Луначарский с первых месяцев революции стоял на страже музейного наследия и считал его сбережение одним из достижений Советской власти. И хотя в 1920-е гг. было много случаев распродаж «третьесортных» произведений из реквизированных частных коллекций и драгоценных камней из Гохрана, куда стекалось все конфискованное властями, Луначарский со своим ведомством до поры до времени все-таки не позволял трогать музейные ценности, даже получая многочисленные «нагоняи» сверху. Линия Наркомпроса заключалась тогда в защите именно музейных коллекций, причем полномочия наркомата позволяли его руководству самим формировать эти коллекции, распределяя поступавшие в распоряжение наркомата предметы искусства и концентрируя их в Государственном музейном фонде (ГМФ). Наркомпрос под давлением государственных органов не противился тогда против распродаж, как считалось, «не музейных», «малозначительных» с точки зрения искусства предметов: посуды, церковной утвари, декоративно-прикладных изделий, мебели, ювелирных украшений и т.д.
Однако более или менее удачные с точки зрения финансовой отдачи распродажи из Гохрана и Алмазного фонда, возраставшие потребности финансирования набиравшей обороты индустриализации приводили постепенно к обострению вопроса о «музейной неприкосновенности». Уже в начале 1925 г. была создана организация, которой суждено будет сыграть роковую роль в вакханалии будущих музейных распродаж – Государственная импортно-экспортная торговая контора Госторга РСФСР при Наркомторге СССР «Антиквариат». Получилось, что бразды управления процессом продаж предметов искусства постепенно переходили в ведение Наркомата внешней и внутренней торговли СССР, который с августа 1926 г. по ноябрь 1930 г. возглавлял А. И. Микоян, самый молодой тогда нарком, проявивший на этом посту невиданную активность и предприимчивость. Он сам занялся поиском посредников в продажах музейных экспонатов, первым сообщив в 1928 г. о намерении продавать вещи из Эрмитажа предпринимателю и авантюристу Арманду Хаммеру, передавшему эту новость через антикварных агентов Эндрю Меллону.
Государство, чтобы сломать сопротивление музейщиков и начать проведение в жизнь политики распродаж, придумало интересную схему: всем музеям в эти годы было резко снижено финансирование, в некоторых случаях в 2-3 раза, ведь эпоха НЭПа предполагала самоокупаемость и возможность предпринимательства. Музеям разрешалось получать деньги с продаж музейных экспонатов, сначала малозначительных, дубликатов, прикладных предметов, а потом уже и включенных в основные музейные коллекции. Полученные таким образом средства распределялись в пропорции 60/40 в их пользу для проведения ремонтных работ, содержания музеев, выплаты зарплат и т. д.
В октябре 1927 г. Наркомторг впервые установил для музеев план экспорта по антиквариату на последний квартал этого года в размере 0,5 млн рублей. Поворотным в деле музейных ценностей стал 1928-й год: 23 января на закрытом заседании Совнаркома в связи с катастрофическим дефицитом бюджета было принято секретное постановление «О мерах к усилению экспорта и реализации заграницей предметов старины и искусства». Наркомпросу пришлось утвердить инструкцию по выявлению и отбору в музеях предметов искусства и старины для экспортных целей, стараясь всячески смягчить возможный урон от этой деятельности. Организаторы продаж спешили к весенним аукционам 1928 г. в Европе и обязали Эрмитаж и Русский музей выделить до 1 марта предметов на 1,3 млн, Аничков и Шереметевский дворцы – на 1 млн, Исторический музей – на 0,1 млн, а Музейный фонд – на 0,3 млн рублей.
Луначарский и сотрудники Наркомпроса пытались протестовать против этих разнарядок. Нарком отправил тогда письмо председателю Совнаркома А. И. Рыкову «о недопустимости дальнейшего изъятия музейных ценностей», однако это мало помогло. 28 сентября 1928 г. у Луначарского состоялся «нелицеприятный» разговор с наркомом внешней торговли А.И. Микояном относительно продажи за границу предметов особого художественного значения. Потом Луначарский апеллировал к Сталину, но безрезультатно. Уже через месяц в Берлине и Вене были организованы первые аукционы по распродаже сокровищ Эрмитажа, дворцов Петербурга и национализированных частных собраний. К апрелю 1929 г. Государственный музейный фонд был ликвидирован окончательно и его огромные запасы фактически поступили в распоряжение «Антиквариата».
В «Антиквариате» тогда пришли к неожиданному решению: попытаться продавать целиком обстановку и содержимое великокняжеских дворцов. Первым под эту «гильотину» попал в еще в октябре 1927 г. дворец Палей в Детском селе, принадлежавший расстрелянному в Петропавловкой крепости в январе 1919 г. великому князю Павлу Александровичу. 80 процентов обстановки дворца (11 606 предметов) антиквар Норман Вейс приобрел за 48 000 фунтов стерлингов и выставил в июне 1929 г. на продажу на аукционе в Лондоне. Луначарский резко возражал против «утилизации» дворца Палей, выступив на совещании по этому поводу в Ленинграде в середине октября 1927 г. Но это ничего уже не могло изменить.
Против назревавших распродаж тогда выступали многие деятели культуры и искусства, возмущенные масштабами этого «безобразия». В этой связи показательны дневники Елены Григорьевны Ольденбург, жены секретаря Академии наук СССР С. Ф. Ольденбурга, сотрудницы Отдела Востока Эрмитажа, относящиеся к этому времени: «Но ещё тяжелее стоит вопрос о продаже музейных ценностей. Прямо какая-то вакханалия, во главе которой стоит нарком торговли Микоян. В первый же день приезда в Москву по телефону позвонил Владимир Иванович Невский и просил Сергея и Марра приехать к нему в Ленинскую библиотеку. Он рассказал им, как катастрофически стоит дело с распродажей ценностей Эрмитажа, показав под секретом листы предметов, предназначенных к продаже: 5 – Рембрандта, Рафаэль, Корреджио и разные ценности, которые Сергей Федорович не запомнил. Надо торопиться и спасать от такого расхищения.
От Невского Сергей поехал вместе с Марром к Литвинову, который замещает Чичерина. Тот возмущен продажей, но говорит, что он ничего поделать не может. От него Сергей был по этому делу у Енукидзе, затем у Калинина. Калинин страшно против, он ничего не знал, это сделали в его отсутствие. Он приблизительно сказал Сергею так: «Наживутся на этом примазывающиеся сюда люди, мы получим от этих миллионов гроши в сравнении с тем, что нам надо, а сраму не оберешься». Он обещал сделать все, что от него зависит. Луначарский также против, хотя, конечно, он имеет слишком мало влияния».
В этой записи для нас интересно несогласие с политикой распродаж многих видных деятелей «умеренного крыла» партии и государства, в том числе Калинина, и констатация «слабого влияния» на ситуацию «несогласного» Луначарского. Однако дело было, конечно, не в точке зрения отдельных руководителей: идея распродаж была поддержана Политбюро во имя великой цели индустриализации страны, и выступать против ее реализации в жизнь, да еще в условиях кипевшей в партии борьбы с правым уклоном, было очень и очень опасно.
На важном совещании Наркомторга и Наркомпроса об экспортно-антикварных ценностях в октябре 1928 г. прозвучало требование выделить на продажу содержимое Строгановского, Гатчинского и Павловского дворцов. Первые два музея, как писали в «Антиквариате», «нам может удастся продать в том виде, как есть, во всяком случае, вещи из Гатчины почти целиком должны пойти у нас в Америку». В феврале 1929 г. из Наркомторга пришло известие, что «решением Политбюро Строгановский музей наравне с Гатчинским и Павловским дворцами включены в продажу».
Луначарский пересылал в партийные органы записки и доклады экспертов с осуждением этого решения, понимая, что ничего кроме растущего недовольства наркоматом они не вызывают. Так, уполномоченный Наркомпроса в Ленинграде Б.Н. Позерн не стеснялся писать Микояну: «Т. Гинзбург назначил представителю иностранной фирмы Вейс цену на продажу б. Павловского дворца (близ Ленинграда) в 40 млн рублей. Настоятельно прошу Вас выяснить, было ли на самом деле что-нибудь подобное. Ведь такой поступок свидетельствовал бы о крайнем и недопустимом легкомыслии… а на глазок с одинаковым правом можно оценивать и в 10, и в 80 миллионов».
Однако все потуги Наркомпроса остановить продажу ценностей Строгановского и других музеев-дворцов были практически бессмысленны просто потому, что еще в декабре 1928 г. берлинское торгпредство СССР заключило с фирмой «Рудольф Лепке» договор на продажу всей обстановки Строгановского Дома (вовсе без согласования с Наркомпросом!) за сумму в 4 млн марок. Фирма вскоре внесла аванс в 1 млн, но из-за начавшегося потом во Франции процесса по делу о наследстве Строгановых продажу решили отложить. Эрмитажу пришлось, чтобы не платить неустойку, подобрать из Эрмитажа картины на ту же сумму.
Строгановский, Елагиноостровский, Александровский, Гатчинский дворцы-музеи были закрыты в 1929 г., формальной причиной чего стало решение Совнаркома о передаче их помещений Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. Ленина. Юсуповский, Шуваловский и Шереметевский дворцы закрылись еще раньше. Из этих музеев многое пошло на продажу, многое перераспределялось в другие музеи… Все музейные достижения первых лет Советской власти рушились в условиях мобилизации ресурсов на индустриализацию страны. И хотя Павловский дворец-музей удалось все-таки тогда спасти и его не закрыли, его коллекция пострадала больше других дворцов. В 1928-1932 гг. «Антиквариат» забрал из него половину собрания живописи – около 300 картин, 299 предметов мебели и бронзы, 1168 предметов дворцовых сервизов и т.д.
Между тем, в августе 1928 г. Эрмитажу, Русскому музею и пригородным дворцам Ленинграда поставили задачу выделить в 1928-1929 гг. ценностей уже на 3 млн рублей. Потом эта сумма возросла еще на 300 тыс. Музеи всячески хитрили, стараясь выбирать для продаж второстепенные произведения и предметы, прятали самые значительные шедевры, ссылались на то, что они находятся в реставрации, и т.д. Е.Г. Ольденбург так описала происходившее в своем дневнике: «В Эрмитаже теперь работает комиссия по изысканию вещей к продаже… Что творится в Картинном отделении. Бедные наши картинщики! На них лица нет! Все картины из запаса – все в продажу!».
Впоследствии дошло и до создания, как в годы революционного натиска, «троек». Распоряжением Совнаркома 5 января 1930 г. были созданы «особые ударные бригады» по выявлению и отбору в музеях предметов искусства, которые получили права проверки «решительно всех запасов музеев Наркомпроса для отбора музейных предметов и даже целых собраний, имеющих экспортное значение». В состав этих бригад входили представители ОГПУ, Особой части Наркомфина и Рабоче-крестьянской инспекции. В музейной сфере воцарилась атмосфера «страха и напряжения». Позднее, в период «большого террора», в Эрмитаже, по некоторым данным, было арестовано более 70 сотрудников, из них 31 расстрелян.
Поначалу некоторые хитрости музеев, в том числе попытки прятать шедевры, давали эффект, но после налаживания Наркомторгом прямых связей с Г. Гюльбенкяном, А. Хаммером, посредниками Э. Меллона, речь уже зашла о самых ярких жемчужинах музейного фонда СССР. В конце 1928 г. «король антиквариата» Джордж Дювин, рассчитывавший на финансирование закупок Э. Меллоном, передал через Хаммера в «Антиквариат» список из 40 шедевров Эрмитажа с предложением купить их за 5 млн долларов. Именно осенью 1928 г. руководство партии приняло решение об ускорении реализации музейных ценностей за границей. Все полномочия возлагались на Наркомторг и лично на Микояна. Луначарскому приходилось сражаться с этим наркоматом и с советскими торгпредами Советской России в европейских странах, радостно ухватившимися за новые возможности. Активную посредническую работу вел Г.Л. Пятаков, который уже в качестве главы Государственного банка СССР летом 1929 г. организует покупку известным нефтепромышленником, создателем компании «Ирак петролеум» Галустом Гульбенкяном картин Г. Робера и Д. Боутса. Через год на распродажу пошли шедевры первых величин в мире живописи – Рубенса, Рембрандта, Ватто и других художников. Далее отношения с Гульбенкяном прервались, в том числе в силу сомнительности таких операций даже в глазах самого предпринимателя.
Вершители распродаж боялись больше всего именно общественной огласки: из-за нежелания признать критическое состояние своих финансов, варварского способа избавления от музейных ценностей, непрозрачности всех этих финансовых сделок и попыток избежать судов и арестов произведений искусства по инициативе их владельцев и наследников из числа эмигрантов. Любопытно, что сам факт покупки американским бизнесменом с состоянием в 2 млрд долларов, министром финансов США Эндрю Уильямом Меллоном 21 шедевра Эрмитажа за сумму 6 654 053 доллара (сейчас все эти картины вместе стоят миллиарды долларов!) стал широко известен только весной 1934 г., когда у потерявшего свой пост министра начались неприятности и ему пришлось в итоге подарить всю свою коллекцию из 115 картин и других произведений искусства Национальной галерее искусств в Вашингтоне. Причем именно эрмитажные шедевры до сих пор являются главными жемчужинами этой галереи…
Ни увещевания Наркомпроса, ни письма и заключения ученых не смогли остановить маховик катастрофы. В 1930 г. на втором берлинском аукционе «Ленинградские музеи и дворцы» было выставлено уже 325 произведений, в том числе полотна Тициана, Рубенса, Л. Кранаха, Рембрандта, Каналетто, Буше, Левицкого и многих других. Потом последовали новые аукционы, тысячи произведений, в том числе и из Эрмитажа, «расползались» по миру. Причем это происходило на фоне глобального экономического кризиса и депрессии, что понижало цены многократно.
Важно подчеркнуть, что «вакханалия распродаж» шедевров искусства началась уже после отставки Луначарского, и одной из причин его отставки, конечно, была его несговорчивость по этому вопросу. Приведем даты продаж самых великих шедевров Эрмитажа: Ян ван Эйк «Благовещение» — июнь 1930 г., Ботичелли «Поклонение волхвов», Рафаэль Санти «Святой Георгий» и «Мадонна Альба», Веласкес «Портрет папы Иннокентия Х», Тициан «Венера перед зеркалом», 5 картин Рембрандта и 5 картин Ван Дейка — 1931 г. А 13 из 23 имевшихся в то время в распоряжении Главмузея известных теперь на весь мир пасхальных яиц Фаберже были проданы в 1930 и 1933 гг. Что касается древнерусских икон, то их ждала широкая распродажа начиная с 1930 г.
Именно с начала осени 1929 г., когда Луначарский был уже отстранен от своего поста, из Ленинграда начали отправляться в Германию теперь уже не «философские», а «музейные пароходы»: 3 сентября от причала Ленинградского торгового порта отошел пароход «Ковда», в трюмах которого находился 31 ящик с 203 картинами немецких художников XIX века. Затем взял курс на Штеттин пароход «Саксен», увозивший 45 ящиков с музейными картинами и мебелью. А 30 ноября отчалил пароход «Прейс», груз которого, отправленный «Антиквариатом», содержал уже шедевры западноевропейской живописи и прикладного искусства: полотна Тинторетто, Робера, Гварди, Рюисдаля, Грёза и других живописцев, мебель работы самых известных французских краснодеревщиков, старинный Севрский и Мейсенский фарфор. Казалось бы, когда все это уже находилось на складах советского торгпредства в Берлине, по приблизительным подсчетам на сумму 2,5 млн марок, можно было ожидать превосходной выручки, но почти одновременно грянул гром начала великой депрессии, и все ожидания рухнули…
И чтобы понять, какой груз «снял тогда со своей души» Луначарский, следует пояснить, что уже после его отставки установился довольно иезуитский порядок изъятия из музеев шедевров для продажи на экспорт: секретные распоряжения об этом поступали в музеи… от самого Наркомпроса. Так было, например, когда в декабре 1931 г. из Государственного музея нового западного искусства было выдано «Антиквариату» 9 картин, в том числе картины Гогена, Боннара, Матисса, Пикассо из коллекций Морозова и Щукина, а в январе 1932 г. туда же ушли шедевры Дега, Моне, Ренуара, вновь Гогена, Матисса и Пикассо из тех же коллекций. Приказы об изъятии картин приходилось подписывать – и не раз – самому наркому просвещения А. С. Бубнову, как это случилось, к примеру, 10 ноября 1930 г. с непревзойденным творением Веласкеса «Портрет папы Иннокентия Х». Когда речь шла о самых выдающихся произведениях живописи, секретные постановления об их продаже принимало уже Политбюро (так была продана в июле 1932 г., в частности, картина Н. Пуссена «Рождение Венеры») или Совнарком: зам. председателя СНК В. Куйбышев, например, 19 мая 1933 г. обязал Наркомпрос выдать «Антиквариату» 4 картины: Ренуара, Дега, «Ночное кафе» Ван-Гога и «Портрет госпожи Сезанн» Сезанна.
Исключение Политбюро сделало 25 апреля 1931 г. для картины Леонардо да Винчи «Мадонна Бенуа», однако тогда же оно разрешило продать творения Рафаэля и Тициана.
Грабеж Эрмитажа был прекращен только в 1934 г., однако продажи стали спадать еще в октябре 1932 г., после обращения к Сталину будущего директора Эрмитажа И.А. Орбели относительно сокровищ отдела Востока. «Вождь народов», конечно, знал о распродажах и до определенно момента их санкционировал, но теперь, в условиях ухудшившейся из-за мировой депрессии конъюнктуре на рынке художественных ценностей, стал «тормозить дело», начав с восточной коллекции. Он ответил Орбели: «Проверка показала, что заявки Антиквариата не обоснованы. В связи с этим соответствующая инстанция обязала Наркомвнешторг и его экспортные органы не трогать сектор Востока Эрмитажа. Думаю, что можно считать вопрос исчерпанным».
В начале 1933 г. к Сталину обратилась с письмом заведующая отделом западноевропейского искусства Эрмитажа Т.Л. Лиловая. Она констатировала, что из главного музея страны усилиями «Антиквариата» «последние три года продаются главным образом первоклассные вещи и шедевры. Продают страшно дешево, например, из 3-х имевшихся в Эрмитаже картин Рафаэля две уже проданы: одна – Георгий – за 1 250 000 рублей и другая – Мадонна Альба – за 2 500 000 рублей… Когда в Эрмитаже не останется ни одного шедевра – Эрмитаж превратится в громадное собрание произведений искусства среднего достоинства, громадное тело без души и глаз. Между тем, если сейчас запретить продавать шедевры, мы сумеем сохранить музей». В итоге 15 ноября 1933 г. Политбюро решило прекратить вывоз музейных ценностей без согласия комиссии в составе Бубнова, Розенгольца, Стецкого и Ворошилова. Затем последовало секретное распоряжение Музейного отдела Наркомпроса о прекращении выдачи любых предметов из музейных фондов.
Конечно, главную роль в остановке распродаж сыграли не письма протеста, а обвальное падение цен на антикварном рынке, когда с торгов снимались десятки непроданных произведений, а также приход в Германии к власти Гитлера, что сделало невозможным продажи ценностей на одном из ключевых рынков, немецком, в силу запрета иностранным представителям выставлять что-либо на продажу на аукционах страны. Еще в 1931 г. начался процесс возврата из «Антиквариата» в Эрмитаж не реализованных на рынке произведений. Например, из выданных «Антиквариату» с 10 марта 1928 г. по 10 октября 1933 г. 2 880 картин и 2 280 произведений графики в Эрмитаж было возвращено 1 600 картин, 1 640 гравюр, 580 рисунков и 940 предметов прикладного искусства. Причем туда попадали произведения, ранее изъятые из многих других музеев страны.
Мы можем сравнить высказывания А.Н. Бенуа, который в 1924 г. гордился тем, что в стране Советов в целости и сохранности находятся музейные коллекции мирового уровня, и его слова из статьи «Эрмитаж по-советски», написанной в 1933 г. в эмиграции. Теперь он возмущался, какой в Эрмитаже «царит дух», «в какой степени советская аракчеевщина заменила прежние, специфические, ни с чем по «благородству», по «гуманизму» не сравнимые настроения Эрмитажа, какая идеология привита под страхом голода и ссылки служащим…» «И если кто-либо из прежней семьи эрмитажников там и остался, если его психология все еще не вывернута наизнанку, не стала рабьей, то ох как жутко должно быть у этих «последних» на душе!», — писал Бенуа.
Мы смело можем причислить Луначарского к числу этих «последних», у которых «жутко было на душе» от происходившего. Однако «дон-кихотовское копье» бывшего наркома уже не могло атаковать «ветряную мельницу» партийного «варварства», тем более что ему самому оставалось жить совсем немного: в декабре 1933 г. он умер в Ментоне (Франция), так и не добравшись до Мадрида, где он должен был занять пост полпреда СССР.
Автор: Дмитриев Сергей Источник: газета Слово № 9, 2025 Подписывайтесь на газету «Слово»! Подписной индекс: П4244 (индекс каталога Почты России) Подписаться на Почте России через интернет можно здесь Подписку также можно оформить через следующие агентства: ГК «Урал-Пресс» — (подписка в России и за рубежом) ООО «Деловая Пресса» — (цена указана с учётом доставки заказной бандеролью) «Ист Вью» электронная версия
