В те смутные времена конца восьмидесятых, когда великая страна трещала по швам, а будущее казалось туманным и зыбким, на окраине небольшого гарнизона разыгралась драма, которая навсегда врезалась в мою память.
Прапорщик Василий Петрович, добрейшей души человек, известный своей любовью к горячительным напиткам и безграничным милосердием, возвращался из райцентра, куда был отправлен с ответственным заданием - раздобыть материалы для праздничных транспарантов. Первомай - святой праздник для каждого советского гражданина, и подготовка к нему шла полным ходом, невзирая на сгущавшиеся над страной тучи перемен.
Но судьба распорядилась иначе. На пустынной дороге, петлявшей меж сугробов где-то в районе села с поэтичным названием Наугольное, под колеса гарнизонного КрАЗа угодила несчастная собака.
Бедняга погибла на месте. Картина стала ещё печальнее, когда машина остановилась, все вышли. Ефрейтор Попысаев, бледный, как бумажный лист, дрожащей рукой пытался прикурить папиросу, а мы, осматривая место трагедии увидели, что собака была не одна.
Крохотный, дрожащий от холода и страха щенок остался сиротой посреди холодного и равнодушного мира.
Василий Петрович, чье сердце разрывалось от боли при виде осиротевшего создания, не смог равнодушно отмахнуться, пройти мимо.
Успокоив Попысаева, фляжка пятизвездного Армянского, которая всегда была с собой, во внутреннем кармане кителя, он подобрал щенка, укутал его в старую фуфайку и привез в часть, невзирая на косые взгляды солдат и ухмылки сослуживцев, уверенных, что командир такого не потерпит.
Но командир, человек редкой душевной щедрости и сострадания, которого за глаза прозвали "Батей", разрешил оставить щенка.
- Вась, ты что удумал? - спросил он, усмехаясь в усы. - Куда нам собака? Тут и так рты скоро нечем будет кормить.
- Товарищ майор, да вы посмотрите на него! Куда ж его теперь, сироту? Пропадет ведь! - взмолился Василий Петрович, прижимая к груди пищащий комочек. И добавил твердо:
- Под мою ответственность.
Командир тяжело вздохнул, почесал затылок и махнул рукой:
- Ладно уж, черт с тобой. Оставляй. Только чтоб накормлен был, ухожен и безобразий не творил! За ним сам приглядывай. Понял меня?
- Так точно, товарищ майор! Век благодарен буду! - просиял прапорщик и умчался устраивать питомца.
С тех пор щенок, нареченный Гюго, стал всеобщим любимцем. Солдаты, измученные тяготами армейской жизни и неопределенностью грядущего, души не чаяли в смешном ушастом созданьи, вносившем в серые, строевые будни искру радости и тепла.
Гюго рос, окруженный любовью и заботой. Василий Петрович выхаживал его, не жалея сил. Прапорщик заменил ему мать. По вечерам, после отбоя, он колдовал над тарелкой с едой для песика, подкармливая его из собственного скудного пайка.
- Кушай, дружочек, ешь, Гюго! Набирайся сил! Вон какой худющий, ребра наружу. Ничего, поправишься, - приговаривал он, лаская лобастую голову.
Гюго отзывался радостным повизгиванием и благодарно лизал руки своего Спасителя. И весь ходуном ходил, виляя хвостиком.
А по утрам прапорщик гонял с Гюго футбол - тряпичный мячик, сшитый из портянок. Пес носился по плацу, задорно лая, а бойцы улыбались, глядя на его проделки.
- Во, зараза, куда ж ты закинул? Лови давай! - кричал запыхавшийся прапорщик, и Гюго мчался за мячом, высунув язык от усердия.
Летели недели, месяцы. Гарнизонная жизнь текла своим чередом. Политинформация, учения, строевая, наряды... А Гюго рос, превращаясь из неуклюжего щенка в рослого красавца-пса.
"А ну-ка, Гюго, барьер!" - командовал прапорщик на прогулке, и пес лихо перемахивал через препятствие под восторженный свист бойцов.
- Смотри-ка, Петрович, на кого он похож стал, а? Чисто овчарка служебная! - восхищались солдаты.
- А то! Вы еще не видели, как он по команде лапу дает и голос! - гордо отвечал прапорщик.
Гюго рос, окруженный любовью и заботой всего гарнизона. Он стал всеобщим любимцем, талисманом части, символом надежды в мрачные времена. Казалось, само его присутствие согревало душу и не давало впасть в уныние перед лицом надвигающегося краха эпохи.
Но хрупкое равновесие не могло длиться вечно. Гром грянул в августе 91-го. Великая империя рухнула, погребая под обломками миллионы искалеченных судеб. Часть упразднили, гарнизон расформировали, офицеры и солдаты разъехались кто куда, многие сгинули в безвременье лихих девяностых. Порушенные судьбы, поломанные жизни, тлен и безысходность - все смешалось в чудовищном водовороте истории.
Командир "Батя" спился, не сумев смириться с крушением привычного мира. Говорят, он до последнего вздоха звал своих бойцов, не веря, что все кончено.
Добряк-прапорщик сгинул без вести, растворился в безжалостном котле эпохи. Но прежде, чем сгинуть, ещё не зная, что ждет его в новой, непонятной жизни, Василий Петрович тоже собирался восвояси - в далекий сибирский городок, где остались старики-родители.
Встал вопрос, как быть с Дружком. Взять пса с собой прапорщик не мог - не было ни денег на билет, ни уверенности, что сможет прокормить его. Со слезами на глазах он обнял своего питомца в последний раз.
- Прости, друг. Не могу я тебя с собой взять. Сам не знаю, как жить буду. Придется тебе теперь самому о себе заботиться.
Гюго смотрел на хозяина умными карими глазами и скулил, не понимая, почему тот его бросает. сердце Василия Петровича разрывалось, но выбора не было.
Потрепав пса по загривку, он в последний раз почесал за ухом и, резко развернувшись, зашагал прочь, кусая губы, чтобы не разрыдаться. Гюго недоуменно смотрел ему вслед, а потом сорвался с места и побежал за прапорщиком, радостно виляя хвостом, уверенный, что это очередная игра.
Но Василий Петрович грубо оттолкнул его и прикрикнул:
- Фу! Место! Нельзя за мной!
Пес отпрянул, недоумевая. Такого с ним еще не случалось.
Последнее, что видел Василий Петрович, были полные непонимания и тоски глаза верного друга. Глаза, которые будут сниться ему в кошмарах до конца жизни.
Гюго еще несколько дней бродил по опустевшему гарнизону, заглядывая в казармы, столовую, караулку в тщетных поисках хозяина и друзей. Но все было зря. Он остался один в холодном чужом мире. Снова.
Больше его никто не видел. Говорили, что он ушел в лес и стал вожаком стаи бродячих собак. Говорили, что он погиб под колесами фуры на трассе.
Говорили, что его пристрелил сердобольный охотник, не в силах смотреть, как погибает от голода и тоски брошенный пес. Это все болтовня, выдумки.
Он до конца жизни преданно ждал у ворот брошенной части, с надеждой вглядываясь в даль, веря, что его друзья вернутся. Но никто не приходил. Я был там лишь однажды, много лет спустя. Постоял у ржавых ворот, соорудил безымянную собачью могилку, положил на неё пучок полевых цветов. В груди ныло от щемящей тоски и боли.
Он так и умер там - всеми брошенный и никому не нужный верный пес сгинувшей империи. Последний сын полка павшей советской цивилизации, пронзительный символ всех разрушенных надежд и искалеченных перестройкой жизней. Верный до последнего вздоха. Не предавший. Не изменивший себе и тем, кого любил.
И каждый раз, вспоминая ту историю, я не могу избавиться от ощущения, что все мы, на свой лад - осиротевшие щенки, подобранные с обочины безжалостной истории. Выброшенные на край света и времени неведомым ураганом перемен.
Эта история до сих пор бередит мне душу. В ней так много боли, несправедливости и разочарования.
