АндрИй как-то обречённо, очень устало молчал…
- Ну, построишь ты хату – на деньги, что дадут тебе за войну на Донбассе. А что тебе в этой хате будет сниться – не думал?
-Мушу… я мушу врятуваты Зоряну… нашэ кохання… дытыну. (Должен… Я должен спасти Зоряну… нашу любовь… ребёнка).
- Должен, – согласился Андрей.
В следующую минуту случилось неожиданное…
АндрИй упал лицом в клевер…
Андрей заломил ему руки за спину, коленом прижал его к земле…
- Прости, Андрюха, – придётся из твоей формы ленту оторвать.
Рванул камуфляж, связал АндрИю руки. Перевёл дыхание:
- Ну, вот. А ты: за мной иди!.. Сам встанешь? Или помочь?
Ошеломлённый АндрИй не сразу заговорил…
- Ты цэ… як?.. (Ты это… как?..)
- Та отак (Да вот так). – Андрюха достал пачку сигарет, закурил. – Ты ж видел, как.
-Як цэ ты… мэнэ? (Как это ты… меня?)
- Крёстный мой в ВДВ служил. Я ещё в школе учился, – показывал мне. Вот сейчас и вспомнил. Давай, Андрюха, – вперёд. Мы ж с тобой договорились: пленных ведут перед собой.
-Андрию!.. Ты той… Мэни додому трэба… (Андрей! Ты это… Мне домой надо).
- Ну, домой – это вряд ли: ты ж догадываешься, что от нас к вам поезда не идут… И самолёты тоже не летают. Будешь сам пробираться – опомниться не успеешь: твои друзи (друзья) возьмут тебя как дезертира. Свяжешься с Зоряной своей – пусть к тебе приедет.
- Андрию!.. Той… Тоби цэ – навищо?.. Мы ж ворогы… (Андрей!.. Это… Тебе это – зачем? Мы же враги…)
- Какой из тебя враг, – усмехнулся Андрей.
-Мы ж… по ризни бокы… (Мы же… по разные стороны…)
- Здесь все стороны наши. Ваших сторон здесь нет. – Андрей закурил новую. – А кое-что похожее… общее, у нас с тобой есть.
- Що ж у нас спильного? (Что же у нас общего?)
- Скажем так: я Андрюха, и ты – Андрюха. И говорим мы с тобой без переводчика. Заметил?
- Цэ ты мэнэ – у полон?.. (Это ты меня – в плен?)
- У полон. Пойдём, – некогда.
-Руки развяжи, – глухо попросил АндрИй по-русски. – И… отпусти.
- Далеко отпустить?
- Я всё равно к Зоряне уеду. Мне только до границы, а там… Отпусти, Андрюха. Когда-нибудь вспомнишь меня… и поймёшь.
- Почему ж – когда-нибудь. Мне всё понятно.
- Зелёный ты… пацан совсем, – понимать такое. Придёт время – поймёшь. Ждёт Зоряна меня. Дни считает, когда приеду. Нельзя ей там без меня.
Полинка, Полина…
Андрей развязал Андрюхины руки.
-Сигарету дай, – попросил АндрИй.
Закурили.
АндрИй усмехнулся сквозь дым:
- И не боишься?
-Да я вроде не робкого десятка.
-Заметил. Не боишься, что к своим уйду? И тебя с собой.
- Не боюсь.
- А всё-таки… Руки зачем развязал мне?
- А ты бы мне не развязал?
АндрИй озадаченно помолчал… Признался:
- Развязал бы… если б девчонка тебя ждала. Тебе в госпиталь надо. – Достал из кармана перевязочный пакет: – Я санитаром был, фельдшеру помогал.
Андрюха смотрел вслед АндрИю.
От его неумелой перевязки рвущая боль на затылке чуть утихла.
АндрИй шёл к Журавлиной балке – в сторону, противоположную украинским позициям…
Андрей тоже отправился к своим…
Будто целая вечность прошла…
Надо же: тоже – Андрей…
И… любовь…
-Андрюха! – неожиданно окликнул его АндрИй.
Андрей оглянулся.
- Сказать хотел… Ты это… В общем, – счастья тебе. И любви.
Андрей кивнул:
- Зоряну свою береги.
… К Андрею на позиции Полина приехала на целых полдня.
К вечеру надо вернуться в госпиталь.
Ясенок строго нахмурился: нашли время и место – под яблоней-дичкой целуются… Хоть бы за террикон отошли: террикон наш – взяли на днях эту важную высоту…
А, может, и пусть – целуются.
Кто б поверил, что им, недавним школьникам, вот такая любовь выпадет…
Как, откуда узнал Андрей о беременности, – ни он сам, ни Полина не поняли.
Просто – знал.
Только увидел Полинку, глаза её увидел…
- В начале весны, Андрюша, – Полинка счастливо перевела дыхание. – В девчоночьей надежде прижалась к Андрею: – Вдруг война закончится.
За столом, когда обедали, Ясенок взглянул на Полину:
- Через полчаса я в Штаб еду. Подброшу тебя до госпиталя.
Толик Гончаров вынес баян:
- Споём, Андрюха?
Потом, в машине командира, Полина сдерживала слёзы… А песня, что мальчишки пели, до сих пор звучала:
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами…
Тёмная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная чёрная степь пролегла между нами…
А ещё вспоминала Андрюшкин рассказ – про парубка, которого тоже зовут Андрей… про его девушку с непривычным именем Зоряна…
Узнать бы, – добрался ли Андрей до дома, встретились ли они с Зоряной…
Там, где светлая и ласковая Луганка впадает в Северский Донец, чтоб потом вместе нести донбасскую водицу к батюшке Дону, предстояло взять украинскую диверсионно-разведывательную группу. На днях Андрей Сотников доложил командиру Ясенку о том, что стало известно о целях группы: минирование берегов, установка взрывных устройств в поселковой школе и подъездах многоэтажных домов, на местном рынке и на автобусной остановке.
На мгновение перед глазами Андрея возникла родная луганская школа – с разбитой крышей… Груда шифера и стекла, а на ней - разбитое гнёздышко ласточек. Безотрадно замерли в мальчишеских ладонях неокрепшие крылышки… и всколыхнулся горестный Полинкин голос:
- Видно, не успели научиться летать…
Из прибрежных кустов ивняка донёсся шёпот – полные ненависти слова:
- Бросай, Назар. Не выйти нам.
Сотников успел перехватить руку Назара…
А мина разорвалась рядом…
Полина, Полинка…
Они сидели за партой – плечом к плечу, так счастливо и тревожно… – в тёмном школьном подвале… и он коснулся губами светлой Полинкиной макушки…
Разламывалось ночное небо над Каменным Бродом, а они с Полинкой целовались у окна, впервые – по-настоящему…
Вода в дедовой баньке пахла речной мятой…
Всё, что успели, – с блокадного луганского лета…
Андрей успел подумать: только бы удержаться – на краю какой-то немыслимо глубокой пропасти, что сверкала ослепительной чернотой…
Посёлок на том берегу Луганки – под контролем всу.
Мыхась с хлопцямы всё перевернули в Танюхиной хате: соседка Танюхина, титка (тётка) Олэна, которая страх как ненавидела здешних шахтёров и прочих москалив, клялась-божилась Мыхасю, что Танька прячет раненого ополченца.
- Сама видела? – недоверчиво прищурился Мыхась.
- Не видела. Но по Таньке вижу: прячет.
Таньке – пятнадцатый год.
С дедом… а, скорее, с прадедом живёт. Прадеду в обед – сто два года, но титка Олэна предупредила Мыхася с хлопцямы: у деда Сашки – охотничье ружьё. Не нашли?.. И – не ищите: тут все знали, что дед – из кодла, из того, что испокон веку умело добрым людям глаза отводить. А вот так: будешь смотреть на ружьё и – в упор его не видеть. Но – знайте, хлопци, что ружьё есть. И за шмаркачку (соплячку) свою уложит дед – не задумается.
В хате всё перевернули…
И в погреб спустились.
Танька покрутила пальцем у виска.
Дед – в обед сто два года, а выматерился трёхэтажным.
Кто ж знал, что прячут они ополченца в разбитом «Градами» здании шахтной ремонтной мастерской!
Андрей не приходил в себя.
Танюха с надеждой смотрела на деда:
- Мы ж его выходим, дед? Он красивый такой…
Дед вздыхал:
- В госпиталь надо его. До ополченцев добраться бы… Сказать, чтоб ночью забрали, – пока Мыхась с хлопцямы самогонку глушат. Я б им такой самогонки налил, что они и себя самих не узнали бы.
Танюшка боялась темноты и обстрелов. Ночью – не помнила, как… – по шаткому мостику перебежала на ту сторону.
Перед рассветом, в самую темень, девчонка вернулась в посёлок с ополченцами, проводила их к ремонтным мастерским…
… Полина выслушала сбивчивые слова Толика Гончарова.
Ничего не ответила, лишь так взглянула, что Толик подумал: и правда, – не мог Андрюха погибнуть…
Полина обняла Тёмку:
- Поспать бы тебе, медбрат.
Тёмка поднял глаза:
- Мужики раненого ополченца привезли. Без сознания он.
- Я знаю, Артём. Екатерина Владимировна сказала мне.
-Он, ополченец этот, тебя, Поль, всё время зовёт. Ты зайди к нему.
Полина прикрыла глаза…
Сквозь немыслимую усталость… сквозь слёзы и… счастье послышалось:
Верю в тебя… в дорогую подругу мою, –
Эта вера от пули меня тёмной ночью хранила…
