В маленьком посёлке за Луганкой – ни одного уцелевшего дома…
Бывший машинист горного комбайна дед Петро с женой Татьяной – обоим за семьдесят – жили в летней кухне: крыша почти уцелела, а разбитые окна Петро Степанович сам стеклил несколько раз, – пока были стёкла в запасе. Потом дед затянул окна плёнкой: до войны натягивал её над Танюшиным парничком – во всём посёлке первая и самая вкусная редиска всегда была у Татьяны. В последний обстрел осколок от украинского «Урагана» повредил и плёнку, ещё и задел деда по плечу…
В доме наискосок жила Ириша. До войны работала она в плановом отделе шахтоуправления. Свадьбу с горным мастером Ромкой Елагиным сыграли, когда уже обстреливали соседние шахты... Только ж не верилось, не осознавалось: это – что ж?.. Свои – в своих?.. Киев – это ж не Вашингтон какой-нибудь… не Лондон!.. И говорят там, в Киеве, по-русски. Надеялись, что происходящее – чья-то нелепая ошибка. Значит, скоро всё будет по-прежнему… и свадьбу не надо откладывать.
А горный мастер Елагин одним из первых ушёл в шахтёрское ополчение. Погиб Ромка ещё в пятнадцатом, в начале зимы.
А война так и куражилась над здешними посёлками, над степью да над балками – лето за летом, зима за зимой… Год за годом.
Через улицу жила кума, Вера Фёдоровна. Недавно заглянула проведать Петра с Татьяной, расспросить, как дела у ополченцев – крестника Ивана с сыновьями Игорьком и Денисом, да про своих рассказать.
Иришу Татьяна с кумой проводили молчаливыми взглядами, обе головами покачали. Петро Степанович строго, хоть и в каком-то смущении, заметил:
- Война войной… А Иринка совсем молодая.
- Кто ж про то говорит, Петро, – вздохнула Татьяна. – Тяжело будет Ирине – одной, с ребёнком. Вон живот уж какой… А отца ни разу и не видели.
-Значит, ночью дело было, – грустновато пошутил Петро.
-Ох, уж и умник!.. Сроду такой бесстыдник! – нахмурилась Татьяна Михайловна. – Оттого, что ночью было, Ирина беременна. Если бы всё хорошо, – приехал бы. Не маленький, должно быть. Можно и додуматься, что в результате таких ночей случается.
-Женат, может… – предположила кума Вера Фёдоровна. – Да был бы жив: война.
А в начале лета дед Петро явился на позиции. Дело – к полуночи, и мужики встревожились: не беда ли какая в посёлке.
-Деваха у нас… соседка, Иришка, рожать вот затеялась, – объяснил дед. – Может, есть среди вас фельдшер?
Фельдшера не было. С простыми перевязками справлялся Андрюха Сотников: у него мать работала фельдшером в шахтном медпункте. В школе «Зарница» была. Мать тогда показала, как раны перевязывать. У Андрюхи получилось – ещё и девчонок научил.
А если ранение серьёзное, – отправляли в госпиталь.
Сейчас Ясенок тоже распорядился:
- Сотников! Давай в город. В госпитале расскажешь про ситуацию: медицины в посёлке нет с осени четырнадцатого, – как по шахте ударили. Фельдшера привезёшь к роженице, а как… свершится всё, назад, в госпиталь, доставишь.
В госпитале усталый врач Валерий Павлович выслушал ополченца. Вызвал медсестру Малыгину:
-Поедешь в Журавки. Там роды. К нам везти уже поздно: не успеем. Ты на днях работала с акушеркой: всё помнишь? – Положил руку на Полинино плечо: – Справишься, Полюшка? Сама знаешь: надо справиться, – все заняты. Сегодня больше десяти тяжелораненых. И сейчас ещё троих привезли с позиций.
У Иришки сидела Анютка, подруга. Обрадовалась медсестре:
- Я буду вам помогать. Вы говорите, что надо делать. – Улыбнулась: – Я крёстной буду.
Полина свела брови:
- Крёстной – это позже. Крестить потом будете, когда ребёнок родится. Сейчас надо выйти.
- Выйти?.. А… помогать вам кто будет? – растерялась Аня.
-Помощники мне не нужны, – сдержанно ответила Полина. – После родов Ирине поможете.
И – справилась Полюшка: к рассвету Иришка мальчишечку родила.
Андрюха Сотников дремал на крыльце. Встрепенулся от звонкого голоса новорождённой крохи. Затаил дыхание, чему-то счастливо улыбнулся.
Во двор вошла соседка, Татьяна Михайловна. Всмотрелась в Андрюхино лицо:
- Устал, ополченец? И воюй… и роды принимай.
Андрей поднялся, застенчиво объяснил:
- Роды Полинка… медсестра принимала. Я жду её.
-Да уж поняла, что ждёшь, – кивнула Татьяна Михайловна. – Молодец Полинка твоя.
Что ж тут непонятного: перед тем, как выйти у Иришкиного дома, ополченец с медсестрой целовались в машине.
И что ж тут скажешь, – прав Петро: война войной…
Полина рассказала Анютке и Татьяне Михайловне, что надо сделать. Для надёжности записала рекомендации в тетрадь:
- Я на днях заеду.
Анютка осталась с Иришей и мальчишечкой, а Полину и Андрея Татьяна Михайловна увела к себе:
- Подождёт война: всё равно она никуда не торопится… уж не первый год. Да и тихо сегодня. А у меня борщ есть. И баньку Петро Степанович в кои-то веки растопил. Тебе, ополченец, – с устатку-то – не лишне в баньку: силы враз прибудут. А силы тебе нужны: ещё воевать и воевать – войне конца-краю не видно. Да и тебе, девонька хорошая, не помешает попариться: тоже вон круги тёмные под глазами.
Полина и Андрей переглянулись: банька?..
Дома – ванная с душем.
В баньке бывать не приходилось – ни разу. Чтоб вот так: в конце огорода… дед растопил.
В баньку Андрей отправился первым.
Татьяна Михайловна достала большое чистое полотенце, повернулась к Полине:
- Отнеси… ополченцу своему. Да дедову тельняшку возьми – чистую. А бельишко его постирай: над печкой быстро высохнет.
Полина отчего-то вспыхнула… Но полотенце взяла.
Дед Петро посмотрел ей вслед. Закурил:
- Ты ж всегда строгой была, Танюша. Не спешишь?.. Дети ж совсем. Полотенце Андрюхе и я мог отнести.
Татьяна Михайловна перевязала наново цветастую косынку:
- Какие ж дети, Петро… Он воюет, она… роды вот приняла. В госпитале работает, раненых выхаживает. Сам же говоришь: война войной… А счастье на потом не отложишь. За эти годы сколько таких… что и не узнали, – каким оно, счастье, бывает. Сейчас он её в госпиталь отвезёт… А сам – на позиции. Думаешь, не вижу я: им и встретиться некогда… да и негде.
Полина постояла в маленьком предбаннике.
Прикрыла глаза.
Сердце в груди билось в каком-то тревожном счастье.
И – счастливым воспоминанием та луганская ночь… Разломанное небо и взрывы над Каменным Бродом… а они с Андреем лежали рядом на диване. И так хорошо… до сих пор не испытанно хорошо было слышать дыхание друг друга. И… даже бояться – тоже чего-то никогда неиспытанного – было тоже хорошо, так, что дух захватывало, – будто в парке на качелях взлетаешь до самого неба…
И была она… лишь в одной Андрюшкиной рубашке.
И перед этим они целовались – впервые.
Андрюшка стеснялся… и всё равно лез руками… куда не надо.
А когда лежали рядом, – не трогал её, просто держал за руку. Потому что сказал перед этим: ты не бойся…
Они так и уснули тогда – под взрывы над Луганкой…
Прошла целая вечность.
Целая вечность войны.
И они стали взрослыми.
И встретились – на войне.
Андрей сказал: я люблю тебя.
И – неизвестно, когда они увидятся снова…
Полина быстро разделась. Сняла заколку – светлые волосы рассыпались по плечам.
Прикрыла ладонями грудь.
И…
То ли в бездонную пропасть шагнула… то ли взлетела в немыслимую высь.
В общем, в баньку вошла, к Андрею.
А он ей навстречу шагнул:
- Поль!.. Полинка!.. Я ждал тебя.
Она снова прикрыла глаза – потому что… его мальчишеская… мужская сила поднялась… и была такой красивой…
Почти неслышно прошептала:
- Ты… красивый такой…
Он бережно прижал её к себе:
-Полинка!.. Полюшка!.. И ты – самая красивая на свете. Я люблю тебя. Ты не бойся.
Продолжение следует…