1937 год.
В доме под номером семнадцать по улице Мира в трёхкомнатной коммунальной квартире жила Анна Петровна Кузнецова со своим сыном Иваном и невесткой Марией. У неё была одна комната, у молодых вторая. А в третьей комнате проживала её подруга Зинаида, сын которой был военным и мотался по всей стране.
Анне Петровне было пятьдесят два года, сурово поджатые губы, худенькое тело, но самое главное, глаза: смотрели они на мир безрадостно, словно не было в её жизни светлых солнечных дней. Мария уж давно привыкла, что свекровь такая. Невзлюбила она отчего-то избранницу сына, а чем уж та ей не угодила, только Анне Петровне было ведомо. Хотя, как подозревала Маша, женщина и сама не знает причину, отчего невестка не ко двору пришлась. Сперва белоручкой её называла, а потом пустой, когда шесть лет брака не дали плодов.
Мария работала бухгалтером в райнном предприятии пищевой промышленности. Умная, тихая, с мягким голосом и добрыми глазами. Иван работал на заводе, был на пять лет старше Машеньки, высокий, с чёрными кудрями, которые он тщательно зачёсывал набок. Он говорил чётко, с расстановкой, словно каждый слог был важен.
- Машка, у тебя руки белые, как у барыни, точеные, словно музыкой всю жизнь занималась, - как-то заметила Анна Петровна еще в начале их брака.
Иван хмыкнул тогда и улыбнулся:
- Мама, ну так она же не в земле работает, а бухгалтером. Много пишет, считает, она не руками, а умом трудится.
- Умом... Много ли ума надо сидеть и бумажки перекладывать? Какая польза от того?
Мария устало улыбнулась. Незачем этой малообразованной женщине доказывать, что все работы хороши, что без бухгалтеров ни порядка не будет, ни зарплат у рабочих. Считала Анна Петровна её работу никчемной. То ли дело она, всю жизнь на фабрике трудилась! Вот это дело, да, а пером в бумажках черкать какой прок?
****
Зимой 1937 года по городу поползли слухи страшные слухи, которые подтверждались заметками в газетах. Арестовали директора фабрики, потом учителя истории, а следом и музыканта из симфонического оркестра. Каждый день в газете появлялись списки "врагов народа". Люди исчезали, как будто проваливаясь сквозь землю.
Анна Петровна слушала радио, сидя у окна с чашкой чая, и каждый раз качала головой.
- Что же происходит, мама? Что же творится? Не верю я, что на самом деле такое происходит, - Маша качала головой.
- А чего ты не веришь? Думаешь, все вот так приняли власть? А сколько несогласных по стране нашей ходят? А скольких детей они воспитали, внушая им свою правоту? Правильно делают, что выявляют, что взялись за них.
- Что вы такое говорите? - Маша встала и подошла к ней.
- А то и говорю. Мусор собирают. Только мусор этот - люди.
Маша смотрела на свою свекровь и не могла поверить тому, что слышит. Откуда столько жестокосердности?
Тем же вечером Иван пришёл поздно. Лицо у него было бледное, глаза красные, опухшие, будто плакал он сильно.
- Что случилось, Ваня! На тебе лица нет. Ты... ты плакал? - изумилась Маша.
- Арестовали Семёна, - он и сейчас едва сдерживал слёзы, говоря про своего друга.
- Как арестовали? Его-то за что? - Анна Петровна в этот раз была удивлена.
- Обвинили в шпионаже. Его увезли, жена в истерике, дети плачут.
- Какой шпионаж, это же неправда! - у Марии это не укладывалось в голове.
- Он от брата письмо каким-то чудом из Парижа получил, да написал ему в ответ на свою голову, вот только донести даже до почты не успел. Помнишь, я рассказывал тебе, что Семён из бывших? Семья его уехала, как началась революция, а он сбежал, ему всего лет десять было. Укрылся у тётки, с ней и рос. Один из всей семьи он верил в революцию.
- Ну, если переписывался, значит мог шпионить, - сказала Анна Петровна, глядя в чашку. - Отчего же нет?
- Мама, это было единственное письмо. И там ничего такого нет, что могло бы вызвать сомнения. Тем более, что это первое послание. Я верю, что его отпустят, верю!
Он снял пиджак, повесил на вешалку, потом сел на табурет у двери.
- Только вот я боюсь,- сказал он тихо, - что под эту гребенку еще много невиновных попадёт.
Анна Петровна посмотрела на него внимательно, затем перевела глаза на испуганную невестку, но ничего не сказала. Только отвернулась к окну и дальше стала пить свой чай..
****
Прошло две недели. К огромному облегчению Ивана его друга отпустили. Тот вернулся домой, но стал вести себя странно - постоянно молчал, вздрагивал от громких звуков и в глазах поселился испуг. Ваня понимал, что те несколько дней, проведенных на допросах на всю жизнь изменили человека.
Глядя на друга он понял, что нужно быть осмотрительнее. Но был уверен, что его семьи это не коснется - они всю жизнь честно жили, за что же их под арест?
***
Однажды вечером Маша вернулась домой расстроенной, а кухне сидел Иван, Анна Петровна по привычке пила чай, слушала радио и глядела в окно.
Мария села за стол и сцепила руки замком, услышав по радио об очередном аресте одного из партийных.
- Происходит большая чистка. А вообще, говорят у нас на работе, что наш товарищ Сталин не ведает, что происходит, что всё это за его спиной вытворяют. Вот как бы знал он, что творится на самом деле, то все те, кто врываются к людям по домам - сами бы уже давно в тюрьме сидели. Я не могу поверить, что он всё знает, не могу! - она заплакала.
- Ты бы язык свой попридержала! - Анан Петровна положила чашку и ушла в свою комнату, оставив молодых в молчании. Мария ничего не сказала, она лишь смотрела, как за окном кружат снежинки, тихо падая при свете фонаря.
В ту же ночь Анна Петровна придумала, как ей избавиться от ненавистной невестки. Она уничтожит её, а сын другую найдёт!
Утром, когда сын и Мария ушли на работу, женщина отправилась в НКВД.
После обеда Мария сидела и писала отчет, как вдруг распахнулась дверь и вошли двое в чёрных плащах и с пистолетами у пояса.
- Мария Анатольевна Кузнецова?
- Я, - сказала она, вставая. Внутри всё оборвалось, ноги подкосились. Теперь и за ней пришли, но в чем же её вина?
- Вы арестованы, собирайтесь. В отделе вам всё объяснят!
В отделе ей и объяснили, дали почитать показания Анны Петровны. Мария заплакала, глядя на офицера.
- Вы и правда в это верите? Но это же вранье! Неужели по такой вот бумажке можно человека арестовывать?
- То есть, вы сомневаетесь в правильности нашей работы? - хмыкнул младший по званию.
- Нисколько. Я верю, что всё по справедливости. Мне страшно не от арестов, а от людей, которые нас окружают. Ради комнаты, ради тепленького местечка, люди готовы на всё. А еще есть такие, как моя свекровь... Она ведь не всю правду написала. Вот это, - Маша провела пальцем по буквам. - Я говорила, но другими словами. Вот это, - она указала на другую строчку, - всё полная ложь. Я никогда не ругала Советы, вы можете даже у соседки нашей Зинаиды спросить. Мой отец был среди революционеров, я росла с уважением к товарищу Ленину, а сейчас глубоко предана идеям нашего вождя товарища Сталина. Как же я могу быть против?
Когда её отвели в камеру, тот, что помладше чином, зло произнес:
- Знаю я таких кротких овечек. Ну ничего, посидит, живо запоет соловьем.
- Ты, Степан, не горячись, - старший по званию достал трубку и закурил. - Ты доносчицу видел, Анну Петровну эту? Могла набрехать с три короба. А с соседкой я сам поговорю. Да еще не мешало бы снова с Анной Петровной пообщаться, глядишь, почудилось что-то бабе. Знаешь, какая девичья фамилия у Марии? Дымко... Я знал её отца Дымко Анатолия, такой мужик хороший был! Если бы не ранение в гражданскую, да не ранний уход из жизни, мог бы с нами в органах служить.
***
- Это ты? - сын смотрел на свою мать со злобой во взгляде.
Поздним вечером Иван сидел на кухне, казалось, арест его любимой жены прибавил ему лет десять. Мрачный взгляд, чувство опустошения и безысходности.
- О чем ты, сынок? - она сделала удивленные глаза, не прекращая прихлебывать из чашки.
Он подскочил и выбил чашку из её рук, а затем со злостью посмотрел на мать.
- Это ты донесла, верно?
- Нет, не я, - она покачала головой, но в глазах стоял страх.
- Я думал, что ты наберешься смелости признаться. Ты же набралась её, когда пошла в НКВД, верно? Я всё знаю, я читал тот гнусный донос, когда спросил, за что арестовали мою жену.
- Сынок... - Анна Петровна упала на колени. - Ты же слышал, какие речи она произносила. А если бы кто посторонний услышал? Да нас бы вместе с ней арестовали бы. Разве не слышал ты, как Сыромятникова забрали ночью, а через три дня за его женой пришли. А если бы и нас так? Я же о тебе переживаю. А если бы она такое же ляпнула где-то за стенами нашего дома?
- Мама, откуда столько злобы в тебе? Откуда столько злости на Машу? Что она сделала тебе?
Анна смотрела на сына со слезами на глазах.
- Ванечка, неужели ты не видишь, что не пара она тебе? Да она тебе даже ребенка родить не может.
Иван смотрел на мать с яростью в глазах, затем тихо произнес:
- Ты чудовище, слышишь? Я не могу поверить, что передо мной стоит моя мать.
Он ушел в свою комнату и закрылся. Сон не шел, мысли путались. Там, в мрачных стенах НКВД его жена, милая кроткая Маша, которая никогда никому ничего плохого не сделала. А в соседней комнате мать. Та, которая его родила, вырастила, и та, которая написала ложный донос на его супругу.
Продолжение