Ярослав, потеряв единственного сына, пребывал в глубокой скорби, которую усиливали недовольные шепотки, мол княжич Илья от тоски по Константину Добрыничу в могилу сошел. В глубине души, Ярослав и сам испытывал чувуство вины перед сыном, но теперь ничего нельзя было поворотить вспять. Ирина, как могла, пыталась отвлечь его от горечи потери, стараясь направить мысли князя на наказание для Брячислава Полоцкого, но Ярослав словно утратил всю свою воинственность, да и время было упущено. Идти на Полоцк было не с кем.
Князь не знал, что кроме него, в смерти юноши винят и ее, княгиню Ирину. А она, меж тем, пока болел Илья, прилагала все усилия, чтобы выходить пасынка. Однако и лекарь, прибывший с ней из Швеции, дабы оберегать драгоценное здоровье бывшей принцессы, уважаемый на ее родине эскулап, уже на пятый день болезни, скорбно сообщил ей, что дни княжича сочтены. В груди его поселилась влага, дававшая о себе знать хрипами, а сам он стремительно слабел и ничего нельзя было поделать. И все равно, Ирина сидела с больным непрестанно, уходя только на краткий сон и за тем, чтобы подбодрить мужа. Делала она это потому, что, едва завидев ее в дверях почивальне, где лежал, укутанный теплыми покрывалами, Илья начинал улыбаться и силы, ненадолго, но возвращались к нему. Ирина рассказывала княжичу о своей стране, а он слушал с вниманием, хриплым голосом задавал вопросы и не отрывал глаз от ее золотистых кос. И все же он умер. Ранним утром, на десятый день болезни, княжич не проснулся. Хоронили Илью по новому обычаю, в деревянном гробу. Гроб несли на своих плечах рослые воины, а за ними шли князь и княгиня. Весь Новгород, хорошо знавший выросшего тут княжича, провожал не успевшего совершить в жизни ничего значимого, но и не успевшего сотворить зла, юношу и косо взирал на княгиню Ирину. Злые языки распустили слухи, что мол ее иноземный врачеватель, по наущению самой княгини, и свел княжича в могилу. Смотрели с укором на нее и теремные бабы, еще недавно старавшиеся во всем угодить, хоть и не любили эту холодную красавицу. Теперь у них был повод почти не скрывать своей неприязни и использовать ее для оправдания своего поведения, мол, мы и раньше чувствовали, что исходит от нее зло.
-Ярослав, муж мой, народ недоволен! – говорила Ирина ночами мужу на их супружеском ложе, гладя его по слегка вьющимся, русым волосам, через седьмицу после похорон.
Он лишь молчал, отворачивал голову, стараясь скрыть слезы от воспоминаний о сыне. За советом Ирине обратиться было не к кому, только все тот же лекарь, преданный ей душой и телом, понимал происходящее без слов.
-Потерять сына, тем паче что уже не младенца, а почти взрослого мужа, удар для любого человека! – говорил он ей, - Вот если бы ты другое дитя принесла ему...
Но Ирина не была в тягости, а врать, пусть и во благо, ей не хотелось. Однако время шло, а Ярослав все никак не мог покинуть пучину своей безнадежной тоски. И тогда она решила попробовать это последнее средство. «И будь что будет! Лишь бы сейчас он воспрял духом!» - думала она.
Произнеся заветные слова, словно заклинание, способное вернуть Ярослава к жизни, она с радостью увидела, что совет лекаря оказался дельным. Ярослав подошел к ней, зарылся руками в ее распущенные по плечам волосы и прижал к себе. В тот день он впервые хорошо поел, а потом собрал совет, чтобы решить, как поступить с Брячеславом. Вопреки его ожиданиям, все как один воеводы и бояре, выступили за то, чтобы прежде переговорить с Брячеславом и выяснить, за что тот так обошелся с Новгородом и что он намерен делать дальше. Видно, утомленные долгим противостоянием двух сыновей князя Владимира, они не хотели ввязываться в еще одну долгую, кровопролитную войну. Ярослав еще был слишком удручен, чтобы спорить с ними и к Брячеславу отправили послов. Скоро они вернулись и сообщили, что князь Полоцкий, прознав о смерти княжича Ильи, приходившемуся ему как-никак братом, готов с дядей Ярославом в беседу вступить. Они встретились в чистом поле, один на один, оставив свои войска далеко позади.
-За что учинил разорение на моих землях? – строго спросил Ярослав, глядя на рослого, молодого племянника.
Тот не смутился, не опустил головы. Посмотрел на князя Киевского почти с вызовом.
-Подумалось мне, что после победы над Святополком, ты и мои земли под себя подмять пожелаешь!
-Отчего думы такие? Твои земли князь Владимир отдал моему брату, твоему отцу, и потомкам его, на вечные владения!
-Вот и хотел я, чтобы ты не забыл! – ответил Брячеслав дерзко.
Внезапно Ярослав ощутил, что совершенно не желает воевать еще с этим своим родичем. Что-то перегорело внутри него, сломалось. Слишком много потерь за короткий срок, слишком глубоки еще душевные раны.
-Так что дальше делать станем? – устало спросил он.
Брячеслав, явно не ожидавший такого исхода разговора, внимательно посмотрел на дядю. Если бы тот начал сейчас грозить, увещевать и ругать его, он не задумываясь бы принял бой, но теперь...
-Коли обещаешь, что земли мои нетронуты будут, то и я больше дерзкого не совершу! – сказал он твердо.
-Говорю тебе и мыслями не имел! – отозвался Ярослав, - Условие твое принимаю, только людей полоненных тобою верни!
Брячеслав согласно кивнул. Каждый из них вернулся к своему войску. Новгородцы исходом переговоров остались весьма довольны. Довольна осталась и Ирина. И только сам Ярослав ощущал внутри пустоту и холод, и лишь мысль о ребенке, которого, как он думал, носила Ирина под сердцем удерживала его в этом мире.
Король Болеслав чувствовал, что с каждым днем годы, коих он накопил немало, дают о себе знать острыми болями во всем теле, слабостью и нежеланием больше водить войска в бой. Из Полоцка князь Брячислав прислал дочь Регилинду, увидев которую Болеслав еще раз осознал, насколько стар. Эта высохшая, непохожая сама на себя женщина, от долгого заточения ставшая похожей на старуху с искривленным злобой и обидой на судьбу, ртом, никаких радостей в своей жизни больше не видела. Болеслав подумал было снова выдать ее замуж, пусть за захудалого и никчемного воеводишку, но дочь наотрез отказалась. Она бродила по замку, где выросла и, неожиданно сблизилась с Одой, такой же озлобденной и несчастной. Когда Регилинда узнала, что отец держит у себя сестер князя Ярослава, да не просто держит, а, как говорят, холит и лелеет Предславу, которую Регилинда помнила по недолгому своему княжению в Киеве, она пришла в ярость. В то время как она сама на Руси жила узницей и затворницей, эта русская гордячка вертит в Польше ее отцом, как хочет! А меж тем законная жена короля, вынуждена прозябать на задворках жизни без малейшего уважения и власти, как и сама Регилинда. Такой несправедливости она терпеть не собиралась. Ода даже рассказала ей о своей неудавшейся попытке убрать ненавистную соперницу с дороги, чем сделала себе только хуже. Узниц Лединского острова теперь охраняли, как величайшие драгоценности.
-И я уверена, что не будь меня, он привел бы эту девку сюда в качестве жены! А ведь она блудница! Живет с ним невенчанная! – возмущалась королева, позабыв о грехах своей юности, когда сама, причем по доброй воле, предавалась блуду.
Болеслав, хоть и был вечно занят делами и заботами о Предславе, которая пойдя на поправку уже не была так строптива и нетерпима к нему, видел это сближение и оно ему очень не нравилось. Обе они, и Регилинда, и Ода, были строптивы и заносчивы. Их союз мог вылиться в нечто плохое, а этого Болеславу не хотелось. Он приставил к женщинам, составлявшим его семью, прислужниц, которые за большие деньги докладывали ему обо всем, что те делали. Вот только подслушать, о чем говорят эти двое им удавалось крайне редко.
То, что Болеслав считал изменившимся к нему отношением со стороны Предславы, было всего на всего видимостью, хитростью с ее стороны. Она по прежнему с отвращением переносила его ласки, ее выворачивало от омерзения когда он покидал ее и внутри все сжималось, когда она видела его лодку, плывущую к острову, но в тот день, когда подлая рука подсыпала ей в пищу яд, к ней пришло странное озарение. Что будет с Добронегой и остальными, если она покинет этот мир, как желала до того? Болеслав не трогал пленниц и позволял им жить ни в чем, кроме свободы, не нуждаясь лишь по одной причине – чтобы Предславе было не так одиноко в этом мрачном замке, окруженном водой. Не станет ее и, скорее всего, подлый король отдаст остальных пленниц на поругание своим мерзким подданным, таким же, как и он сам. Мысль, что чистая, невинная Добронега окажется на ее месте, была для Предславы невыносимой. Нет, она должна жить пока не убедится, что Добронеге ничего не грозит! Медленно, шаг за шагом, она старалась убедить Болеслава, что больше не противится судьбе, хоть для этого ей и приходилось переступать через себя. Она пока не говорила с ним о том, о чем задумала, боясь, что он разгадает ее замысел, слишком было рано. А план ее был прост – уговорить Болеслава отпустить остальных пленниц на родину.
Добронега теперь все время, когда на острове не было Болеслава, проводила с сестрой. Ластилась к ней, как маленькая, несмышленая кошка, и искренне радовалась, что на щеках сестры, наконец, появился румянец. Время текло тягуче медленно и единственное, что радовало теперь Предславу, было то, что она по прежнему не имела детей...
-Моисей! – раздался где-то в глубине сада елейный голос хозяйки, и юноша вздрогнул.
С тех пор, как его купила эта богатая вдова, жизнь молодого человека превратилась в ад. Нет, он не был заточен в кандалы и не надрывался на невыносимых работах, как раб. Напротив. Его кормили лучшими блюдами, одевали в шелковые одежды и занимался он тем, что любил – ухаживал за большим садом и цветником хозяйки. Однако его постигло более страшное для него несчастье – возможность потерять свою душу, полную решимости посвятить себя служению Богу, как он и пообещал себе в день гибели княжича Бориса.
"Видно Господь так испытует меня!"– думал он, вспоминая о страданиях святых мучеников, чьи жития с жаром запоминал будучи ребенком и получая науку от первых православным проповедников в Ростове. Была в нем еще одна страсть, но она была сравнима с недостижимой мечтой, к тому же расходилась с его заветом – это чистая любовь к княжне Предславе. Вспоминая о ней, Моисей часто плакал. Участь княжны Предславы была такой же горькой, как и его. Он, порой, слышал разговоры других рабов своей хозяйки, да иногда и она сама иногда обсуждала со своими подругами русскую пленницу, которую держит при себе король Болеслав. Что приходится претерпевать ей, горемычной, как страдает душа ее?
-Моисей! – снова позвала хозяйка и на сей раз в голосе послышались нотки нетерпения.
Моисей поднялся на ноги, оставив под кустом маленький серпик, которым он только что срезал траву. Снова, крамольная мысль, вонзить это мирное орудие в слегка дряблую кожу вдовы мелькнула в голове, но он поспешил отогнать ее прочь. Никогда больше не лишит он жизни другого человека! Это право было лишь у Господа, ибо только он мог даровать жизнь и забрать ее обратно. Ему достаточно и тех грехов, который накопились уже за его недолгую жизнь! Склонив голову, Моисей пошел на встречу ищущей его госпоже.
Как и всегда, хозяйка была одета в красивое, но слишком откровенное платье, который носила дома. В таком платье она вряд ли бы осмелилась выйти за пределы своего сада, окруженного высоким забором. Верхняя рубаха имела на груди большой вырез, так что оба молочно-белых полушария, выглядывали из-под нее бесстыдно и нагло. Под платьем, как уже давно приметил Моисей, абсолютно ничего не было и тонкая ткань просвечивала на солнце, открывая слишком много для того, чтобы в любом, кто ее видел, взыграла похоть. Хозяйка была для Моисея мучителем и палачом, ибо ее целью было получить его тело и душу. Получить не силой, а склоняя его добровольно воспользоваться тем, что она изо дня в день предлагала ему.
Моисей, как обычно, старался не смотреть на нее.
-Чем ты занимаешься, Моисей! – проворковала вдова, узрев предмет своего вожделения.
-С подстригал траву под кустами смородины, госпожа! – ответил Моисей, продолжая смотреть в землю.
- Я желаю взглянуть! – сказала хозяйка и сделал шаг к нему.
Моисей чувствовал исходивший от нее терпкий, сладким запах. Она прикоснулась к его локтю, и Моисей вздрогнул и отшатнулся. Женщина засмеялась.
-Когда же ты перестанешь бояться меня, Моисей? Я ведь никогда не обижала тебя!
Моисей счел за лучшее исполнить ее желание и пошел к кусту, под которым трудился до ее появления. Смородина в тот год уродилась знатная. Спелые, крупные, черные ягоды, наливались соком. Хозяйка сорвала одну ягодку и положила себе в рот, не отрывая глаз от Моисея. С тех пор, как она увидела его на рынке рабов, все ее помыслы были только о том, как завладеть им. Овдовев, и оставшись богатой наследницей своего мужа, она познала истинную цену свободы. Больше никто не мог говорить ей, что и как надо делать, она могла позволить себе все, и позволяла! Для ублажения тела она покупала молодых рабов и они никогда не отказывали ей. Отказал только Моисей и только его она хотела добиться. Женщина вспомнила, как в тот первый день, когда Моисея доставили к ней в дом, вымыли и дали чистую одежду, она позвала новую игрушку себе в спальню и не говоря ни слова, предстала перед ним в образе Евы. Обычно рабы, сразу понимали свою выгоду, а многие считали за удачу и выполняли все ее прихоти, однако этот почти мальчик, резко покраснел и отвернулся.
-Повернись! – велела она, - На меня можно смотреть, ведь я сама этого хочу.
Но он лишь отрицательно мотал головой, и женщина с удивлением поняла, что он плачет и шепчет молитву. Она могла бы наказать его, принудить исполнить то, чего желала, но не захотела. Пусть он сам! Пусть по своей воле! Ей хотелось нравиться, чувствовать себя желанной и нужной! Но он не хотел... В тот вечер она отпустила его. Раб выскочил из ее спальни, как ошпаренный и в душе женщины запылал азарт. Она хотела, чтобы он сам захотел того, что она предлагает ему и принялась добиваться этого всеми силами.
Шло время, а Моисей все так же был равнодушен к ней. Женщина не оставляла своих попыток, но постепенно азарт перерастал в злость. Сегодня она решила, что попробует соблазнить его последний раз и если он снова отвергнет ее чары, то его настигнет суровая кара...
Поддержать автора:
Юмани карта: 2204120116170354
или по кнопке, следуя инструкции:
