Ярослав пребывал не на охоте, как велел сказать Ингигерде, а в Лыбеде, сельце под Киевом, в тереме, который построил князь Владимир для матери его, княгини Гориславы. Именно сюда решил он поселить Аксиньюшку, чтобы не столкнулась она ненароком с княгиней. Норов жены Ярослав знал хорошо, предвидел, что добром она такое мужнее поведение не оставит, да вот только до сих пор застилали его глаза шоры. В Аксинье он видел лишь чистоту, которую узрел прежде, не замечал превращение ее из невинной девушки, в существо хитрое, змееподобное и невдомек ему было, что виной тому он сам.
В тот день, когда отец привез Аксинью в княжеский терем, казалось девице, что жизнь ее закончена. Ничего не замечала она вокруг - ни пышного убранства, ни угодливости холопов, ни открывавшиеся перед ней возможности. Видела перед собой лишь князя стареющего, хромого, с глупой улыбкой на лице и испытывала такое отвращения, что боялось, как бы не вывернуло наружу нутро прямо под взглядами множества глаз, следившей за ней. Ей живо представилось, что подрагивающие руки Ярослава, вот-вот потянутся к ней, чтобы сорвать одежды, в которые ее все утро старательно облачали. Она вся сжалась в один болезненно нервный комок, открывала и закрывала рот в немом ужасе.
От Ярослава состояние Аксиньи не укрылось. Сердце еще больше наполнилось нежностью, сродни отцовской. Брать ее в таком состоянии на ложе он не желал. "Пусть поживет, успокоится, привыкнет!" - рассуждал он, - "Окружу голубку такой заботой, что сама ко мне потянется!" Он шагнул к девушке, но руки не протянул:
-Ты, Аксинья, не бойся, через силу не подступлюсь к тебе! Только на лицо твое светлое разреши смотреть - любоваться!
Аксинья взглянула на князя немного удивленно, недоверчиво. Что же это? Привез ее для утех, а говорит, что не тронет? Чего же хочет от нее тогда этот странный человек, именуемый князем, в чьей воле жизни и смерти людские?
Слово свое князь держал. Каждый день, покуда Ярослав был занят державными делами, Аксинья была предоставлена сама себе. Возвращаясь в терем, князь сначала приводил себя в порядок, а уж потом звал Аксиньюшку, полюбоваться, потешить свое сердце. Она приходила, садилась по его приказу на лавку, густо краснела и глядела в пол, слушая ласковые речи князя:
-Проси чего желаешь, соловушка, все в миг исполню!
-К матушке хочу, повидаться! - еле слышно шептала Аксинья.
-Завтра же по утру отправишься! - обещал Ярослав и все исполнялось так, как говорил он.
У дома матушки Аксинья встретила однажды Ивана От того, как он посмотрел на нее, сердце забилось бешено, застучало в висках. Глазами он делал Аксинье какие-то знаки, значение которых девушка понять не могла, однако выяснить, чего желал Ванятка не посмела.
Постепенно Аксинья начала привыкать к жизни при князе. Он не сильно досаждал ей, вечерние его "гляделки" становились делом привычным и уже не вызывали того отвращения, что прежде. Она убедилась, что не тронет князь против ее воли, а убедившись перестала бояться. Но вести себя продолжала как в первые дни, убедившись что это надежно защищает ее от посягательств князя на большее. Опустив глаза скромно, да прошелестев слово тихо, можно было выпросить у Ярослава все, чего желала ее душа. Запросы Аксиньи становились все более весомыми. В сундуках стали появляться драгоценные каменья, украшения, соболя, подаренный Ярославом. Нравилась ей теперь и власть, при обретенная без малейшего усилия с ее стороны. Перед молоденькой девочкой вдруг стали склоняться бояре с воеводами, если случайно сталкивались с ней в переходах терема или на дворе. И внезапно Аксинья поняла, что власть открывает пред ней возможности гораздо более широкие, нежели богатства. Уже не опускала глаза, когда шествовала по хоромам просторным, не отвечала робко на вопросы челяди, начала отдавать приказания и они выполнялись беспрекословно. Только перед Ярославом еще тупила очи, понимая, что этим и берет над ним, в том ее сила.
Только Аксинья начала привыкать к своей новой роли, во вкус входить, как Ярослав, объявил ей, что жить она теперь будет в Лыбеде. На сей раз неподдельные слезы потекли из прекрасных глаз девушки, правда князь и не подозревал, что причина их вовсе не угроза расставания с ним.
-Чем же я прогневила тебя? - спросила Аксинья, глядя в пол и прикладывая к глазам платочек с вышитой на нем большой ромашкой.
-Что-ты, лебедушка, можно ли на тебя гневаться? - растрогался Ярослав, протягивая к Аксиньи руки.
Она невольно отступила на шаг.
-Почто тогда гонишь?
-Не гоню! Была бы моя воля - на шаг от себя не отпустил бы! - с жаром сказал Ярослав, - Княгиня Ингигерда в Киев прибывает...
Впервые красавица подняла глаза и глянула на Ярослава прямо. Ему показалось, что взгляд ее проник в самое сердце, упрекнул его за подлость.
"Княгиня! Жена законная! А кто ж я, тогда, приживалка бессловесная?" - пронеслось в голове у Аксиньи. Первый раз пожалела она, что держала князя на расстоянии, не подпускала и потому не привязала к себе еще больше. Покопалась в своей душе и поняла, что даже сейчас не готова к такому шагу. Попросила у Ярослава разрешения сборы начать.
В горнице, которую она занимала в княжеском тереме, ей почудилось, что холопки смотрят на нее с усмешкой. Эти незаметные почти девушки, удивительным образом узнавали самые свежие вести в первых рядах. По шепоткам и хохоткам за своей спиной, Аксинья поняла, что ее отъезд обмусоливается ими, как сладкий, нежданно перепавший на потеху, леденец.
Ее брала досада, а тут еще батюшка нагрянул, да подлил масла в огонь.
-Чем князю не угодила? - прорычал он вместо приветствия и если б не стоящие рядом холопки, наверняка бы накрутил толстую косу дочери на руку, да потаскал бы ее по полу.
-Княгиня приезжает! - обиженно, по детски всхлипнув, сказала Аксинья.
-Должна же была ее место занять, покуда княгиня в Киеве пребывала! - рычал отец.
-Откуда ж мне знать было, что она скоро так в Киев соберется!
-Значит теперь пуще прежнего к князю ластись! Коли нос от жены отворотит, так способ избавиться от нее быстро найдется!
Аксинья промолчала на такой совет батюшки. Да и как скажешь ему, что она не ластилась к князю вовсе, а наоборот, держала на почтительном расстоянии.
Холопки споро собирали добро, которое успела приобрести Аксинья, сносили его в возки. Самой ей предстояло отправляться в путь поутру и сопровождать Аксинью вызвался сам князя.
Скоро Ярослав воротился в Киев. Сына Владимира приветствовал тепло, а вот с женой поздоровался отчужденно, рассеяно. В глаза смотреть избегал, после трапезы отправился почивать, не переступил горницы, отведенной Ингигерде.
Устя разоблачала свою хозяйку перед сном.
-Что князь, уже почивает? - спросила ее Ингигерда.
-Почивает... - подтвердила Устя, опуская частый гребень на светлые волосы Ингигерды.
Девушка каждый вечер причесывала свою хозяйку, терпеливо водила по волосам то гребнем, то щеткой, порой умасливала их, а затем сплетала в тугие, толстые косы. Не заплетала только если князь должен был ночевать с женой. Ярослав любил зарыться волосами в золотистое облако волос Ингигерды, наматывать на палец тугую прядь, когда с плотскими утехами было покончено и в горницу вползал тягучий морок сна.
Устя начала было делить косы на пряди, но Ингигерда подняла руку, останавливая ее.
-Погоди, Устя! - в горнице сидела за вышиванием подслеповатая баба, имя которой Ингигерда еще не запомнила.
То была жена какого-то знатного киевлянина и прибыла в терем для услужение княгине, чтобы своим присутствием хранить доброе имя ее от любых наветов.
-Эй, ты! - обратилась Ингигерда к бабе и та от неожиданности вздрогнула, - Ступаю, взвару мне принеси!
Баба на миг оторопела. Как это ее, а не свою холопку, гоняет княгиня по таким пустячковым, но недостойным поручениям!?
-Так сейчас велю...- начала было она, намереваясь кликнуть сенных девок, но Ингигерда притопнув ножкой, сказала:
-Хочу из твоих рук! Из других не приму!
Баба едва не плакала от досады, представляя, как она, знатного, богатого роду, сама будет за сбитнем в подклеть ходить. Однако перечить не посмела, поплелась выполнять приказание.
-Устя! - обратилась Ингигерда к служанке, как только баба скрылась за дверью, - Слушай меня! Сердцем чувствую, что-то сокрыто от очей моих! Ты все узнай, никому больше довериться не могу!
-Все узнаю, княгиня, будь спокойна! - спокойствие Усти, свойственное северным натурам, передалось и Ингигерде, -Так косы-то плести, или к мужу пойдешь?
Последняя фраза прозвучала с понимающей усмешкой.
-Пойду! - ответила Ингигерда.
Челядницы, что при дверях княгини, в тесном закутке, несли службу, готовились уже ко сну, решив, что более их уже никто не потревожит. Увидев Ингигерду, вышедшую за порог своей горницы, девушки побросали легкие покрывальцы, которое использовали вместо одеял, вытянулись в струнку, точно дружинники князя Ярослава.
Ингигерда прошла мимо них молча, почти не обращая внимания. У следующей двери почти столкнулась с бабой, посланной за питьем, прошла мимо.
-Княгиня, куда ж ты?, А сбитень? - рассеяно пропищала она в спину Ингигерде, потом сунула жбан в руки одной из девок и поспешила за госпожой следом.
Так и пришли втроем к почивальне князя. Впереди Ингигерда, за ней Устя и баба, как потом выяснялось, носившая имя крестильное имя Матрона.
Гридь у дверей князя не знал куда глаза девать, ослепленный запретной красотой княгини, опустил голову и шмыгнул в дверь, предупредить Ярослава о том, что явилась к нему законная жена...
Поддержать автора:
Юмани карта: 2204120116170354
или переводом по кнопке
