В 1527 году, Карл, герцог Бурбон-Вандом становится первым принцем крови Франции. Приношу извинения за вынужденную тавтологию, но он стал первым обладателем этого титула. Прежде такие принцы титуловались несколько иначе – «Второй человек в королевстве».
Что в конце XV и на протяжении XVI веков значило в подробностях – представитель династии Капетингов, который имеет права на корону сразу после сыновей и внуков Франции. То есть, второй человек в королевстве – ближайший родственник в мужском колене, после сыновей, внуков и братьев монарха. Между прочим, так уж получилось, что во Франции XVI века, у действующих королей были или только сыновья или только братья. Что же касается более позднего времени, то там были свои особенности, связанные с разрастанием дома французских Капетингов «вширь».
Фактически подобное титулование появилось довольно поздно, лишь при Карле VIII. Последний провозгласил таковым своего троюродного дядю Людовика, герцога Орлеанского. При Людовике, «вторым человеком» является его двоюродный племянник Франциск, граф Ангулемский и герцог Валуа.
В этом списке первых принцев крови Карл Бурбон-Вандом примечателен прежде всего тем, что при его рождении в 1489 году, никто и предположить не мог, что этот мальчик через три с лишним десятка лет настолько приблизится к короне. Какие уж там первые принцы – Франсуа, отец Карла не был старшим и среди самих Бурбонов, будучи лишь главой ветви Бурбон-Вандом. К слову, к концу XV века Бурбоны не были самыми младшими Капетингами. Ниже их стояли младшие ветви Капетингов де Дрё (окончательно угасли в 1590 году) и всеми забытые Куртене – которые «всплыли» из небытия французской глухомани лишь в XVII веке.
Но положение Карла Вандома в очереди на корону стремительно и неожиданно изменилось, одновременно он стал и главой собственной ветви династии, и первым принцем. Причем, изначально в 1525 году он является таковым как бы неофициально и лишь через два года – в 1527-ом и юридически, и фактически. Связано это с преждевременной смертью одного его родича и несколько тупиковой ситуацией, которая возникла после предательства другого - коннетабля Карла III Бурбона.
Итак, в 1525 году, после битвы при Павии, не вынеся горечи поражения и виня себя за пленение короля Франциска, скончался Карл IV, герцог Алансонский, он же и титуловался «вторым человеком в королевстве» всю свою жизнь во время правления Франциска I. Сыновьями Карл Валуа-Алансон обзавестись не успел и с его смерть прервалась последняя из младших ветвей Валуа. И совершенно очевидно, что титул должен был перейти к следующей по старшинству ветви Капетингов – ими и были Бурбоны.
Но вот незадача – старший из Бурбонов по крови, бывший коннетабль и бывший герцог Карл III – мало того, что мятежник (младшие члены династии бунтовали и ранее довольно часто), так и еще и предатель, открыто ставший на сторону врага и принимавший прямое участие в катастрофической битве при Павии, где попал в плен сам король, а многие представители видных и не очень родов Франции погибли или оказались в плену вместе с Франциском.
Вот и возникла заминка на два года, так как ситуация казалась неразрешимой. Возник правовой и общественный парадокс – невозможно было признать вторым человеком королевства, того кто это же королевство предал, но и исключить падшего рыцаря Франции из престолонаследия было нельзя. Ведь во Франции уже сформировался золотой принцип её престолонаследия: неотъемлемость короны – от нее нельзя отречься, ее нельзя завещать и никого из королевского дома нельзя лишить права на трон, даже если некий принц совершит «неслыханные преступления».
Эта правовая коллизия сама собой была снята с повестки дня после гибели бывшего коннетабля на стенах Рима в 1527 году. Своей бездетной смертью, Карл III Бурбон избавил таким образом Францию от необходимости вносить правки в законы. Иначе трудно предположить, что женись он вторично и появись у него при этом законный сын с дальнейшим продолжением рода – и за этой линией оставили бы право на трон. Что-нибудь бы придумали, в конце концов, нет правил без исключений, да и как мы сами видим в современном мире … правила действуют лишь пока они выгодны тем, кто их придумал. А уж в начале Нового времени с этим было гораздо проще, а французские монархи всегда были великолепными крючкотворами, с ловкостью жонглирующими законами.