Получилось поцеловать Полинку – не просто коснуться губами её светлой макушки, как было в школьном подвале, когда Полька опустила голову на парту и задремала… Поцеловать Полинку получилось по-настоящему.
Впервые.
А ещё…
В Андрюху будто жаром плеснули. Мир закачался в какой-то неясной, никогда не испытанной сладости – оттого, что своим плечом он чувствовал Полинкино плечико… и ногой касался её голой коленки?.. Или – оттого, что Полинка была… лишь в одной его рубахе?
Пока у Андрюхи так непонятно, так жарко и сладко стучало в висках, а ладонь его легла на Полинкину коленку… Полина всё поняла:
- Андрей… не надо.
В каком-то тумане – тоже сладком и жарком – Андрюха и сам понимал, что… не надо: светлые Полинкины косички были такими… девчоночьими, что захотелось защитить её от любой беды… Защитить от самоуверенного и нагловатого Олега Дементьева… от пьяного, какого-то грязно-липкого айдаровца, от взрывов снарядов и от разлома неба…
Снова почувствовал, что он старше Полинки. Поднялся:
- Ты не бойся. Хочешь, – я картошки пожарю? Днём газ горел – совсем слабо, но всё ж огонь. У нас немного картошки осталось. Мать сказала – сварить, а я в шкафу нашёл подсолнечное масло.
Полинка тоже поднялась. Улыбнулась:
- Так хочется картошечки жареной. Я сама пожарю. Идём на кухню.
Картошку – несколько клубней – почистили вдвоём: в темноте, но быстро.
Хоть масла в бутылке осталось лишь на донышке… И целовались у приоткрытого тёмного окна – Полина с неожиданной силой сдерживала Андрюхины руки, которые сквозь мальчишескую застенчивость всё же становились нахальными, – картошка получилась такой вкусной, что обоим казалось: до сих пор ничего вкуснее не ели…
Перед рассветом снова били по Каменному Броду: раскалывалось небо в той стороне, над Луганкой…
Андрей не ушёл в свою комнату – потому что Полинка негромко сказала:
- Ты… не уходи, Андрей.
Так и лежали вместе на диване, прислушивались к дыханию друг друга… и к взрывам в небе над Каменным Бродом.
Так, голова к голове, и задремали ненадолго…
Встрепенулся Андрей оттого, что Полинки рядом не было.
Вскочил, взъерошил светлые волосы… А Полина вошла в комнату – уже одетая в брючки и футболку. Присела на диван, обняла Андрея:
-Мне в госпиталь пора. Я никогда эту ночь… не забуду.
- Поль!.. Полина!.. Я тоже… никогда не забуду… Я…
И Полинка снова поняла его… Поняла, что Андрей сейчас скажет: я люблю тебя…
Остановила его:
- Сейчас не надо, Андрей.
- Поль!.. Полина!..
Полинке хотелось плакать – она даже прижала к ресничкам тонкие пальчики, чтоб не дать скатиться слезинкам… И всё равно улыбнулась:
- Ты потом… это скажешь. Я подожду, пока ты хотя бы девятый окончишь. Ты в горный техникум собираешься?.. Вот я и подожду. Я сказать тебе хотела: выходить из города к Северскому Донцу не надо.
Андрей растерялся:
- Ты… откуда знаешь – про Северский Донец?
Полина грустновато усмехнулась:
- Знаю… Это Алёхе Ерёмину кажется, что тайны его… такие уж тайные. Ты отговори его от этой затеи.
- Почему… это?
-Да потому, что мужикам там некогда – ещё и с вами возиться. – Полина поднялась: – Пора мне.
-Я провожу тебя.
-Проводи – до моего двора. Мне домой зайти надо.
Алёха Ерёмин Соловьём-разбойником спрыгнул с каштана:
-Айдаровец с дружками по двору рыскали. Потом в квартиры врывались: Польку искали. В пятнадцатой тётя Маша успела вооружиться скалкой – у неё большущая такая скалка… крепкая: она ею до войны тесто для лапши раскатывала. Такую тоненькую лапшу у нас в доме только тётя Маша умела делать. К ней за лапшой все соседки ходили.
Полина поторопила Алёху:
- Балабол. Толком рассказывай!
- А я и говорю толком. Тётя Маша врезала айдаровцу скалкой – чессслово, наповал бы… Да дружки поддержали его. А дальше, пацаны… и девчонки, случилось необъяснимое. Учёным ещё предстоит выяснить, что это было: тётки наши повылетали из каждой квартиры… И у каждой тётки – скалка в руках. – Алёха вздохнул с откровенным сожалением: – Так хорошо стали метелить айдаровцев: жертвы были неизбежны…Только прорвались айдаровцы сквозь линию тёток. Во двор выскочили, угрозы выкрикивали, – что Польку найдут… что сепаратистскому отродью – догадался, Андрюха, про кого это они?.. – головы поотрывают.
- Сам-то ты где был? – встревоженно спросила Полина.
- Где… – Алёха беспечно сплюнул: – На каштане. Оттуда хорошо видно, что происходило на лестничной площадке второго этажа: дальше айдаровцы не успели подняться.
Полинка сжала ладонями виски:
- А если б увидели тебя?
Алёха насмешливо сощурился:
- Ты ж, Полька, почти отличница. И я, закоренелый троечник, должен напоминать тебе басню про известное животное, которое даже не догадывается, что можно посмотреть вверх?
У трамвайной остановки Полина остановилась:
- Я никогда не представляла, что наш город может быть без трамваев… Сесть бы сейчас на «тройку»… И от «Лугансктепловоза» до Малой Вергунки.
- Или на «семёрку» – от завода до парка Горького, на Луганку…
- Ты возвращайся. Дальше я сама.
-Поль!.. Полина!..
-Мы обязательно увидимся.
Каждый вечер Андрей приходил во двор Полинкиной девятиэтажки.
Алёха Ерёмин понимающе и сочувственно вздыхал. Потом объяснил:
- Полька домой не приходит – в госпитале остаётся. Елена Павловна, Полинкина мать, тоже там теперь работает. Вчера забегала, сказала, что работы много.
И Андрей отважился – сам отправился в школу, где в эти дни располагался один из госпиталей.
Потому что… Просто надо было увидеть Полинку.
Он её сразу узнал, – хоть была не в привычных брючках и футболке, а в белом халате и косынке, как настоящая санитарка.
Пока размышлял, можно ли подойти к Полине - она же на работе! - к школе подлетела белая «Лада». Ополченец вынес из машины девушку. Андрей заметил: волосы её потяжелели от крови…
Ополченец кивнул Полине, что-то сказал.
Полинка подбежала к машине, взяла на руки девчушку – ей года три было… Склонилась над нею, говорила какие-то слова…
А у Андрея потемнело в глазах: головка в ласковых светлых кудряшках вдруг повисла – как у птенца ласточки, которого он поднял во дворе разбитой школы…
Полинка плакала на скамейке под липами.
Андрей сидел рядом. Ничего не говорил, лишь прижимал к себе Полину…
А вскоре над Луганском прозвучали приветственные гудки белых российских КамАЗов: из подмосковного Наро-Фоминска в город прибыл первый гуманитарный конвой. Усталые мужики – незнакомые, но такие родные… – рассказывали, как пробирались в Луганск по степному бездорожью: украинская власть отказывалась пропускать машины через границу…
Радовалась детвора. Луганские мальчишки восторженно рассматривали большущие белые машины. Случалось, какой-нибудь водитель подхватывал на руки пацанёнка, что от счастья затаил дыхание, и усаживал его за руль…
Старики плакали: белые КамАзы означали, что блокада Луганска закончилась.
Андрей и Алёшка уже не вспоминали о своих планах – выйти из города к Северскому Донцу и отправиться к ополченцам. Потому что было некогда: мальчишки и девчонки, луганские старшеклассники и студенты, организовали целый отряд, который круглосуточно – когда не было обстрелов – доставлял старикам и женщинам с детьми продукты, воду, одежду.
В одной из квартир в пятиэтажке с разбитой крышей Алёшку и Андрея встретила пожилая женщина: ей было, наверное, под восемьдесят… Но выглядела бабуленька не просто опрятно… а как-то даже изысканно: строгое платье, аккуратная причёска, маникюр. Это – при жёстких нормах на воду… при том, что столько дней в Луганске продолжалась блокада… А женщина улыбнулась мальчишкам:
-Я на тепловозостроительном чертёжницей работала. Не к лицу мне замарашкой-то выглядеть.
Таисия Васильевна взяла консервную баночку, попросила:
- Откроете мне, мальчишечки хорошие?
Андрюха и Алёшка бросились открывать банку: ясно же, – забыла бабуленька, когда ела в последний раз…
А Таисия Васильевна взяла банку, спустилась во двор. К ней подошла рыжая, с белой грудкой, дворняжка, вежливо села рядом. Таисия Васильевна сорвала лист лопуха, выложила на него куски мяса. Объяснила:
- Ещё в начале лета пришла к нам во двор. Видно, без хозяев осталась. Мы её Лушей зовём. Делились с ней всем, что сами ели. – Погладила собачку по голове: – Вот и пришло, Луша, время – пообедать.
У Андрюхи отчего-то сжало горло.
А Алёшка отвернулся. Сердито бросил:
-Глаз запорошило…
… А с Полиной больше не увиделись.
Первого сентября луганские ополченцы взяли аэропорт «Луганск».
Полинин отец, горный мастер с «Луганской», погиб в одном из последних боёв.
А мать ещё раньше погибла – множественные осколочные ранения после очередного обстрела города и госпиталя из РСЗО «Град».
Димка, старший брат Полины, воевал под Краснодоном.
Полинина крёстная жила в Стаханове и забрала девчонку к себе.
Встретиться перед отъездом не получилось.
Лишь всколыхнулся Полинкин голос:
- Я никогда эту ночь… не забуду. Ты потом… это скажешь. Я подожду…
Продолжение следует…