Воспоминания князя Александра Аркадьевича Суворова
Я начал мою службу в Лейб-гвардии Конном полку не мальчиком, а имея 21 год. Слава полка, честь его, история его, мне дороги. Прочтя в "Записках князя Николая Сергеевича Голицына" рассказ покойного А. П. Башуцкого об участие этого полка в борьбе с мятежниками 14-го декабря 1825 г., я ужаснулся и решился немедленно протестовать против его слов, бросающих тень на славный полк.
Полк этот никогда и нигде не уронил своей славы; всегда отличался преданностью, верностью престолу и отечеству. Ни полк, ни командир полка (здесь А. Ф. Орлов), ни офицеры ни в чем не виноваты, нигде не опоздали! Я очень хорошо знал своего полкового командира, знал его, как моего начальника, и знал его очень хорошо с самого моего детства; имел честь знать и графа Милорадовича (Михаил Андреевич) и всегда смотрел на него, как на сподвижника моего деда (А. В. Суворов).
Мне не помнится, чтобы граф Милорадович был дурно расположен к А. Ф. Орлову. Да и по каким причинам, могла быть неприязнь между ними? Жаль, что князь Николай Сергеевич Голицын дал место в своих интересных "Записках" рассказу Башуцкого о словах, будто бы, сказанных графом Милорадовичем не только против Орлова, но и против полка.
Башуцкий, кажется, первый начал жаловаться на медленность полка: никто об этом никогда не говорил. Едва ли прошло более пяти минут после вызова, как лошади были оседланы, хотя офицеры и находились во дворце!
Кирасиры еще в конюшнях садятся на коней и выезжают уже совершенно готовыми, а "не тянут за собою лошадей", как говорит Башуцкий. В словах Башуцкого заключается злая клевета! Кавалергардский полк прискакал, да, очень скоро, но не мог явиться вместе с нами, - да с нами и не был. Что кавалергарды, свято исполняя долг свой, торопились на призыв Царя,- это видно, ибо они прискакали без кирас; мы же были, как следует кирасирам, в кирасах.
Вот истина: 14-го декабря 1825 г. все полковые командиры, все офицеры должны были быть в Зимнем дворце для принесения присяги; были там почти все наши. Вдруг около казарм наших послышались крики. Я жил тогда на третьем подъезде, на квартире поручика Лужина (он был в отпуску).
Я увидел в форточки, что почти бегом, идет часть Московского полка, окруженная толпою любопытных. Все наши нижние чины были на своем месте, т. е. дома. Не помню, сколько прошло времени, но очень немного, прискакал из Зимнего дворца А. А. Сухарев, полковой адъютант, и на всем скаку вызвал трубачей; тотчас начали трубить тревогу и чрез несколько минут весь полк (кроме 4 эскадрона, который квартировал в казармах около Семёновского плаца) на ходу соединился.
Офицеров почти еще не было; в нашем 1-м дивизионе первым явился штаб-ротмистр барон Каульбарс (Карл Романович), не бывший во дворце. Каульбарс вел 2-й эскадрон. Полковник барон Beлио (Осип Осипович), не командир 1-го дивизиона, а 2-го эскадрона; первый эскадрон вел я, как унтер-офицер, т. е. юнкер. Пять эскадронов тронулись с места через Почтамтский переулок в Большую Морскую, между домами Потапова и Алексеевой (потом Карамзина).
Мы рысью доехали до Вознесенской улицы (дом военного министерства), и Орлов прискакал к нам, стало быть, успел прискакать, надеть кирас и сесть на лошадь; а полк его, - наш тоже, -удивительно скоро был готов, так что невозможно было нашим офицерам, бывшим во дворце, прискакать в одно время с полком, ибо они не имели при ce6е ни лошадей, ни кирас.
14-го декабря была гололедица; как только мы, на лошадях некованых, приблизились к фасу дома военного министерства (тогда всеми назывался он домом князя Лобанова), то на всем скаку, вылетели из улицы, и построились поэскадронно. Никогда не забуду нашего восторженного "ура!".
К нам подъехал сам Царь, в полной форме. Я никогда не видел такого восторга, как в эту минуту! Наконец Государь мог говорить, когда последний эскадрон прискакал на свое место. Император был почти один. Он сам повел нас к адмиралтейскому бульвару, куда поспел и 1-й батальон Преображенского полка.
Больше никаких войск тут не было; ожидали всех и полки торопились, а у забора Исаковского собора, между забором и монументом Петра Великого, стояли три роты (4, 5, 6) Московского полка, крича "ура, Константин!".
Вдруг идет второй батальон лейб-гвардии гренадерского полка, имея в голове поручиков Панова и Сутгофа. Первого я знал и узнал. Батальон кричал "ypa!". Лейб-гренадеры шли между царем и нами, чуть ли не касаясь колен Его Величества; наших фланговых задевали! Его Величество, видя, что люди очень торопятся, сказал: "не спешите, успеете"; но тут дело прояснилось громким криком "ура, Константин"!
Государь, с великим, удивительным хладнокровием и величием, показал сам рукою: "ступайте вот куда", и продолжал смотреть на проходящих лейб-гренадеров. У Его Величества в распоряжении были все еще только наш полк и Преображенский батальон; Финляндский полк еще не подвигался по мосту; кавалергардов еще не было; Семеновский полк еще не поспел на Английскую набережную; Павловского полка возле Сената и ныне давно засыпанной канавы или речки тоже еще не было.
Вдруг, с музыкою, подошёл именно через это место, гвардейский экипаж, в большом порядке, со всеми офицерами, которые, не будучи в состоянии остановить батальон, взяли шпаги в ножны и ушли, исключая, вероятно, только Кюхельбекера 2-го (Михаил Карлович) и Арбузова (не знаю). Экипаж вытянулся правым флангом у Исаакиевского забора.
Тут прибыл высокопреосвященный митрополит Серафим и, с кропилом в руке, пошел к батальону гвардейского экипажа. Несколько унтер-офицеров отправилось к митрополиту навстречу. Вероятно, им было приказано мешать преосвященному идти дальше, но он шел вперед; унтер-офицеры, сняв кивера, крестились, и, держа ружья на молитву, возвратились на свои места, а митрополит дошел до фронта (если я это пишу, то не потому, что я слышал, а потому, что я видел сам, стоя там, где я стоял); один только слепой не мог этого видеть!
Солдаты крестились, но кричали "ура, Константин!".
Его высокопреосвященство долг свой исполнил; но сделать более было нечего! Он не сел тут же в сани, как говорил Башуцкий князю Н. С. Голицыну, а ему отворили калитку Исаакиевской ограды, и старец вошел за забор, где было несколько временных домов.
Государь, не видя еще ожидаемых полков, приказал нашему 1-му дивизиону идти опять чрез Вознесенскую улицу, потом к дому, где ныне германское посольство, и мы дошли до Мятлева дома, где и остановились. Нас вел наш начальник дивизии, генерал-адъютант Бенкендорф (Александр Христофорович). Я вел 1-й эскадрон; в это время прискакал мой эскадронный командир, флигель-адъютант полковник Владимир Степанович Апраксин, вместе с ним командир 1-го дивизиона.
Мы шли левым флангом, а следовало идти вперед 4-му взводу 2-го эскадрона; вошли мы вместе в улицу Вознесенскую, оба четвертые взводы, т. е. барон Каульбарс и я. 4-й взвод 1-го эскадрона вытеснил 4-й взвод 2-го эскадрона. И так, у дома Мятлева я стоял впереди и спросил своего полковника, - "почему мы ждем?".
Ответ получил я от начальника дивизии, что ждем, по Высочайшему повелению, пионерный эскадрон. Явился 3асс с этим эскадроном и стал в голове, за ним 1-й дивизион. Мы поскакали вперед во весь дух (к Сенату прискакали марш-маршем: пионерный эскадрон, который и попятил мой 4-й взвод 1-го эскадрона, затем 3, 2, 1, и после 4-й 2-го эскадрона; 3, 2, 1 того же эскадрона.
Пионеры проскакав, остановились у начала Английской набережной, а я, обскакав монумент, один встал со взводом около него, правым плечом к левому флангу бунтовщиков; семь же взводов стали фронтом против заднего фаса тех же бунтовщиков, т.е. спиной к Сенату, от самого Исаакиевского забора до пионеров и до Английской набережной; когда же явился Бакунин с артиллерией, мы пошли к адмиралтейскому бульвару. Мой командир 4-го взвода прибыл уже тогда, когда я поставил взвод у монумента).
Мне, с корнетом Васильчиковым, (который в это время прискакал, к своему месту), пришлось перескочить через целую груду и людей, и лошадей пионерного эскадрона! Лошади упали, но были, кажется, и убитая; и я помню, что вахмистр пионерного эскадрона лежал под лошадьми!
Стреляли Московские роты, но и я уверен, что большею частью стреляли вверх, щадя своих, т. е. стрелять в нас не хотели. Конные тонеры заняли Английскую набережную, а наши 7 взводов стояли спиною к Сенату, лицом к бунтовщикам; мой же взвод, 4-й, был поставлен по ту сторону монумента Петра Великого, отделенный от всех. На Исаковской, черев Неву, мосту находился Финляндский полк. Генерал-адъютант граф Комаровский (Евграф Федотович), подъехав ко мне, советовал не терять из виду этот полк.
Я не пишу историю, а то мог бы рассказать: что не полк и не ротный командир 1-й карабинерной роты капитан Вяткин, а его поручик был причиною, что полк мог быть подозреваем! У нас в полку все-таки были раненые, хотя бунтующие солдаты и берегли нас, но с ними были многие охотники в партикулярном платье. Велио лишился руки, и из его же эскадрона, у кирасира Хватова тоже отрезали руку.
Когда у молодца Хватова вынимали руку из плечевого состава, он только потребовал рюмку водки и курил трубку во время ужасной операции. В моем взводе кирасир Александров был спасен кирасою, а была прострелена каска; впрочем, не один он, но и славный стрелок, карабинер 1-го взвода, Лесной был ранен тяжело в бедро, - странно, сразу двумя пулями. Несколько касок было повреждено.
Мы стояли, как я описывал, на тех же местах до того времени, пока Бакунин привел два орудия; тогда мы заняли место в голове полка, в эскадронной колонне, спиною к бульвару, к куче гранита и мрамора для Исаакиевского собора. Картечь летела возле нас; мы были около линии выстрелов, но вне всякой опасности.
В то время, когда мы стояли, как я выше сказал, не первый дивизион Апраксина, а 2-й дивизион, имея в голове своего полковника Захаржевского (Григорий Андреевич), храброго офицера 1812-1813 гг., пошел в атаку: лошади некованые падали, но кирасиры 3 эскадрона доскакали до пехоты, и если не были истреблены, так благодаря тем же русским солдатам, которые, хотя и бунтующие, спасали своих братьев! Один кирасир врубился в каре, но когда эскадрон шагом шел назад, бунтовщики выпустили кирасира!
Стреляли, как говорили Башуцкий и князь Н. С. Голицын, люди не военные, но даже такие, которые взяли с собою охотничьи ружья! Поручик Галахов (Александр Павлович) был ранен дробью; тоже кирасир Супрун 3 эскадрона, - этот не на шутку. Убит наповал один кирасир 3 эскадрона потому, что плохо затянул свой кирас: пуля прошла в отверстие. Хороши были бы мы, если бы вышли без кирас, как сделали наши товарищи-кавалергарды; но они, слава Богу, в опасности не были.
Когда выстрелы Бакунина (Илья Модестович) все окончили, кавалергарды пошли карьером разгонять бывших бунтовщиков по Галерной улице; наши очистили мост; 3-й дивизион ловил солдат Московского и частью лейб-гренадер на Васильевском острове. Лично я оставался долго с 4-мя кирасирами на мосту; наш дивизион рассылал патрули, но далеко не уходил.
Было 2 часа дня 15-го декабря, но лошадей не рассёдлывали и ночь на 16-е декабря провели в экзерциргаузе у дворца и патрулировали; а день и ночь 17-го на 18-е наш дивизион ушел на разъезды до Триумфальных ворот и т. д.
Я имею долг, имею право заступиться за репутацию полка, в котором служил в наилучшие годы моей жизни; я никогда не хвастаю, не лгу и только требую везде и во всем правды! Я страстно любил полк. Этот полк не нуждается ни в чьей защита. Я любил полк и меня любили.
Барон Каульбарс (ныне генерал-лейтенант в отставке), 80-летний старик, верно, он подтвердит все, что я пишу. То же самое скажу о Хрущове, служившем корнетом в 3 эскадроне (ныне шталмейстер высочайшего двора?).
Остальные мои товарищи по 14 декабрю 1825 г. все перед Богом. Никогда не забуду, как кирасиры всех эскадронов мне доказали свою горячую дружбу несколько дней после 14 декабря 1825 года. Я служил в этом эскадроне и теперь принадлежу ему.
С.-Петербург, 14 декабря 1880 г.
Другие публикации:
- Генерал Раевский, как начальник отряда в Тифлисе, наполнил штаб из декабристов (Из "Записок" Михаила Александровича Бестужева)
- Он был материалистом и неверующим, во время своей молодости и по заключении в крепости (Из памятных записей С. М. Сухотина)
- Федор Фёдорович Вадковский находился в числе декабристов, поселенных в селении Оёк (Из воспоминаний Леонида Федоровича Львова)
