2
Я пристально всмотрелся в образовавшийся проем. Наконец-то увижу истинный облик грядущего! Однако в пятне с неровными размытыми краями я узрел нечто странное. Полки, уставленные стеклянными банками, наполненными некой мутной жидкостью, а рядом агрегат, напоминающий алхимический перегонный куб. Может, это какая-то лаборатория? Что-то уж больно неприглядная. У нас в старом здании НИИЧАВО лаборатории и то лучше. Раздался стук и стеклянный звон — в проеме показалась спина человека, который пятился, не замечая разверстого прогала в ХХ век.
Вдруг резко упало напряжение. Луч света, размывший барьеры времени, потускнел и вовсе погас. Прогал начал стремительно сужаться. Человек будущего наткнулся на нижний край отверстия и вывалился сюда, в книгохранилище. Испугавшись за него, я бросился на помощь и увидел, что тот, лежа на спине, держит в руках полную трехлитровую банку. И при этом счастливо улыбается. Я помог ему подняться и только тут сообразил, что передо мною вовсе не человек будущего, а мой старый недобрый знакомец Хома Брут.
— Ха, Привалов! — обрадовался он, поднимаясь. — А я думал — Ковалев!
— Ты как там оказался? — спросил я.
— Где? — переспросил он, воровато озираясь и зашептал: — Не выдавай, Шурик!.. Ей богу, я не виноват!.. Она сама запереть забыла, старая карга!
— Ты о ком?
— Да о — Киевне!.. Она же у себя в Изнакурноже самогон гонит, ну вот я и заглянул в этот... Склад готовой продукции...
— Погоди, — остановил я его трескотню. — Так значит, ты не из будущего?
— Не, я тутошний, — отмахнулся Брут. — Как меня из бурсы поперли, так здесь и обретаюсь... — Он испуганно огляделся. — Слушай, а где это мы?..
— В институтском книгохранилище, — упавшим голосом сообщил я.
— Ага, значит ты меня это... транс... про... грисс... — оживился хулиган. — Слушай, а в магазин — можешь?.. А то выпивка есть, а закусона ни фига... Не успел я до бабкиного погреба добраться...
Не успел я ему объяснить, что никого не собирался трансгрессировать, а лишь хотел проникнуть сквозь завесу времен, как позади нас послышались тяжелые шаги. Мы оба стремительно обернулись. К нам приближался товарищ Камноедов. Он надвигался неумолимо, как самум, и по малоподвижному лицу его было видно, что он намерен пресечь разбазаривание чего бы то ни было. И немедленно. Хома Брут проворно сунул трехлитровую банку с первачом под монтажный стол, схватил брошенную дублем отвертку и принялся неумело отвинчивать крепление трансформатора. Дескать, он тут делом занимается. Пришлось отнять у него инструмент.
— Та-ак, — протянул заведующий АХО. — Привалов и Брут... Устроили, подпольную мастерскую... Разбазаривается народное добро...
— Ничего мы не разбазариваем, Модест Матвеевич, — пробурчал я.
— Вы мне это прекратите! А это — что! — торжествующе воскликнул он и указал на шнур с вилкой, который все еще был воткнут в розетку. — Электричество — это народное достояние! В таком вот аксепте!
— Это экспериментальная установка, Модест Матвеевич, — вяло попытался объясниться я. — А электричество у нас дармовое, от Колеса Фортуны.
— Вы мне это прекратите — экспериментальная... — проворчал Камноедов. — А почему — здесь?.. С дирекцией согласовано?
Лгать мне не хотелось. Конечно, Модест Матвеевич человек крайне невежественный, но во-первых, он меня намного старше, а во-вторых, ложь — религия рабов и хозяев, как писал Горький. Как ни странно, выручил меня пьяница и дебошир Брут. Он приобнял главу административно-хозяйственного отдела за плотную талию и забормотал панибратски:
— Да брось ты, Модест! Чего зря на парня давить?.. Ну вошкается он со своими железками, стенки убирает... Науку двигает, опять же... Давай лучше выпьем, Матвеич!.. Ща Шурик на машине своей в магазин сгоняет, закуски возьмет и обмоем это дело...
Произнося эту ахинею, философ, как бы невзначай, щелкнул тумблером, запуская «МВ-1». Ее узлы еще не успели остыть и потому оптика без промедления сфокусировала луч, размывающий пространственно-временной континуум. Камноедов повернулся ко мне, видимо, собираясь потребовать прекратить это безобразие, но не успел и рта раскрыть, как стремительно разрастающаяся дыра в будущее поглотила и него и Брута и установку и меня. Тусклый свет забранных в металлическую сетку потолочных ламп растворился в ослепительном сиянии летнего полдня. Исчезли стеллажи, исчезли древние каменные стены. Мы оказались под открытым небом.
3
Вокруг шумели зеленой листвой деревья. В голубом небе проносились разнообразные летательные аппараты. А в нескольких метрах от нас, возле вертолета с уныло обвисшими несущими винтами маялся старик. Лицо его показалось мне смутно знакомым. Он тоже пристально всматривался в нашу компанию, потом всплеснул руками и широким шагом двинулся нам навстречу. И чем ближе подходил он, тем явственнее проступали до боли знакомые черты. Правда, курчавая шевелюра стала сплошь белой от седины, а хищный нос с горбинкой слегка обвис, но во все остальном — это был он, Роман Петрович Ойра-Ойра — мой закадычный дружок. Мы обнялись.
— Давненько я тебя не видел, дружище, — растроганно пробормотал Роман. — Как говорит мой правнук-звездолетчик — сколько световых лет, сколько световых зим!.. А эти товарищи?..
Он подслеповато всмотрелся в Камноедова и Брута, которые неуверенно жались возле монтажного стола с «МВ-1». На постаревшего Ойру-Ойру они поглядывали с откровенной враждебностью. Не удивительно, что Роман забыл их. Я бы, наверное, тоже забыл, не попадайся они мне на глаза едва ли не ежедневно. А вот они, похоже, Ойру-Ойру узнали. И не обрадовались. Возникла неловкая пауза, которая была нарушена самым неожиданным образом. Из открытой дверцы вертолета выпорхнула зеленая птичка, отчаянно трепеща крылышками, преодолела разделяющее нас с винтокрылой машиной расстояние, и уселась на плечо Романа. Я с изумлением узнал в ней зеленого попугайчика.
— Ух ты! — выдохнул я. — Фотончик!
Он почистил окольцованной лапкой клюв и сообщил:
— Пр-привалов! Агр-регат! Семибояр-рщина! Пожар-рский!
— О чем это он? — удивился я.
— Вероятно — о том, что ты в будущем увлечешься историей, — подозрительно быстро откликнулся Ойра-Ойра.
— Истор-рия! — подхватил попугайчик. — Про-шлое! Про-рыв! Пожар-рский р-ранен!
— Это твоя первая? — попытался отвлечь меня от его заклинаний друг. — Знаменитая эМВэ один!
— Почему — знаменитая? Я ее только что собрал.
— При-митив! — не одобрил Фотон.
— Спасибо на добром слове!
Ойра-Ойра оглянулся на вертолет. Лопасти несущего винта дрогнули и приподнялись.
— Кажется, подзарядился мой «Колибри», — пробормотал Роман. — Ну тогда полетим ко мне в гости!
— Как видишь, я не один, — напомнил я ему, кивая на невольных своих спутников, которые настороженно озирались.
— Ну так все и полетим, — откликнулся он. — И эМВэ один твою погрузим, вместе со столом.
— Да они черт знает, сколько весят!
— Ничего! — отмахнулся Ойра-Ойра и почти как попугай раскатисто прокричал: — Др-рамба!
Я с любопытством оглянулся. «Колибри» качнулся на посадочных опорах и из него показался этакий детина в два с половиной метра ростом, косая сажень в плечах, ручищи, как у тяжелоатлета, а вот шеи нет совсем. Там где у человека положено быть лицу — забрало, в виде частой матовой решетки, а по сторонам головы торчат то ли фары, то ли локаторы. В общем — робот. При всем при этом, когда он двинулся к нам через поляну — ни травинка не шелохнулась. Да он ее и не касался вовсе. Плыл в нескольких сантиметрах над стебельками. Пролетающие бабочки садились на него. Приблизившись, детина мягко прогудел:
— Жду приказаний!
— Бери вон тот стол и агрегат и нежно так грузи в вертолет, — приказал Роман.
Драмба направился к колченогому столу, из-под которого с визгом выскочил хулиган и пропойца Брут, успевший спрятаться под столешницей. Банку с самогоном он, впрочем, не забыл прихватить. Робот подхватил стол вместе с «МВ-1» легко, как пустую картонную коробку и понес к «Колибри». Я обратился к товарищу заведующему АХО, совершенно уже окаменевшему:
— Модест Матвеевич, прошу вас пройти в вертолет.
— Я требую вернуть меня на прежнее место! — потребовал тот. — В таком вот аксепте...
— Я бы с удовольствием, но агрегат обесточен, — вздохнул я, показывая на начисто срезанный шнур — вилка с розеткой остались в прошлом. — Вот доберемся до источника энергии — и пожалуйста. А пока что воспользуемся гостеприимством товарища Ойры-Ойры.
— Вынужден подчиниться, — пробурчал Камноедов и засеменил к вертолету.
Я повернулся, чтобы пригласить также и Брута, но того и след простыл. Куда же он подевался? Может, уже в вертолете сидит? Роман тоже заметил его отсутствие.
— Сбежал Брут, — сказал он. — Драмбы испугался. Будет теперь у нас свой Присыпкин.
— Какой еще Присыпкин? — раздосадованно спросил я.
— Ну у Маяковского помнишь?
— Ах да! Того, что разморозили вместе с клопом, — вспомнил я. — Не набедокурил бы...
— Ничего, у нас тут безопасно. В крайнем случае, угодит в штаб народной дружины.
— Кстати, мы в каком веке?
— В двадцать первом конечно.
— И как тут у вас?
— У нас... — поправил он меня. — Садись в кабину, увидишь.
Подобрав инкунабулы, которые так и остались лежать на траве, после того как Драмба унес стол, я поплелся следом за постаревшим другом к его винтокрылой машине. Мне не давал покоя Хома, удравший из-за робота и затерявшейся в море зелени, которое раскинулось на месте комплекса зданий НИИЧАВО. Как выяснилось впоследствии, беспокоился я не зря.
Продолжение следует...
Начало здесь:
Продолжение здесь: