Вы когда-нибудь просыпались абсолютно счастливой? Вот так, чтобы открыть глаза, и мир был правильным. Теплым. Чтобы солнце било в окно именно так, как нужно, и запах кофе уже тянулся с кухни, и хотелось мурлыкать.
У меня такое было. Один раз. Вчера.
Вчера мне было пятьдесят восемь, и я вышла замуж за Виктора. За умного, обаятельного, богатого — да, чего уж там, миллионера, — который смотрел на меня так, будто я не уставшая тетка с двумя взрослыми детьми и ипотечным хвостом за плечами, а единственная женщина во вселенной.
А сегодня…
Сегодня я проснулась одна.
Постель рядом со мной была холодной. Не просто пустой, знаете, а именно холодной, нетронутой. Будто он и не ложился вовсе.
Я позвала: «Вить?»
Тишина. Только старые часы в гостиной тикают — насмешливо так.
Я накинула халат. Сердце почему-то сразу ухнуло вниз, в живот. Не паникуй, Марина, сказала я себе, не паникуй. Он инвестор, у него дела. Срочный звонок, улетел. Он же предупреждал, что его бизнес — это пожар, который не спит.
На кухонном столе, прислоненная к вазе с нашими вчерашними розами, стояла записка.
Я узнала его размашистый, уверенный почерк. «Родная, срочно вызвали. Вопрос жизни и смерти бизнеса. Не теряй. Скоро буду. Люблю. Твой В.»
Я выдохнула. Ну вот. А ты, дура, уже надумала.
Я поставила чайник. Прошел час. Я попыталась ему позвонить. «Аппарат абонента выключен».
И вот тут, стоя босиком на холодной плитке, глядя на увядающие розы, я впервые почувствовала неладное.
Я пошла в кабинет. У меня там сейф. Старый, тяжелый, еще отцовский. Виктор смеялся, мол, прошлый век, но я привыкла там хранить документы на сделки и «подушку». На черный день. Вчера мы сложили туда остатки денег со свадьбы и мои личные сбережения. Он предложил завтра же открыть нам общий счет в швейцарском банке.
Я набрала код.
Сейф был пуст.
Абсолютно. Исчезли не только деньги. Исчезла папка с документами на мой дом.
ЧАСТЬ 1. Запах дорогих сигар
Он пах дорогими сигарами и чем-то неуловимо хвойным. Запах уверенности. Я встретила его в санатории под Костромой, куда меня дети «сослали» подлечить нервы после сложной сделки. Я — Марина Витальевна, хозяйка небольшого, но крепкого агентства недвижимости «Гарант». Я привыкла видеть людей насквозь. Я читаю их страхи по тому, как они смотрят на углы в квартире, я знаю, когда мне врут про «чистоту» документов. Я думала, меня невозможно обвести вокруг пальца.
А он… Он не пытался меня «обвести». Он просто появился.
Виктор. Шестьдесят два, седина «бобриком», глаза такие… знаете, как крепко заваренный чай. Он не лез с комплиментами, не сыпал деньгами. Он сидел в библиотеке и читал Ремарка. Мы разговорились о Ремарке. Потом о жизни.
Он рассказал, что вдовец. Что построил какой-то огромный логистический бизнес, продал его и теперь «инвестирует в тихие гавани». Он говорил о яхтах не как о роскоши, а как о способе дышать. Он слушал меня. Пятнадцать лет, после смерти Валеры, меня никто так не слушал.
Дети… у Кати своя семья в Москве, у Пашки — служба на Севере. Они звонят по выходным. А Виктор был здесь, рядом. Он приносил мне утром кофе в беседку, укрывал пледом, и мы говорили. Обо всем. О том, что недвижимость — это не стены, а судьбы. О том, что он устал от больших денег и хочет просто… тишины. Рядом со мной.
«Марина, — сказал он мне недели через две, когда мы гуляли по вечерней набережной Волги, уже в моем городе. — Я дурак, наверное, старый. Но я не хочу тебя отпускать. Выходи за меня».
Я смеялась. Я, в свои пятьдесят восемь. А потом посмотрела в его глаза и поняла, что не смешно. Он был серьезен.
Свадьба была тихой. Мы просто расписались и посидели в нашем любимом ресторане «Старая пристань». Только мы вдвоем. Детей я не позвала. Стыдно признаться, но я… постеснялась. Побоялась, что они не поймут. Что Катя начнет своим московским тоном «проверять» его, а Пашка скажет: «Мам, ну куда тебе». А я хотела этого праздника. Для себя.
И вот теперь я стою перед пустым сейфом.
«Вопрос жизни и смерти бизнеса».
Какой бизнес, Витя? Ты же говорил, что все продал?
Я мечусь по дому. Вчерашнее шампанское в бокалах на столе. Его недокуренная сигара в пепельнице на веранде. Запах… запах уверенности. Или запах лжи?
Нет. Нет. Я отказываюсь в это верить.
Я звоню Кате.
«Мам, привет! Ну что, поздравляю еще раз! Как вы там?»
Я не могу. Язык не поворачивается.
«Катюш, все хорошо, милая. Мы… мы уезжаем на пару дней. Виктор сюрприз устроил. Вне зоны доступа будем, не теряй».
Я вру дочери. Впервые за много лет.
Я сажусь в кресло. Вчера, перед свадьбой, он принес мне кипу бумаг. «Родная, это формальность. Для нашего совместного фонда. Чтобы я мог перевести активы и купить нам тот домик в Черногории, помнишь? Просто подпиши, я тороплюсь».
Я подписала. Не глядя. Я же риэлтор. Я, которая каждый договор читаю с лупой. Я подписала кипу бумаг, не глядя, потому что он улыбался и пах сигарами.
Я снова набираю его номер. «Аппарат абонента…»
Я иду в кабинет. Я ищу копии тех бумаг, что подписала. Их нет. Он забрал все.
И тут я замечаю мелочь. На его туалетном столике, где стоял его дорогой одеколон, пусто. Но не совсем. Там осталась маленькая коробочка от зубных коронок. Дешевых. Из городской стоматологии.
А он говорил, что ставил импланты в Германии.
Холод начинает ползти от пяток вверх.
Я снова смотрю на записку. «Твой В.»
А на кольце, которое он мне подарил — гравировка «Твоему А.». Я еще спросила, почему А? Он рассмеялся: «Это мой талисман. Ангел. Ты мой ангел, Марина».
Я опускаюсь на пол.
Пустой сейф. Выключенный телефон. Дешевые коронки. И чужая буква на кольце.
ЧАСТЬ 2. Сорок восемь часов стыда
Первые два дня я жила в тумане. Я никому не звонила. Я делала вид, что все в порядке. Я даже поехала в офис, в свой «Гарант».
Моя помощница Леночка посмотрела на меня с восхищением: «Марина Витальевна! Вы сияете! Медовый месяц, да?»
Я кивнула. А у самой внутри все скрутило от стыда. Я, опытный риэлтор, которую боятся конкуренты, сижу и улыбаюсь, пока меня, как последнюю дурочку, обокрал… кто? Муж?
Я закрылась в кабинете. Я пыталась думать логически.
Первое. Пропали деньги. Мои сбережения. Около трех миллионов рублей. Это больно, но не смертельно.
Второе. Пропали документы на дом. Зачем? Дом оформлен на меня. Он не может его продать без меня. Или…
Я вспоминаю кипу бумаг, которые я подписала. «Для фонда». «Для Черногории».
Господи, неужели там была доверенность?
Я звоню своему знакомому нотариусу. Вру, что клиентка интересуется. «Светлана, а можно ли отозвать генеральную доверенность, если не знаешь, где доверенное лицо?»
«Марин, можно, конечно. Приходи, пиши отмену, мы ее в реестр внесем. Но если он уже что-то по ней сделал… ты не откатишь».
Я бросаю трубку.
Я еду в Росреестр. Делаю срочный запрос на свой же дом. Руки трясутся так, что я не могу расписаться в заявлении.
«Девушка, — говорит мне оператор, — выпейте воды. У вас свадьба была?»
Я смотрю на кольцо. «А.»
«Да».
«Поздравляю. Только вам по-хорошему паспорт менять надо. На новую фамилию».
А я ведь даже фамилию не меняла. Я осталась на своей. Он не настаивал. «Зачем тебе эта бюрократия, родная?» — сказал он.
Я возвращаюсь домой. Дом молчит. Он кажется чужим. Все вещи, к которым прикасался Виктор, кажутся бутафорией. Этот плед. Эта чашка.
Вечером я решаю: хватит. Я иду в полицию.
Дежурный в районном отделе смотрит на меня уставшим взглядом.
«Значит, муж. Пропал. После свадьбы. С деньгами».
Он вздыхает.
«Марина Витальевна, так? Вы поймите, девять из десяти таких «пропаж» — это просто запой. Или к старой жене вернулся. Он же у вас…»
«Он миллионер», — тихо говорю я.
Дежурный криво усмехается. «Ага. А я — английская королева. Пишите заявление. Пропал человек. Телефон. Деньги. Будем искать. Но… Сами понимаете. Заявление о краже на мужа писать будете?»
Я застываю. Написать на Виктора заявление о краже? А если он вернется? Если у него правда проблемы? Что я ему скажу?
«Я… я пока только о пропаже человека», — лепечу я.
«Как скажете».
Я выхожу из отдела. Меня обдало унижением. Они мне не верят. Они думают, я спятившая тетка, от которой сбежал альфонс.
Я возвращаюсь в пустой дом. Впервые за много лет мне страшно. Я запираю дверь на все замки. Я смотрю на свое отражение в темном окне.
«Какая же ты дура, Марина», — шепчу я.
Проходит три дня. Четыре. Пять. Тишина. Телефон Виктора мертв.
Я начинаю собственное расследование. Я звоню в тот санаторий в Костроме. «Подскажите, у вас останавливался Виктор… Фамилию…»
А я не знаю его фамилии. В паспорте, когда мы расписывались… Я помню — Орлов. Виктор Орлов.
«Орлов Виктор Игоревич?» — спрашивает администратор.
«Да!»
«Простите, но такой у нас не останавливался. За последние полгода точно».
«Но он был! Мы познакомились у вас!»
«Женщина, у нас все по базам. Нет такого».
Я сажусь. Значит, он даже в санатории был под чужим именем?
На седьмой день молчания раздается звонок. Не мобильный. Городской. Я уже забыла, когда он звонил.
Я снимаю трубку.
«Марина Витальевна?» — голос молодой, металлический.
«Да».
«Беспокоят из «Глобал-Инвест-Банка». Меня зовут Роман Сергеевич. Марина Витальевна, у вас завтра первый платеж по кредитному договору номер три-семь-пять. Сумма сто тысяч рублей. Мы не видим поступления».
У меня холодеет в груди.
«Какой… какой кредитный договор? Я не брала кредитов».
В трубке пауза. Потом вежливый холодок.
«Как не брали? Кредит наличными, двадцать миллионов рублей. Выдан вам неделю назад. Под залог вашего дома по адресу…»
И он называет адрес моего дома.
Я молча опускаю трубку.
ЧАСТЬ 3. Двадцать миллионов
Я не помню, как доехала до банка. Наверное, на автомате. Я помню только блеск ламината в холле и запах дорогого кондиционера. «Глобал-Инвест-Банк». Я никогда не была их клиентом.
«Роман Сергеевич», — выдыхаю я.
Молодой человек в идеальном галстуке поднимает на меня глаза. Ни сочувствия. Ни удивления.
«А, Марина Витальевна. Пройдемте».
Мы сидим в стеклянной переговорке.
«Я не брала кредит», — повторяю я, как мантру.
Он молча разворачивает ко мне монитор.
«Вот скан вашего паспорта. Вот договор. Вот ваша подпись. Вот доверенность на получение средств. Выдана на имя… Орлова Виктора Игоревича. Вашего, как я понимаю, супруга».
Я смотрю на подпись. Она моя. Та самая, размашистая. Из той кипы бумаг «для Черногории».
«Я… я думала, это для фонда…»
Роман Сергеевич смотрит на меня с легкой брезгливостью.
«Марина Витальевна. Вы взрослый человек. Владелец агентства недвижимости. Вы подписали кредитный договор на двадцать миллионов рублей и генеральную доверенность на получение этих денег. Деньги были получены вашим доверенным лицом в тот же день. Наличными».
Он говорит «доверенным лицом», а я слышу «любовником».
«Но… это мошенничество! Он меня обманул!» — мой голос срывается.
«Это не к нам. Это в полицию. Для банка у вас — долг. И залог. Ваш дом. Первый платеж просрочен. У вас есть три дня на внесение. Иначе мы запускаем процедуру взыскания».
«Но у меня нет таких денег! Он украл все мои сбережения!»
«Повторяю: это не к нам».
Он встает.
«Можно мне… можно мне копию его паспорта? Того, что в деле?» — шепчу я.
Он колеблется. Видимо, решает, что терять ему нечего. Распечатывает скан.
Я выхожу из банка. На улице идет дождь. Мелкий, противный, сентябрьский.
Я смотрю на распечатку.
Орлов Виктор Игоревич.
Только на фотографии… не он.
Нет, лицо похоже. Скулы, нос. Но глаза другие. И моложе лет на десять. И никакой седины.
Я понимаю, что паспорт, который он мне показывал, который был в ЗАГСе, — фальшивый. А этот, в банке, — настоящий. Но кто тогда этот человек?
И тут я вижу графу «Место рождения».
Город Семипалатинск.
Я вспоминаю. Виктор говорил, что он коренной москвич. А этот — нет.
Я сажусь в машину. У меня трясутся руки.
Двадцать миллионов.
Он не просто обокрал меня. Он не просто сбежал.
Он повесил на меня долг, который я не выплачу до конца жизни. Он забрал мой дом. Дом, который строил еще мой отец. Дом, где выросли Катя и Паша.
Дождь стучит по крыше.
Я звоню Кате.
«Мама? Ты чего? Голос такой…»
«Катя, — я сглатываю. — Катя, мне нужна помощь. Кажется, я… я потеряла дом».
Тишина. Долгая, страшная тишина.
«В смысле? Мам, ты что, в аварию попала?»
«Нет. Мой муж… Виктор… Он взял кредит на мое имя. Под залог дома. И исчез».
«Сколько?» — голос дочери стал чужим, резким.
«Двадцать… миллионов».
«Мать!» — кричит она в трубку. — «Ты с ума сошла?! В твоем возрасте! Я же тебе говорила! Я же чувствовала! Какая Черногория! Какая любовь! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?!»
Она кричит. Обвиняет. Что я не подумала о них, о внуках. Что я старая дура, повелась на красивые слова.
Я молчу. А что я могу сказать? Она права.
Я кладу трубку.
Я сижу в машине под дождем. Я одна. У меня нет денег. У меня скоро не будет дома. И дети меня презирают.
Я смотрю на копию паспорта. «Орлов».
Нет. Я не буду плакать.
Я завожу машину.
ЧАСТЬ 4. Альберт Игоревич
«Ну, теперь другое дело».
Следователь, тот самый, уставший, что принимал у меня заявление о пропаже, теперь смотрел на меня иначе.
Я положила перед ним распечатку из банка и копию уведомления о долге.
«Двадцать миллионов. И подделка документов в ЗАГСе. Это уже серьезно, Марина Витальевна. Это уже не «муж сбежал». Это мошенничество в особо крупном. Группа лиц, скорее всего».
Он берет распечатку паспорта. Смотрит на меня.
«Только это не Орлов».
«Как?»
«Это Кравчук. Альберт Игоревич. Шестьдесят два года. Родился в Семипалатинске, да. В федеральном розыске. Пять лет».
Кравчук. Альберт.
«А…» — шепчу я, глядя на кольцо.
«Он у вас «В» был, да? — следователь усмехнулся. — А у других был «С» — Станислав. А у третьих — «И», Игорь. А он Альберт. Артист».
Он разворачивает свой монитор.
«Смотрите. Это его… портфолио. Казань, 2018 год. Вдовица директора завода. Минус квартира. Екатеринбург, 2019. Главврач. Минус десять миллионов и дача. Сочи, 2020. Ваша схема. Дом, кредит. Все, как под копирку. Меняет внешность, парики, вставные зубы, фамилии. Отличный психолог. Находит одиноких, обеспеченных, но не олигархов. Тех, у кого нет свиты юристов. Тех, кто…»
«…хочет любви», — заканчиваю я.
Следователь кивает. «Именно. Его ищут. Но он как вода. А теперь он ваш «муж». И это… плохо».
«Почему?»
«Потому что брак, хоть и по фальшивке, но зарегистрирован. Банку плевать, Альберт он или Виктор. Для банка есть ваш договор. Ваша подпись. Вы — должник. Доказать, что вы не были в сговоре, будет… сложно».
«Я не была!»
«Я вам верю. А судья? А пристав? А коллекторы?»
Я выхожу из полиции в полном оцепенении.
Альберт.
Значит, все было ложью. С первой минуты. И Ремарк в библиотеке. И разговоры о яхтах. И «устал от денег». Все.
Я возвращаюсь домой, и меня встречает тишина. Но теперь это не тишина ожидания. Это тишина морга. Мой дом мертв.
На крыльце сидит Пашка. Сын. В форме. Он прилетел.
«Мам».
Я кидаюсь к нему, плачу. Он неловко гладит меня по голове. Он пахнет казармой и тревогой.
«Катька позвонила. Ну ты даешь, мать. Двадцать миллионов…»
Он не кричит, как Катя. Он смотрит с… жалостью. Это еще хуже.
«Паш, я не знала…»
«Ты риэлтор, мама! Ты документы каждый день видишь! Как ты могла подписать, не глядя?»
«Он… он такой был… Я…»
«Ладно. Что теперь. Дом продавать?»
«Я не отдам дом!» — впервые я взрываюсь. — «Это ваш дом! Отцовский!»
«Мам, он уже не твой. Он банковский. Давай я поговорю с ними, может, реструктуризация…»
«Нет!»
Я вижу, как он смотрит на меня. Как на больную.
В тот вечер мы сидим на кухне. Он пытается что-то подсчитывать, продать свою машину, Катя — свою. Но это капля в море.
«Его ищет полиция, Паш. Его зовут Альберт. Он мошенник».
«И что? — устало говорит сын. — Его найдут? Мам, не будь ребенком. А долг висит на тебе. Здесь и сейчас».
Ночью я не сплю. Я лежу и смотрю в потолок.
Ярость вытесняет стыд. Она выжигает страх.
Он думал, я буду плакать. Он думал, я сломаюсь. Он думал, я буду покорно собирать вещи, когда придут приставы, и перееду жить к Кате, нянчить внуков, до конца жизни выслушивая упреки.
Он всё просчитал. Кроме одного.
Я смотрю на кольцо. «Твоему А.»
Я срываю его с пальца и швыряю в стену.
Я не жертва. Я — Марина Витальевна. И я верну свой дом.
На следующее утро, когда Пашка еще спал, я села за компьютер.
Следователь сказал: «Портфолио».
Казань. Екатеринбург. Сочи.
Я открываю социальные сети. Я ищу. Я ищу тех женщин, которых он показывал мне на размытых фото. Я ищу группы «Обманутые брачными аферистами».
Я пишу.
«Здравствуйте. Меня зовут Марина. Кажется, у нас с вами общий «муж».
ЧАСТЬ 5. Армия обманутых жен
«Он сказал, что его зовут Станислав. Что он из Питера. Культурная столица, антиквариат. Я поверила. У меня была коллекция отца. Теперь ее нет».
«Игорь. Бывший военный. Разведчик. Вдовец. Больная дочь в Швейцарии. Я главврач, я привыкла спасать. Я перевела ему на «операцию» все, что копила. Семь миллионов».
«Виктор. Москва. Инвестор. Яхты. Черногория…»
Я читаю сообщения в закрытом чате, который создала. Нас собралось четверо. Я — Марина из Приволжска. Елена — антиквар из Казани. Ольга — главврач из Екатеринбурга. И Светлана — хозяйка отеля из Сочи.
Четыре женщины. Четыре судьбы. И один Альберт.
Мы общаемся по видеосвязи. Я вижу их лица. Умные, красивые, сильные женщины. И у каждой в глазах — тот же стыд, та же боль, что и у меня. Мы все «старые дуры».
«Девочки, — говорю я, глядя в камеру ноутбука. — Стыд — это то, на чем он играет. Он знает, что мы не пойдем в полицию. Что нам будет стыдно перед детьми, перед коллегами. Что мы будем молча плакать в подушку. И пока мы молчим — он ищет пятую, шестую, десятую».
«Но что мы можем? — шепчит Елена. — Мое дело закрыли. «Отсутствие состава преступления». Я сама ему деньги отдала. Добровольно».
«А я подписала, — говорю я. — Кредит. На двадцать миллионов. У меня забирают дом».
Ольга, главврач, стучит пальцами по столу.
«У меня есть идея. Он всегда работает по одной схеме. Санаторий. Знакомство. Романтика. «Бизнес-проблемы» или «инвестиции». Он должен где-то закупать реквизит. Парики, фальшивые паспорта. Он должен где-то легализовывать деньги».
«Он психолог, — добавляет Светлана из Сочи. — Он выбирает нас не просто так. Он ищет тех, у кого есть что терять, но нет защиты. Тех, кто достиг всего сам. Сильных. Потому что сломать сильную — особый кайф».
Ярость снова поднимается во мне.
«Он у меня в ЗАГСе был по фальшивому паспорту. Но в банке — по настоящему. Кравчук Альберт Игоревич. Из Семипалатинска. Следователь говорит, он в розыске».
«Значит, у него есть подельники, — решает Ольга. — В ЗАГСе. В банке. Кто-то же проверил его фальшивку и дал добро? Кто-то же выдал ему двадцать миллионов наличными по доверенности, не моргнув глазом?»
«Роман Сергеевич», — всплывает у меня в голове лицо банковского клерка.
«Я должна спасти дом, — говорю я в камеру. — Адвокат говорит, шансов нет. Только если доказать сговор банка или поймать Альберта. И доказать, что он — это он».
Я продаю машину. Старенький «Рав4». Хватает на хорошего адвоката и на то, чтобы закрыть первый платеж по кредиту. Я покупаю время. Банк дает мне отсрочку на месяц.
Дети не понимают.
«Мам, ты втягиваешься в авантюру! — кричит Катя по телефону. — Продай дачу! Продай дом! Погаси кредит! Ты сядешь за мошенничество вместе с ним!»
«Я не сяду. И дом я не продам».
Мы начинаем копать. Четыре женщины из четырех городов. Ольга пробивает его имя по медицинским базам — и находит. Он лежал в кардиологии в Ростове-на-Дону год назад. Под своим именем. Кравчук.
Светлана, у которой отель, использует свои связи и пробивает его по базам бронирования.
А я… я риэлтор. Я умею искать связи. Я начинаю копать под «Глобал-Инвест-Банк». Под Романа Сергеевича. Я нанимаю парня из бывшей службы безопасности, чтобы он «посмотрел» на клерка.
Проходит три недели. Банк начинает слать мне грозные письма. Приставы приходят описывать имущество. Я стою на пороге, и холодная вежливая женщина с папкой говорит: «Марина Витальевна, не препятствуйте. Мы просто делаем свою работу».
Я смотрю, как они клеят бирки на мой диван. На отцовские часы.
В этот момент телефон вибрирует. Сообщение в нашем чате. От Светланы.
«Девочки. Он. Ростов-на-Дону. Санаторий «Тихий Дон». Заехал три дня назад. Зарегистрировался как Пожарский. Станислав Игоревич. Из Питера».
Она присылает фото. Снято издалека.
Он. В светлом костюме. С бородкой и в очках. Сидит в беседке у реки. А напротив него — женщина. Она внимательно его слушает.
«Елена, — пишу я. — Это твой «Станислав»?»
Ответ приходит через секунду.
«Да. Это он».
Я смотрю на приставов.
«Простите, — говорю я им. — Мне нужно срочно уехать».
Я беру сумку, бросаю в нее паспорт и остатки денег от продажи машины.
«Мам, ты куда?!» — кричит Пашка, который приехал меня поддержать.
«В Ростов. На охоту».
ЧАСТЬ 6. Тихий Дон
Дорога до Ростова — как в тумане. Я еду в плацкарте, потому что на купе уже нет денег. Я лежу на верхней полке, а в голове стучит: «Альберт. Станислав. Виктор».
Я выхожу на вокзале в Ростове. Жарко, шумно, пахнет пылью и югом.
Санаторий «Тихий Дон» — дорогое место. На берегу. Я селюсь не в него, а в маленький гостевой дом напротив. Беру номер с окном на центральный вход санатория.
И я жду.
Я сижу у окна с биноклем. Я чувствую себя героиней дурного детектива.
«Марина, ты в порядке? — пишет Ольга в чат. — Мы позвонили в полицию Ростова. Соединились с твоим следователем. Они в курсе. Но им нужен сигнал. Они не могут его взять «просто так». Нужен факт мошенничества. Или ты. Ты должна его опознать».
«Я жду», — отвечаю я.
На второй день я его вижу.
Он выходит из главного корпуса. В белых брюках. Та самая бородка, те же очки. Походка… уверенная, хозяйская. Рядом с ним — женщина. Та, что была на фото. Тихая, интеллигентная. На вид — врач или учитель. Она смотрит на него с обожанием.
У меня внутри все закипает.
Я вижу, как он открывает ей дверь машины. Дорогой «Мерседес» с местными номерами. Видимо, ее машина. Он садится за руль.
«Девочки, — пишу я. — Он с ней. На сером «Мерседесе». Номер…»
Светлана из Сочи отвечает через пять минут: «Машина зарегистрирована на Вересаеву Ирину Павловну. Пятьдесят пять лет. Главврач областной детской больницы».
«Оля, — пишу я. — Твой сценарий. Главврач».
«Держись, Марина. Он будет ее «обрабатывать» неделю. Потом попросит денег на «срочное оборудование из Германии».
Я наблюдаю за ними три дня.
Я вижу, как он гуляет с ней по набережной. Как читает ей стихи. Как приносит кофе. Все то же самое. Та же улыбка. Тот же заботливый взгляд.
Меня тошнит.
Я вижу, как она смотрит на него. Она уже «поплыла». Она уже верит, что «Станислав из Питера» — ее последний шанс.
Я звоню своему следователю.
«Я здесь. Я его вижу. Но он теперь Станислав».
«Витальевна, — говорит он устало. — Мне нужно, чтобы вы его опознали. Официально. И мне нужно, чтобы он не успел скрыться. Если мы его сейчас спугнем, он ляжет на дно, и мы его год не найдем. А ваш банк ждать не будет».
«Что делать?»
«Ждите. Когда он поведет ее в ресторан, в публичное место. Звоните мне. Местная группа будет наготове».
Вечером четвертого дня Светлана пишет: «В ресторане «Дон» при санатории сегодня заказан столик на двоих. На имя Вересаевой. С шампанским».
«Это оно», — пишу я.
Я достаю из сумки свое единственное приличное платье. Черное. То, в котором я была на свадьбе у племянницы.
Я крашу губы красной помадой. Руки не дрожат.
Я смотрю на себя в зеркало.
«Ну, привет, Альберт».
Я набираю следователя.
«Он в ресторане «Дон». Через десять минут».
«Группа выехала. Марина Витальевна… Будьте осторожны».
Я иду через дорогу. Я вхожу в холл санатория. Швейцар смотрит на меня, но я прохожу мимо с таким лицом, будто купила этот санаторий вчера.
Я захожу в ресторан.
Приглушенный свет. Музыка.
И я вижу их. В углу, у окна с видом на реку.
Он сидит спиной ко мне. Он что-то ей увлеченно рассказывает. Она смеется.
Я иду к ним. Прямо. Не сворачивая.
ЧАСТЬ 7. Привет, Альберт
Я подхожу к столику.
Женщина, Ирина, поднимает на меня недоуменный взгляд.
«Простите, вы…»
Он не оборачивается. Он лениво говорит, думая, что это официант: «Нам больше ничего не нужно».
«Я не официант, — говорю я. — Привет, Альберт».
Он застывает.
Музыка играет. Люди смеются.
Он медленно поворачивает голову.
Очки. Бородка. Но глаза… эти глаза я узнаю. В них на секунду мелькает ледяной ужас. Но он тут же берет себя в руки.
«Простите, вы меня с кем-то спутали, — он улыбается. Так, как улыбался мне. — Меня зовут Станислав».
«Да, — киваю я. — Станислав. Или Виктор. Или Игорь. А на самом деле — Кравчук Альберт Игоревич. Из Семипалатинска».
Ирина, главврач, бледнеет. «Стас, что происходит? Кто эта женщина?»
«Понятия не имею, дорогая. Какая-то сумасшедшая». Он смотрит на меня уже с угрозой. «Уходите. Или я вызову охрану».
«Я не уйду. Я — твоя жена. Марина. Из Приволжска. Ты забыл?»
Он смеется. «Жена? Вы в своем уме? Я вас впервые вижу».
«А кольцо? — я поднимаю руку, на которой уже нет кольца. — «Твоему А.». Помнишь? Ты сказал, это «Ангел». А это — Альберт».
Он перестает улыбаться.
«Ирина Павловна, — я поворачиваюсь к женщине. — Он сейчас вам рассказывает про инвестиции? Про больную дочь в Швейцарии? Или про антиквариат?»
Она смотрит на него. В ее глазах тоже зарождается ужас.
«Уйди!» — шипит он. Он встает. Он выше меня на голову. — «Ты пожалеешь об этом».
«Я уже пожалела, Альберт. В тот день, когда подписала кредитный договор на двадцать миллионов под залог своего дома. Помнишь, «бумаги для Черногории»?»
Он делает шаг ко мне.
«А это, — я достаю телефон, — Елена из Казани. Она тебя тоже узнала, Станислав. А это — Ольга из Екатеринбурга. Ей ты был Игорем. А это — Светлана из Сочи. Ей ты был Виктором, как и мне».
Я показываю ему экран, где в нашем чате идут сообщения поддержки.
«Ты все просчитал, Альберт. Ты гениальный психолог. Ты думал, мы будем молча плакать. Стыдиться. Но ты забыл одну вещь».
«Какую?» — цедит он.
«Ты связался с бабами, которые в этой жизни всего добились сами. Мы падали. И мы умеем вставать».
В этот момент двери ресторана открываются.
«Всем оставаться на своих местах! Полиция!»
Два оперативника в штатском и двое в форме идут прямо к нашему столику.
Альберт смотрит на меня. В его глазах — чистая, незамутненная ненависть. Он мог бы меня убить прямо здесь.
Он пытается рвануть к выходу.
Его скручивают. Быстро, профессионально.
«Кравчук Альберт Игоревич? Вы задержаны по подозрению в мошенничестве в особо крупном».
Он смотрит на меня, пока ему за спиной защелкивают наручники.
«Ты… сдохнешь…» — шипит он.
«Нет, — говорю я тихо. — Я буду жить. В своем доме».
Ирина Павловна, главврач, сидит, уронив голову на стол, и беззвучно плачет. Я подхожу к ней, кладу ей руку на плечо.
«Пойдемте. Я вызову вам такси. И дам телефон хорошего юриста».
Его выводят.
Я выхожу из ресторана. Иду на парковку. Луна над Тихим Доном.
Я прислоняюсь к дереву.
И впервые за этот страшный месяц — плачу. Не от горя. Не от страха.
От облегчения.
ЧАСТЬ 8. Дом
Суд был долгим. Не один.
Сначала — над ним. Альбертом Кравчуком.
Я сидела в зале. И Елена. И Ольга. И Светлана. И Ирина, которая в последний момент успела спасти свои деньги. Мы сидели в первом ряду.
Он пытался играть. Он смотрел на нас жалостливыми глазами. Рассказывал про трудное детство. Обвинял нас. Говорил, что мы сами вешались на него, «богатого инвестора». Что мы были в сговоре.
Но против него были документы. И показания Романа Сергеевича из банка, который, когда его прижали, во всем сознался. Он был в доле. Он «проталкивал» фальшивые паспорта и выдавал наличные. Подельник в ЗАГСе тоже нашелся.
Альберту дали десять лет. Максимум. По совокупности.
Когда его выводили, он посмотрел на меня. В глазах не было раскаяния. Только холодная ярость.
А потом был мой суд. С банком.
И это было страшнее.
Потому что приговор Альберту не отменял моей подписи на договоре.
«Она владелец агентства недвижимости! — кричал юрист банка. — Она не могла не понимать, что подписывает!»
Мой адвокат, на которого ушли все деньги от проданной дачи (да, дачу пришлось продать, чтобы оплатить эту войну), бился как лев.
«Да, она риэлтор. Но она была в состоянии аффекта! Она была под влиянием! Мошенничество доказано судом!»
Я сидела и просто ждала.
Судья — строгая женщина моих лет — долго читала решение.
«…Признать сделку, кредитный договор номер три-семь-пять, недействительной, как заключенную путем обмана и введения в заблуждение… Взыскать с банка судебные издержки…»
Я не сразу поняла.
Адвокат повернулся ко мне: «Марина Витальевна. Мы выиграли. Дом ваш».
Я вышла из суда. Шел первый снег.
На крыльце меня ждали Катя и Паша.
Катя молча подошла и обняла меня. Крепко.
«Прости, мам. Я такая дура была».
«Все мы дуры, Катюш, — сказала я. — Иногда. Главное — вовремя поумнеть».
…Прошел год.
Я сижу на своей веранде. В своем доме. Я пью чай. Старые отцовские часы тикают в гостиной.
Я закрыла кредит, который брала на адвокатов, — продала-таки дачу. Я не жалею.
Я потеряла три миллиона сбережений. Я потеряла год жизни. Я потеряла иллюзии.
Но я нашла кое-что поважнее.
Я нашла себя. Ту Марину, которая умеет бороться.
Я смотрю на свое отражение в темном стекле. Да, мне пятьдесят девять. Да, я одна. Но я не одинока. Мое агентство «Гарант» снова работает. Дети звонят не по расписанию, а просто так. А мои «боевые подруги» — Лена, Оля, Света — мы договорились следующим летом всем вместе поехать в Карелию. Просто отдохнуть.
Знаете, в чем мораль?
В пятьдесят восемь жизнь не кончается. И любовь может прийти. Но если вам говорят, что вы «единственная во вселенной» и просят подписать что-то «для Черногории»…
Сначала посмотрите на его коронки. И на букву на кольце.
И помните: самая надежная инвестиция в любом возрасте — это не «принц» на яхте. Это твой собственный стержень. Тот, который не сломать никакому Альберту.