Вечером ничего не предвещало беды.
Ещё днем, ловя ладонью майские снежинки, подумала: этот день я запомню. Кто ж знал, что так.
В 20.30 машина скорой помощи везла нас в Морозовскую больницу. 8 мая. Окна залеплял мокрый снег…
Я услышала резкий плач младшего сына. Мы только пришли с прогулки. Холодной, промозглой и очень грязной. Еще не успела раздеться, как Тима вбежал на кухню с криком и слезами:
“Я проглотил штучку! Мама, больно, больно!”
Какая мама не поверит? Мой трёхлетка говорит всё с двух лет. Предложениями.
Присела на корточки, обхватила дрожащее тельце руками: “Что ты проглотил? Где больно?”
Сын показывает пальчиком в рот. Там всё в порядке. Потом на горло. Потом на живот.
Я делаю выводы, что эта “штучка” уже проскочила дальше. Но какая?
В гостиной ничего не было, я убиралась перед прогулкой. Но у меня три сына. Разбросанное лего, например, повсюду (однажды в кастрюле с супом выловила).
Даю попить. Набирает в рот воду и не глотает. Вода льется на пол. Паника.
2 пальца в рот. Ничего, кроме плача.
Сопли, слюни, ор.
“Мама, больно!”
Набираю 103.
Я не та истеричная мама, которая по любому чиху вызывает карету скорой помощи. Наоборот даже. Но тут я холодею. Страх змеей ползет за шиворот моего свитера, опутывает меня.
И вот мы едем. Летим. Малыш уже спокоен. Бодр. Улыбается. А у меня ухает сердце. То ли от нервов, то ли от выпитого послеобеденного кофе.
…А там всё очень-очень долго. Как очередь в мфц. Народ всё прибывает и прибывает.. Какой-то невеселый детский утренник, где родители плачут не от радости. Нас всех объединяют глаза с вопросами вместо зрачков и тот самый липкий страх.
Неопределённость. Мутность мыслей. Жалость.
Тима ведет себя прекрасно. Нет, даже восхитительно. Этот малыш, который истерит дома по 10500 раз в час, тут понимающий и слышащий меня маленький мужчина.
Осмотр хирурга. Взятие крови. Рентген. Лор с фонариком и прибором для уха-горло-носных манипуляций. Экг. Снова хирург. Эндоскопист.
И никаких валяний на полу, криков, капризов… А маленькая пухлая ручка в моей руке, улыбки, обнимашки.
Тимоша хочет спать, трет глазки, но стоически сидит у меня на коленках и ждет. Без мультиков на телефоне.
23.00. Мы в палате. Снимки чистые. Выдыхаю. Змея ослабевает хватку.
Но назначена гастроскопия.
“Нам надо всё проверить. Клиническая картина по вашему описанию есть. Конечно, можете отказаться, но я вам не советую…”. Страх снова скручивает горло.
Я согласна.
Звонок мужу. Он со старшими детьми смотрит футбол. Тимоша машет папе ручкой. На душе теплеет. “Мама вызвала скорую! Мы в больнице!”
Уснуть у малыша никак не получается. Не зря, в 00.20 за нами приезжает каталка.
Тимошу заворачивают в пеленку, везут в оперблок. Мой кроха плачет и кричит “мама”. Хватаю сынишку на руки. Вцепляется в меня всеми частями тела, сливается со мной. И сразу обмякает.
Я рядом.
Операционный блок.
Последний раз напротив него стояла я сама, в одной тонкой рубашке, дрожавшая от холода и страха, только в другой больнице. Теперь так же дрожу в ожидании сына.
Его крик “Мама! Мама!” звенящим эхом отдаётся в ушах, во всей моей чугунной голове.
Всего 5 минут. Маленький сверток в зеленой пелёнке. Спит под наркозом.
“Мы ничего не нашли”.
Всё было зря. Все мучения моего ребенка. Горе-мамаша словила панику?
Мысленно посыпаю голову пеплом.
Тимоша не задыхался, свободно дышал, быстро успокоился и весело бегал по коридорам приёмного отделения.
А пришлось перенести эндоскопическое исследования с наркозом. Впервые самому маленькому в нашей семье.
Для чего-то это было нужно.
Может, для того, чтобы ценить каждую минуту дома?
Может, чтобы увидеть своего малыша таким выносливым и терпеливым?
А может, потому что это дело случая?
Парад Победы смотрим вместе из больничной палаты №3297. За окном порхают белые мушки майского снега…
