— Мы купили эту дачу вместе, а ты хочешь выгнать меня? — возмутился муж, и его голос, обычно такой уверенный, сейчас дрогнул от искреннего, почти детского недоумения.
Игорь стоял на крыльце, глядя на два пузатых чемодана и коробку с рыболовными снастями, аккуратно выставленные у порога. Он смотрел то на них, то на меня, и в его глазах плескалось что-то похожее на панику. Словно он приехал не в свой загородный дом, а попал в театр абсурда, где главная роль — его, но сценарий ему выдать забыли.
А я стояла в дверях, прислонившись плечом к косяку. Спокойная и холодная, как никогда. Внутри меня не было ни бури, ни урагана. Там, где еще вчера клокотала обида, теперь была гладкая, ледяная поверхность. Пустота. И эта пустота давала мне силы, которых я в себе никогда не подозревала.
— Да, Игорь. Хочу, — мой голос прозвучал ровно, без единой лишней эмоции. Я сама ему удивилась. — Твое время в этом доме закончилось.
Он нервно усмехнулся, провёл рукой по своим всё ещё густым, но уже тронутым сединой волосам. Жест, который раньше казался мне таким обаятельным, сейчас вызвал лишь лёгкое раздражение.
— Оля, ты что, с ума сошла? Это же наш дом! Мы его вместе…
— Нет, — перебила я его, не давая скатиться в привычную колею воспоминаний, где он всегда выходил правым. — Я нашла это место. Я уговорила тебя не продавать бабушкину квартиру, а вложить деньги сюда. На мои деньги от наследства мы латали эту дырявую крышу и меняли сгнившие полы. Ты приезжал сюда только на шашлыки. А я вложила сюда десять лет своей жизни. Каждый куст, каждая грядка, каждая доска на этой веранде — это моё. Не наше. Моё.
Он смотрел на меня, как на чужую. И, наверное, так оно и было. Та женщина, которая сорок лет сглаживала его острые углы, прощала «слабости» и создавала надёжный тыл, умерла. Умерла тихо, без драмы, пару недель назад, когда я нашла в нашей беседке чужой шёлковый платок. Яркий, кричащий, пахнущий чужими духами.
Игорь растерянно моргнул. Он попытался зайти с другого фланга, как опытный полководец, привыкший побеждать.
— Послушай, по закону это совместно нажитое имущество. Ты не можешь просто так выставить меня на улицу! Мы сорок лет вместе, Оленька! У нас дети, внуки… Что ты им скажешь?
«Оленька»… Как же давно я не слышала этого. Обычно просто «Оля» или «слышь, ты где там». Он доставал это ласковое прозвище из пыльного сундука только тогда, когда ему что-то было нужно. Но сегодня магия не сработала. Я смотрела на него, на этого шестидесятилетнего мужчину, который всё ещё считал, что весь мир должен вращаться вокруг его желаний, и не чувствовала ничего. Ни жалости, ни злости. Только усталость. Глубокую, всепоглощающую усталость.
— С детьми я поговорю сама. А про закон… Можешь идти в суд, Игорь. У меня есть все документы, подтверждающие, что основная часть денег — моё наследство. И есть соседи, которые подтвердят, кто здесь жил и дышал, а кто приезжал развлекаться.
Я выпрямилась, убирая плечо от косяка. Этот жест был финальной точкой. Я больше не искала опоры. Я сама стала опорой.
— Твои вещи собраны. Ключи от своей квартиры у тебя есть. Прощай.
Я сделала шаг назад и начала медленно закрывать дверь. Он смотрел на меня, и в его глазах недоумение сменилось страхом. Настоящим, животным страхом человека, у которого из-под ног выдернули землю. Он что-то крикнул, шагнул к двери, но было поздно. Тяжёлая дубовая дверь, которую я сама выбирала и красила, с тихим щелчком встала на своё место. Замок повернулся.
Я осталась одна. В своём доме. И впервые за много лет я вздохнула полной грудью. Война только начиналась, я это понимала. Но главное сражение — с самой собой — я уже выиграла.
Глава 2
Игорь, конечно, не уехал. Мужчина его склада не мог просто так признать поражение. Это было бы равносильно крушению его вселенной, где он всегда был центром, солнцем, вокруг которого вращались планеты-люди, обязанные согреваться в его лучах и прощать ему всё.
Началась «холодная война». Он перетащил свои чемоданы в старую баньку, которую мы так и не довели до ума, и демонстративно поселился там. Каждое утро я, выходя на веранду с чашкой кофе, видела его насупленную фигуру. Он сидел на скамейке, пил растворимый кофе из щербатой кружки и сверлил меня взглядом, полным праведного гнева. Он ждал. Ждал, что я сломаюсь, расплачусь, прибегу с извинениями и позову его обратно в дом, к привычному уюту и горячим обедам.
Но я не ломалась. Я молча поливала свои флоксы, пропалывала грядки с огурцами и делала вид, что его не существует. Этот клочок земли стал моей крепостью, и я не собиралась сдавать его без боя.
В первые же выходные он пошёл в наступление. Пригласил друзей. Тех самых, с которыми он любил «отдыхать от городской суеты». Во дворе запахло шашлыком, зазвучал громкий смех, полилась водка. Я сидела в доме с плотно закрытыми окнами и читала книгу, пытаясь игнорировать этот пир на костях нашей семейной жизни.
Игорь пытался доказать всем — и мне в первую очередь — что он здесь хозяин. Что его жизнь продолжается, весёлая и беззаботная. Но я-то видела, как напряжены его плечи, как неестественно громок его смех. Он играл роль. Плохо играл. Его друзья, мужики простые, но не глупые, чувствовали неладное. Они косились на окна дома, неловко переминались с ноги на ногу и уехали на удивление рано, сославшись на неотложные дела.
Когда последний из них отбыл, Игорь, пьяный и злой, подошёл к крыльцу.
— Что, добилась своего? Опозорила меня перед друзьями? — прошипел он.
Я молча смотрела на него через стекло. А в памяти вдруг всплыла та самая картина, ставшая последней каплей.
…Это было пару недель назад. Я вернулась из города раньше обычного. Вошла в калитку и замерла. В нашей любимой беседке, которую я увивала диким виноградом, сидел Игорь. А на коленях у него — молодая девица, лет на тридцать его младше. Они целовались. Я тогда не стала устраивать сцен. Просто тихо ушла, чтобы он меня не заметил. А на следующий день, убираясь в беседке, нашла на полу тот самый шёлковый платок. Яркий, как оперение тропической птицы.
Вечером я показала его мужу.
— Что это?
Он на секунду растерялся, но тут же нашёлся.
— А, это… Это я тебе купил, Оленька. Подарок. Просто… забыл вручить. Сюрприз хотел сделать.
Он улыбался своей самой обезоруживающей улыбкой. И в этот момент я поняла, что всё. Конец. Не сам факт измены меня добил — я давно догадывалась, закрывала глаза, оправдывала его «мужской природой». Меня убила эта наглая, циничная ложь. Он не просто держал меня за дуру. Он даже не удосужился придумать что-то правдоподобное. Он был уверен, что я проглочу и это. Что я настолько себя не уважаю.
Именно тогда внутри меня что-то щёлкнуло. Перегорело. Словно выключили рубильник, отвечавший за любовь, терпение и всепрощение.
— Игорь, уходи, — тихо сказала я, глядя на его отражение в тёмном стекле. — Ты пьян.
Он ударил кулаком по перилам и, пошатываясь, побрёл к своей бане-конуре. А я осталась стоять у окна, глядя на свой сад. На эти цветы, которые я сажала. На эти яблони, которые я белила. Этот дом, этот сад были продолжением меня. И я больше не позволю никому топтать их грязными сапогами. Ни в прямом, ни в переносном смысле.
Глава 3
Когда тактика «демонстрации силы» провалилась, Игорь сменил её на «осаду измором». Он решил давить на жалость и взывать к нашему общему прошлому. Шумные компании исчезли. Теперь он целыми днями бродил по участку с видом побитой собаки, нарочито вздыхал, завидев меня, и принимался за какую-нибудь бессмысленную работу: то ковырял землю палкой, изображая прополку, то пытался чинить рассохшуюся скамейку, только усугубляя её состояние.
Однажды вечером он подкараулил меня у колодца. В руках у него был старый, потёртый фотоальбом в бархатной обложке. Тот самый, где хранились снимки нашей молодости.
— Оль, посмотри, — начал он тихим, вкрадчивым голосом, от которого у меня по спине пробежали мурашки. — Помнишь? Это мы на юге, сразу после свадьбы. Какие же мы были… счастливые.
Он открыл альбом. С глянцевой карточки на меня смотрела тоненькая девушка с наивными глазами и доверчивой улыбкой. Рядом с ней стоял молодой, красивый парень, обнимавший её за плечи. Да, мы были счастливы. Или, вернее, я была счастлива. А он? Что он чувствовал тогда? Наверное, удовлетворение от того, что заполучил себе красивую и послушную жену.
— А это… помнишь, как мы Сашку из роддома забирали? Ты такая уставшая была, но светилась вся. Ты всегда была прекрасной матерью.
Он перелистывал страницы, комментируя каждую фотографию. Вот мы на демонстрации, вот на картошке в колхозе, вот отмечаем его тридцатилетие… Целая жизнь, запечатлённая на выцветших снимках. Он думал, что эти воспоминания размягчат меня, заставят забыть о предательстве и боли. Но он ошибся.
Я смотрела на эти фотографии и видела совсем другую историю. Я видела не наше общее счастье, а череду моих бесконечных уступок и компромиссов. Вот здесь я отказалась от аспирантуры, потому что Игорь сказал, что жена-учёный — это не для семьи. Вот на этом фото я улыбаюсь, хотя за полчаса до этого плакала, потому что он снова не пришёл ночевать, сославшись на аврал на работе. А вот здесь, на юбилее его матери, я стою у плиты, пока он принимает поздравления, как главный герой праздника.
Вся моя жизнь была служением ему. Его комфорту, его карьере, его спокойствию. Я была не партнёром, а функцией. Удобной, надёжной, безотказной. И я сама позволила этому случиться.
— Чего ты хочешь, Игорь? — спросила я, прерывая его ностальгический монолог.
Он вздрогнул, оторвавшись от альбома.
— Я… я хочу, чтобы всё было как раньше. Ну, ошибался, с кем не бывает? Бес попутал. Мы же родные люди, Оля. Нельзя же вот так, из-за какой-то глупости, всё рушить.
«Глупости»… Годы его вранья, его параллельная жизнь, его полное пренебрежение моими чувствами — это всё для него было просто «глупостью». Он даже не понимал глубины пропасти, которая разверзлась между нами. Он не каялся. Он просто хотел вернуть свой комфорт.
— Как раньше уже не будет, Игорь, — я посмотрела ему прямо в глаза. Взглядом, в котором не было ни тени сомнения. — Ты был счастлив. А я была… удобной. Это разные вещи. Теперь я тоже хочу быть счастливой. Но без тебя.
Я развернулась и пошла к дому, оставив его одного с нашим прошлым в руках. Он что-то кричал мне в спину, говорил, что я эгоистка, что я ничего не понимаю, что я ещё пожалею.
Я не обернулась. Я знала, что не пожалею. Впереди меня ждала неизвестность, но она была куда менее страшной, чем ещё один день жизни в этой паутине лжи и самообмана. Я шла в свой дом, и каждый шаг придавал мне уверенности. Прошлое осталось за спиной, вместе с человеком, державшим в руках альбом с картинками чужой, выдуманной им жизни.
Глава 4
Кульминация наступила в следующие выходные. Суббота выдалась жаркой, душной, словно перед грозой. Игорь, поняв, что ни силой, ни жалостью меня не пронять, решил, видимо, просто жить своей жизнью, игнорируя моё присутствие. Он снова разжёг мангал, но на этот раз обошёлся без шумной компании. Включил на старом магнитофоне музыку нашей молодости — песни, под которые мы когда-то танцевали на студенческих вечеринках. Этот жест был настолько фальшивым и демонстративным, что мне стало смешно.
Я сидела на веранде, перебирала ягоды смородины для варенья и старалась не обращать на него внимания. Воздух был пропитан запахом дыма, сладким ароматом ягод и напряжением, которое можно было резать ножом.
И в этот момент калитка скрипнула.
На дорожке появилась молодая женщина. Яркое летнее платье, дорогие солнечные очки, уверенная походка хозяйки. Я узнала её. Это была та самая девица из беседки. Она, очевидно, не знала о нашем семейном конфликте и приехала, как к себе домой.
Она с улыбкой посмотрела в сторону Игоря, который, увидев её, застыл с шампуром в руке, и громко, на весь участок, крикнула:
— Игорь, милый, а я сюрприз привезла! Смотри, какое вино!
Она помахала бутылкой в авоське и, не дожидаясь ответа, направилась прямо к дому. Прямо ко мне.
Увидев меня на веранде, она на мгновение замешкалась, но наглость быстро взяла верх. Она смерила меня оценивающим взглядом с головы до ног, словно я была предметом мебели, и, скривив губы в подобии улыбки, прошла мимо, бросив через плечо:
— Здравствуйте. А я к Игорю.
И в этот момент произошло нечто странное. Я ждала, что почувствую боль, унижение, ревность. Но ничего этого не было. Я смотрела на эту самодовольную девицу, на своего окаменевшего мужа, и чувствовала лишь одно — брезгливость. Острую, холодную брезгливость, как к чему-то липкому и грязному.
Они оба — и мой стареющий муж, пытающийся доказать себе, что он ещё ого-го, и эта хищная молодая самка — показались мне такими жалкими. Они топтались в моём саду, в моём мире, и даже не понимали, насколько они здесь чужие.
Я молча встала, отряхнула с фартука ягодные листики. Взяла со стола свой телефон. Мои руки не дрожали. В голове была абсолютная ясность.
На глазах у ошеломлённого Игоря и его наглой гостьи, которая уже успела войти в дом и теперь удивлённо смотрела на меня из прихожей, я набрала номер.
— Алло, Саша? Здравствуй, сынок.
Игорь дёрнулся. Лицо его начало стремительно бледнеть.
— Да, у меня всё в порядке. Саша, у меня к тебе деловая просьба. Начинай бракоразводный процесс и раздел имущества. Прямо с понедельника.
На том конце провода повисла тишина, а потом сын взволнованно что-то спросил.
— Не волнуйся, я всё решила, — продолжала я ровным, спокойным голосом, не сводя глаз с мужа. — Дачу оформляем как мою собственность. Да-да, целиком. Доказательства у меня есть. Все документы на наследство, чеки, квитанции… всё на месте. И свидетели тоже найдутся.
Самоуверенное лицо Игоря на моих глазах менялось, как в замедленной съёмке. Недоумение, злость, отрицание… и, наконец, всепоглощающая паника. Маска успешного, уверенного в себе хозяина жизни треснула и рассыпалась в прах, обнажив испуганного, растерянного старика.
Девица в дверях, услышав про развод и раздел имущества, мгновенно всё поняла. Её лицо вытянулось, улыбка сползла. «Сюрприз», который она привезла, явно оказался не для неё.
Я закончила разговор с сыном и положила телефон на стол. Посмотрела на них обоих. И впервые за долгие недели улыбнулась.
— Кажется, вам пора, — сказала я тихо. — Вечеринка окончена.
Глава 5
Игорь и его пассия уехали так поспешно, что это было похоже на бегство. Он сгребал свои вещи в бане, роняя и путая, она молча ждала его у машины, бросая на меня злые, колючие взгляды. Больше всего её, кажется, расстроил не развалившийся роман, а перспектива потерять доступ к такой прекрасной даче. Я смотрела на их сборы без злорадства. Просто с чувством глубокого облегчения, как будто из дома наконец-то вынесли старый, громоздкий и ненужный хлам.
Суд не был лёгким, но и не стал той войной, к которой я готовилась. Мой сын Саша оказался прекрасным юристом. Он хладнокровно и методично представил все документы: свидетельство о наследстве, чеки на стройматериалы, которые я предусмотрительно сохраняла все эти годы. Соседи, дядя Миша и тётя Валя, в один голос подтвердили, что дачей занималась только я. «Оленька тут жила, — басила в суде тётя Валя, грозно глядя на Игоря. — А этот… приезжал, музыку орал да мясо жарил. Хозяин нашёлся!».
Игорь пытался что-то доказывать про «моральный вклад» и «совместные годы», но его аргументы рассыпались под напором фактов. В итоге суд оставил дачу за мной, присудив ему лишь незначительную денежную компенсацию, которую я выплатила из своих скромных сбережений.
Прошло несколько месяцев. Наступила золотая осень. Сад оделся в багрянец и золото, воздух стал прозрачным и хрустким. Я научилась жить одна. И, к своему удивлению, обнаружила, что мне это нравится. Мне нравилась тишина по утрам, нарушаемая только пением птиц. Мне нравилось, что я могу пить чай на веранде, закутавшись в плед, и читать до поздней ночи, не боясь, что кто-то будет недовольно ворчать. Я впервые за сорок лет жила по своим правилам.
Однажды днём, когда я обрезала розы, готовя их к зиме, у калитки остановилась знакомая машина. Из неё вышел Игорь. Он похудел, осунулся, выглядел старше своих лет. В руках он держал букет астр — моих любимых осенних цветов.
Он нерешительно постоял у калитки, потом открыл её и медленно пошёл ко мне.
— Здравствуй, Оля.
— Здравствуй.
— Это тебе, — он протянул мне цветы. Я не взяла.
— Спасибо, не нужно. У меня весь сад в цветах.
Он растерянно опустил руку.
— Я… поговорить приехал, — промямлил он. — Оль, я всё понял. Я дурак был. Прости меня. Давай начнём всё сначала? Я всё исправлю, вот увидишь.
Он смотрел на меня с надеждой, с той самой щенячьей преданностью в глазах, которую он так умело изображал, когда ему что-то было нужно. Но я смотрела на него и не чувствовала ничего. Ни жалости, ни обиды, ни любви. Передо мной стоял чужой, уставший человек, с которым меня больше ничего не связывало.
— Слишком поздно, Игорь, — ответила я спокойно. — Нельзя начать сначала то, чего уже нет. Прощай.
Я не стала дожидаться его ответа. Просто развернулась и пошла к дому. Я слышала, как он ещё постоял немного, потом развернулся и ушёл. Скрипнула калитка. Заурчал мотор машины. Всё.
Вечером я заварила себе чай с мятой и мелиссой из своего сада. Села в старое плетеное кресло на веранде, укрыв ноги пледом. Солнце садилось, окрашивая небо в нежные, акварельные тона. В воздухе пахло прелой листвой и дымом — кто-то из соседей топил баню. Было тихо, спокойно и немного грустно. Но это была светлая грусть. Грусть прощания с прошлым.
Я сидела, пила свой ароматный чай и впервые за много-много лет чувствовала себя не чьей-то женой, не матерью, не хозяйкой. А просто собой. Ольгой. Женщиной, которая вернула себе свой дом. И свою жизнь. И впереди было ещё много таких же тихих, умиротворённых вечеров.