Иван всю ночь не мог уснуть. Лишь под утро удалось сомкнуть глаза, но проснулся он от голосов, доносившихся из комнаты матери. Женский, плачущий - это голос Анны Петровны.
Глава 1
Он тут же оделся и вышел посмотреть, кто к ним пожаловал. На миг подумалось, что теперь и за ним пришли.
- Соврала я, соврала. Невестку извести хотела! - мать рыдала так, что даже начала икать.
- Что тут происходит? - Иван вжался в стену, глядя на матушку и двух людей в форме. Старшего он узнал - вчера, когда приходил узнать про Машу, Ивана проводили в его кабинет.
Олег Сергеевич с сочувствием посмотрел на Ивана.
- Мы пришли взять дополнительные показания у вашей матери. А она вот призналась в ложном доносе. Еременко, уведи гражданочку, а мне надо с товарищем Кузнецовым побеседовать.
Когда мать увели, Иван подошел к окну и поморщился, будто от боли. Господи, во что его жизнь превращается? Крупные снежинки заметали улицы, люди прятали лица в воротники, а где-то там, в одном из серых мрачных зданий сидит его Маша и трясется от страха. А теперь и мать увели.
- Интересно получается... - пробормотал он. - Обычно на допросы вызывают, а вы сами с утра заявились.
- Давайте поговорим без протоколов и бумаг, - Олег Сергеевич вытащил папиросы и, не спрашивая разрешения, чиркнул спичкой. - Знаешь, скольких я таких повидал, как матушка твоя? Вагон, да маленькая тележка.
Офицер подошел к окну и распахнул его, нисколько не заботясь о том, что снег с улицы попадет внутрь комнаты.
- Вот смотрю, порой, на человека, и вижу - лжет! Врет. как сивый мерин. А ничего поделать не могу - вот донос на человека, вот показания. А что врет... Попробуй докажи. Быстрее улики человеку, на которого донос написали, подкинут, чем их сможешь разоблачить. Вот и вчера... Я видел, что ваша мать врет. Видел, но есть бумага, а от неё не отмахнешься. Только вот знал я отца Марии, и знал его как честного и порядочного человека, ну не могла быть его дочь против Советов. Вот оттого с утра решил прийти к вашей матери, вновь допросить её, попробовать вывести на чистую воду, а она с порога каяться начала. Будто камень с души упал, честное слово.
- Что с матерью теперь будет?
Олег Сергеевич кинул папиросу в окно, закрыл створку и произнес:
- Как суд решит. Возможно, много и не дадут. Тут и чистосердечное признание, и выслуга лет рабочей на заводе, преклонный возраст - всё это может повлиять на приговор суда.
- А Машенька? Что будет с моей женой?
Олег Сергеевич улыбнулся и пошел к двери.
- С вашей женой всё будет хорошо. Ступайте, товарищ, на работу. Не переживайте ни о чем. В конце концов в структуре не звери сидят.
***
Он возвращался домой и видел, как на кухне горит свет. Кто его зажег - соседка Зинаида, или быть может, Машенька? В том, что матери дома нет, он был уверен. Как бы не было горько осознавать, но его мама получила по заслугам. Ему было жаль её, но в душе у Ивана сидела злоба. Если бы мать не пошла в НКВД, если бы она не донесла на его Машеньку, то сейчас стояла бы по-прежнему у окна кухни коммунальной квартиры в доме по улице Мира, любовалась бы на снег, да пила чай из своей любимой чашки.
- Ваня! - едва он вошел в коридор, жена тут же бросилась к нему на шею. - Ванечка мой!
- Машенька, ты дома, любовь моя, душа моя. Прости, слышишь, прости.
- За что же ты прощения просишь? - удивилась она.
- За матушку свою. За то, что так и не смог её образумить, убедить, примирить вас.
- Я с ней не ругалась... - Маша нахмурилась. - Ваня... Я не хочу, чтобы она сидела. Да, она донесла на меня, но от злобы своей сделала, от глупости. Я видела её сегодня, она искренне раскаивается...
- Кто же хочет, чтобы она села? Но мы теперь ничего поделать не можем...
***
Анне Петровне дали самый маленький срок, что можно было себе представить - четыре года колонии-поселения в трудовом лагере.
Мария видела, что Ивану непросто, ей и самой было жаль свекровь, но как представляла она, что сама могла бы на долгие годы в лагеря уехать, так сразу жалость утихала. В конце концов у Анны Петровны будет время переосмыслить свою жизнь.
1941 год
В прошлом году, когда за окном бушевала метель, к Зинаиде, соседке по коммунальной квартире, приехала внучка. Оксана была хороша собой - темные глаза, брови вразлет, длинные волосы, которые она постоянно накручивала на веревочки, а по утрам расплетала и любовалась своими локонами, глядя в зеркало.
Нутром своим Маша почувствовала, что вместе с Оксаной в квартиру прибыла и неприятность. В самом деле, она стала скоро замечать, что Иван с интересом поглядывает на внучку соседки.
- Опять помогал ей корыто с водой тащить? - недовольно спросила она мужа, когда тот вошел в комнату и на его рубашке виднелось мокрое пятно.
- Маш, ну ты чего?
- Мне не нравится твое внимание к Оксане.
- А мне твое настроение, - он нахмурился. - Маша, а ты не беременна, случайно? Что-то ты в последнее время какая-то другая стала, всё время губы дуешь, хмуришься. То веселая, то вдруг настроение у тебя портится.
- Не беременна. Ваня, послушай, не сочти меня ревнивой особой, но держись, пожалуйста, подальше от этой Оксаны.
- Да чем же она тебе не угодила? - удивленно спросил он. - Девушка приехала к бабушке, поступила учиться, в столовой помощницей повара работает, вон, пироги вкусные с работы приносит иногда. Думаешь, сложно мне ей помочь? Я и бабе Зине помогал, и ей стану, а ты перестань глупости в голове своей держать.
Как бы Маша себя не успокаивала, как бы не пыталась внушить себе, что Оксана несмышленая девчонка, а Иван взрослый человек и не будет гулять от жены, всё же чувствовала, что во взгляде мужа что-то изменилось.
****
Летом 1941 года его забрали на фронт. Он написал ей всего лишь одно письмо, в котором выражал свою любовь и надежду, что вскоре немцев разобьют и он вернется к своей любимой.
А потом тишина... Писем не было, каждый день превратился в томительное ожидание. А в соседней комнате девушка Оксана вдруг начала худеть, а потом наоборот, поправляться. Её лицо стало бледным, а взгляд тревожным. Она будто бы избегала Марию, стараясь не входить на кухню, когда та готовила ужин или стирала в корыте свои вещи. Но однажды утром она постучалась к Марии.
- Маша... Мне нужно с вами поговорить.
Она стояла, держась за дверную ручку, как будто боялась упасть.
- О чем ты хотела поговорить? - У Марии на работе выдался трудный день, она очень устала, а тут еще эта девчонка. Что ей надо?
- Вы должны знать... Это не скрыть, не спрятать. Я виновата очень перед вами, и Иван виноват, но так уж вышло. Я беременна, жду ребенка от него.
Мария не бросилась на неё с кулаками, она не кричала, просто села на табурет, будто подкосились ноги. Сердце билось не в груди, а где-то в горле, как птица в клетке. Когда? Когда они успели? Сколько раз они были вместе за её спиной?..
- Он вернётся, - тихо сказала Оксана. - И мы будем жить вместе. Я знаю, он любит меня. Он так говорил. У вас с ним нет детей... Сколько вы вместе? Лет девять, десять? И вы не смогли ему родить. А у меня будет дитё... Мария, вы должны понять меня если не как мать, то хотя бы как женщина.
Мария смотрела на неё. На эту девочку, которая, может, искренне верила, что любовь - это право на чужую жизнь.
- Уходи, - сдавленно произнесла Мария. - Пошла вон, и больше не входи в эту комнату.
Когда эта девица вышла, женщина упала на кровать и зарыдала. Она сейчас писала письмо своему мужу. Она надеялась, что просто плохо работает полевая почта и он пишет ей, но письма не доходят. Она писала ему, что скучает, что любит, что ждет и ей одиноко в комнате их коммунальной квартиры в доме на улице Мира. Мир - так много сейчас значит это слово... А что же теперь написать на пожелтевшем листке бумаги??? Что у него будет ребенок от другой женщины?
Продолжение
