Он смотрел на меня, внаглую сидя рыже-коричневым пятном на кафельном полу посреди операционной. А может и не на меня, а может и вовсе не смотрел – чёрт знает, куда смотрят эти мелкие усатые твари. Вздохнув, я стукнул по выключателю. Раздался противный скрежущий гудок и операционную залил фиолетовый свет кварцевых ламп. Таракан, почуяв неладное, наконец зашевелился и медленно пополз в сторону бельевых шкафов.
Проследив за тем, чтобы насекомое доползло до пункта назначения, а не свернуло с пути и затаилось где-нибудь под операционным столом, я развернулся и оглядел предбанник. Четыре кровавых узла с бельём, два пакета с мусором, два узелка с аппендиксами, один – с куском кишки и ещё один – с ногой, три пустых бикса… Что-то мне подсказывало, что на своём горбу я это не дотащу, даже если мне и нужно всего лишь спуститься на пару этажей вниз. Вместе с тем и возвращаться несколько раз в операционную тоже не хотелось. Я провёл в ней семь часов подряд, не считая тех полутора часов, которые мне понадобились на уборку. Стрелки часов на циферблате давно перевалили за цифру двенадцать, показывая без пяти минут второй час ночи.
– Дурак ты, Лёша, – буркнул я себе под нос, вспоминая, что завтра (а точнее, уже сегодня) мне предстояла вторая суточная смена подряд. Санитаров в оперблоке было мало, а потому, когда кто-то из нас менялся сменами, то вероятнее всего он обрекал и себя, и сменщика на два дежурства кряду. Так и со мной случилось – Миха готовился к пересдаче, сбагрив все свои дежурства на этой неделе другим санитарам. И не факт, что когда он вернётся на работу, то будет зашиваться, как остальные – Миха был на удивление везучим, и мало на какой его смене приходилось подниматься в операционную. Дежурства с ним – гарант размеренной и тихой смены, в отличие от дежурств ЗА него.
– Ну точно дурак, – вновь повторил я, открывая дверь операционной и вынося всё содержимое предбанника в коридор.
Наконец ключ с брелоком «опер.хир.» повернулся в замке, и ярко-красная надпись «не входить» загорелась над входом в операционную. Узенькая полоса фиолетового цвета под дверью подсвечивала мои тапочки, пока я примеривался, желая ухватить всю «добычу» сразу. Но после того, как биксы коварно вывалились из моих рук и гремя, покатились по отделению, я вынуждено признал поражение.
Биксы и бельё и я спустил первыми, оставив первые возле автоклава, а бельё – в небольшом закутке возле каморки сестры-хозяйки. Вторым на очереди оказался мусор, который пришлось оставить на выходе из оперблока: что обычная мусорка, что помещение для биологических отходов открывались не раньше шести утра, и поэтому забитым доверху пакетам придётся ждать здесь.
С оставшимся "грузом" разбираться было чуть сложнее. Аппендиксы нужно было спустить на второй этаж и положить в специальный контейнер. Кишку – залить формалином. Ногу – спустить в подвал в так называемый "морг", в котором от этого самого морга кроме названия ничего и не было. Наша рядовая городская больница довольствовалась маленькой тёмной каморкой в подвале, из которой трупы и всё к ним прилагающееся увозили в морг областной больницы. Так и работаем.
И раз уж ногу нужно было везти ниже всего, я решил начать с неё, захватив с собой остальное.
Подвал встретил меня запахом сигарет, облезшими стенами и нависающими над головой старыми трубами, которые коварно висели на разной высоте и потому не удариться о них головой было почти что подвигом. Поставив узел с ногой у самого входа в морг, я отошёл чуть в сторону, и закурил. Здесь была негласная курилка для персонала, и потому практически в любое время тут можно было увидеть поднимающиеся к трубам струйки дыма или же самому стать их источником. Когда я докурил до половины, в глубине коридора раздались шаги и вскоре к курилке подошёл дежурный хирург – Пётр Иванович. Молча кивнув друг другу, мы продолжили дымить, пока взгляд хирурга не зацепился за узел с ногой.
– Это чья?
Я пожал плечами.
– Кто-то на "ов". В третьем часу взяли, плановые операции днём доделать не успели.
– То-то я не помню, чтобы ногой занимался... Пришёл к пяти просто, – пояснил Пётр Иванович и, затушив сигарету, с задумчивым видом отправился обратно.
Я вскоре тоже последовал его примеру, и, забросив оставшиеся узлы в формалин в предбаннике оперблока, отправился в сестринскую. Голова освободилась от плена шапочки и маски, руки наконец задышали после нескольких часов в латексных перчатках, и скрипучая кушетка в сестринской казалась мягче домашней кровати. Даже сидящий на стене таракан, замеченный в тусклом свете экрана телефона, не вызвал отторжения, а лишь усталое равнодушие.
***
– Смирнов, Орехов – на перевязки, – сонно зевнул я, выходя из очередной палаты. Список перевязок на выходные оказался невероятно огромным, даже несмотря на то, что Пётр Иванович (тоже, как оказалось, оставшийся на второе дежурство) вписывал туда пациентов только при крайней необходимости. Сейчас же мы с медсестрой зашивались сначала в чистой, а теперь и в гнойной перевязочной, меняя повязки третьему десятку пациентов.
– Извините, а когда мне на перевязку? – притормозил меня в коридоре один из пациентов.
– Фамилия?
– Конюхов.
Я быстро пробежался глазами по исписанному мелким почерком листку с перевозками. Вроде бы видел эту фамилию…
– А палата?
– Триста девятая.
Ещё раз пробежался глазами по листочку.
– Нет такого, – резюмировал я, направляясь дальше по коридору.
– Но Пётр Иванович сказал, что мне назначат…
– У Петра Ивановича и спрашивайте, – отозвался я. Меня совершенно не улыбал лишний человек на перевязках, равно как и медсестру.
Мужик что-то буркнул мне вслед, но я его уже не слушал, пропадая в перевязочной. Медсестра уже закончила с предыдущим пациентом, к перевязочной подошли новые... В общем, мы увязли ещё на час.
– Юль, там это, Конюхов просился на перевязку, – зачем-то ляпнул я, когда всё закончилось и последние инструменты оказались сброшены в антисептик.
Медсестра выругалась и посмотрела на часы.
– Он в списках есть?
– Нет.
– Ну и чёрт с ним! Два часа, а мы с тобой не жравши. Если хирургам так надо, пусть сами и перевязывают. Курить пойдёшь?
Непременный ритуал после перевязок – сходить покурить. Разумеется, для курящих, к коим я себя и относил.
И снова я оказался в подвале, закуривая уже по пути. Проходя мимо морга, я краем глаза заметил, что там пусто: похоже, патологоанатомы решили приехать в свой выходной. Надо будет тогда поменять раствор для препаратов на втором этаже, раз забрали сегодня, а не в понедельник.
– Слушай, а ты где Конюхова встретил? – неожиданно спросила Юля, выдыхая облако дыма и распугивая сидевшую на одной из труб стайку тараканов.
– Так это, он в коридоре меня выцепил, – ответил я. – Сказал, мол, ему врач сказал, что перевязывать сегодня будет.
– Уверен? Мы вчера Конюхову ампутацию делали, так что он лежачим должен быть.
Я на минуту задумался. А точно ли Конюхов это был? Если подумать, я точно не помнил, потому что всё утро спал на ногах. Может, там была другая фамилия?
– Да пофиг, – в конце концов махнул рукой я, – даже если с фамилией ошибся, его палаты всё равно в списке не было. Ну или ещё один Конюхов появился.
– Ну ты даёшь конечно, – пожурила меня медсестра. – А если там что-то важно было?
– Не ты ли сказала, что пусть его перевязывают хирурги и ушла курить? – я улыбнулся и затушил окурок о чёрное пятно на стене, после чего выбросил его в старую консервную банку, игравшую роль пепельницы.
Юля только фыркнула в ответ и тоже затушила окурок.
– Ладно, пошли обедать. А то кто знает, что у нас ещё за смену произойдёт…
Мы поднялись на второй этаж. Юля пошла в сестринскую, разогревать себе еду, а я решил сразу поменять формалиновый раствор в надежде, что за эту смену так ничего и не произойдёт, и он останется свежим до понедельника. Скрипнула дверь предбанника, щёлкнул выключатель, и я подошёл к контейнеру с препаратами.
– Не понял.
Из-под крышки контейнера торчали те же самые ярлыки, что и вчера. Я снял крышку. Ну точно, все препараты на месте, в журнале всё также лежат направления на исследования. Получается, препараты не забрали, а забрали только ногу? Или ногу просто переставили, а я не заметил?
Несмотря на желание списать всё происходящее на то, что я не выспался, я засомневался. Неужели я мог так облажаться? Только усталость и останавливала меня от того, чтобы тотчас же вернуться в подвал, а потом на отделение. Я решил дождаться вечерних перевязок и уже во время них определиться: то ли я дурак, то ли тут действительно что-то не то.
Вернувшись в сестринскую, я проспал в ней до самого вечера. А после... После чёрт меня дёрнул подняться на отделение.
Я даже не понял, как умудрился это заметить. Слегка приоткрытая дверь триста девятой палаты, сидящий боком Конюхов... и лежащая перед ним на полу нога.
Аккуратный пожелтевший спил кости торчал из бесформенной кучи кожи, мышц, нервов и сосудов, уже почерневших и от обработки электрокоагулятором во время операции, и от запущенной гангрены, из-за которой ампутация и понадобилась. В полумраке ночного освещения казалось, будто отсечённая конечность шевелится, всё ближе и ближе придвигаясь к кровати, с которой свисала культя.
Я ясно помнил, как хирурги прижигали кровоточащие сосуды, как плавно рассекал мышцу за мышцей ампутационный нож и с каким противным звуком пила разрезала кость именно этой ноги. Я помнил, как аккуратно подшивали сочащиеся кровью мышцы и дряблую кожу, формируя культю, как устанавливали дренажную трубку в рану, и как я лично помогал накладывать повязку поверх швов.
Но сейчас всё было иначе.
Кровь капала, нет, даже не капала, а текла из распущенной культи, собираюсь в лужу под кроватью. Обрывки кожи и мышц болтались туда, раскачиваемые какой-то неведомой силой, и приглядевшись, я не сразу поверил в увиденное.
Тараканы.
В ране.
На кровати.
На полу.
На отрезанной ноге.
В луже крови.
Они были везде. Рыжий ковёр, неслышно шевелящий тысячей лапок, волнами перебегал к культе и обратно.
Меня передёрнуло, по телу пробежала орда мурашек. На этой работе я насмотрелся всякого, но так и не смог привыкнуть к тараканам, которые сновали по всей больнице. Особенно много их было в тех отделениях, где преобладали лежачие больные, такие как Конюхов.
Но даже так, несмотря на всё моё отвращение, я не мог оторвать взгляд от происходящего в палате.
Казалось, будто насекомые просто ползают по Конюхову и обратно. Туда-сюда, туда-сюда… Но стоило мне присмотреться, как я тут же об этом пожалел.
Тараканы заползали в рану, протыкали мышцы, связки, сосуды – что угодно – своими усиками или лапками, в затем… отламывали конечность. В рану заходил целиковый таракан, но сам уже не выходил. Собратья его либо выносили, либо брали тело с одной-двумя лапками и вставляли в одно им понятное место. То же самое происходило и с лежащей на полу ногой, только медленнее. И мне не показалось – тараканы действительно подтаскивали ногу как можно ближе к кровати.
Они закончили минут через двадцать. Отломанными лапками и усиками тараканы соединили кровоточащую культю и почерневшую отсечённую ногу.
После этого я просто обязан был спуститься в подвал. И там, в морге, я снова ничего не нашёл. Пустота, будто я туда ничего и не приносил.
Ну нет. Ну нет же. Ну это не может быть. Я снова развернулся и бросился по лестнице вверх, чтобы снова вернуться в хирургическое отделение и ещё раз увидеть Конюхова, увидеть его отрезанную вчера ногу и убедиться, что мне просто показалось!
Но я никуда побежал. С трудом успокоившись, я выкурил две сигареты подряд. Сходил в туалет. Умылся. Набрал воды из кулера. Выпил. Попытался ещё раз закурить. Не смог. Стошнило прямо в подвале.
Уснуть я так и не смог.
***
После той смены я не появлялся на работе почти неделю. Не специально, нет, этот перерыв в графике был у меня изначально. Пять дней я провёл то дома, то с друзьями, и последняя смена начала казаться чем-то давно прошедшим и забытым.
С таким настроением я и пришёл на новое дежурство. Всё сон, всё глюки от усталости и бред моего больного воображения. Да, всё бред…
– …Абрашина.
Бабушка – божий одуванчик. Оперировали ей кишечную непроходимости две недели назад, часть кишки вывели наружу, на живот – сделали стому, проще говоря. С тех пор все непереваренные остатки пищи отходили в калоприёмник через эту стому. И всё хирургам что-то не нравилось, каждую перевязку приходили смотреть.
Вот и сегодня, как только мы уложили бабушку на кушетку в перевязочную, медсестра позвонила врачу сообщить, что мы его ждём.
К нам зашёл Пётр Иванович. Надев шапку с маской, он принялся отдавать распоряжения. И пока я метался по перевязочной в поисках нужных ему вещей, а медсестра стояла спиной к нему, я краем глаза заметил, как под повязку с руки врача спрыгивают несколько тараканов. И пока Пётр Иванович заговаривает Абрашиной зубы, насекомые проползают под калоприёмником и стремительно исчезают внутри стомы.
В этот момент я заметил, как Пётр Иванович за мной наблюдает. Мы переглянулись, но ничего друг другу не сказали. Однако с этого момента и до конца перевязок Пётр Иванович больше не выходил из перевязочной, будто бы нарочно демонстрируя мне, как он раз разом подсаживал рыжих гостей то в стомы, то в сочащиеся грязно-зеленым гноем язвы на нога, а то и вовсе просто сажая таракана на уходящего пациента.
Мы ничего не сказали друг другу ни утром, ни днём. Но вечером, когда я пришёл убираться в перевязочных, у одной из дверей меня ждал Пётр Иванович.
– Мы можем поговорить?
Я молча кивнул и открыл дверь перевязочной. Пётр Иванович улыбнулся и зашёл первым, а следом я. Он остался стоять у двери, в то время как я прошёл на другой конец перевязочной, к процедурному столику.
– Не буду ходить вокруг да около, – начал Пётр Иванович. – Как ты относишься к экспериментальной медицине?
Я озадаченно посмотрел на него.
– То есть та мерзость, что я сегодня увидел, это экспериментальная медицина?
Пётр Иванович рассмеялся.
– Ну, видел ты не только сегодня. Я точно знаю, что и с Конюховым ты знаком. Отличный мужик. Ему нужна была эта нога.
Я промолчал.
– Я это к чему? Ты умный парень. И ты уже увидел мой способ лечения. Ты не можешь не замечать, что им стало лучше. И я тебя уверяю – им будет всё лучше и лучше, потому что мои маленькие друзья сделают то, что получается не у всех хирургов…
– И что же это? Запихивание заразных тварей внутрь больных людей?
Врач пожал плечами.
– Если тебе так угодно. Только они живее всех тех, кого в чёрных мешках отвозят в подвал!
Пётр Иванович сделал пару шагов в мою сторону, потирая переносицу.
– Поверь, я хочу как лучше. Я не хочу избавиться от тебя, потому что это не решит проблему, а только создаст новые. Я наоборот хочу, помочь. Проведём небольшую манипуляцию с твоим телом, потом переведём тебя работы на наше отделение, а как только ты закончишь учиться – я обеспечу тебе ординатуру у меня. Я научу тебя и обычной хирургии, и… "своей". Что скажешь?
Выслушав речь Петра Ивановича, я усмехнулся про себя и помотал головой. Нет уж, на такое я не согласен. Я быстро окинул взглядом процедурный столик, прикидывая, что можно использовать как оружие, но Пётр Иванович будто только этого и ждал.
Он набросился сзади. Мощным толчком повалил меня на пол перевязочной, перевернул на спину и стянул с процедурного столика пелёнку. Одна моя рука оказалась неудобно вывернута и зажата под моим же телом, другую врач держал своей рукой, а ноги он держал попросту на них присев. Быстрыми движениями Пётр Иванович заталкивал смятый кусок ткани мне в рот, делая кляп.
– Тише, тише, – повторял он, глядя на то, как я раз за разом содрогаюсь в рвотных позывах, а на глазах выступают слёзы.
– Мне же даже не придётся тебе ничего доказывать, ты сам всё видел. Всего один надрез и счастливое будущее тебе обеспечено!
Я был в каком-то полузабытье, когда Пётр Иванович начал свою «операцию». Холодная сталь скальпеля каждым касанием вызывала адскую боль, пока Пётр Иванович разрезал живот справа от пупка. Но я надеялся, что боль вот-вот отпустит, что сейчас мне дадут обезболивающее или, на худой конец, мне что-то вколют… Я же видел в кармане хирургички какой-то шприц… Наверняка это для меня, наверняка…
Я закричал. Вернее, закричал бы, если бы не плотно заткнувшая мою глотку пелёнка, из-за которой я мог издавать лишь невнятное, но полное боли и отчаяния мычание. Вместо шприца в руке Петра Ивановича был одноразовый скальпель и резал он меня безо всякой анестезии.
Как бы я не извивался, как бы я не пытался прекратить это всё, Пётр Иванович крепко прижимал меня к полу методично продолжал рассекать слой за слоем. Кожа… Подкожка… Фасции… Мышцы… Кровь стекала на пол, собиралась теплой лужей подо мной, впитывалась в хирургический костюм. Мне казалось, что я ощущал каждый слой, каждый разрез, каждое рассечённое волокно. И когда Пётр Иванович прекратил резать, казалось, будто лёгкий ветерок гуляет между истекающих кровью кусков человеческого мяса. А потом я почувствовал их.
Тысячи, а может десятки тысяч мелких лапок касались моего тела. Едва это почувствовав, я как можно сильнее зажмурился, боясь открыть глаза, боясь увидеть тех, кто ползёт по мне. Они были везде – на голове, на руках, на груди, они словно ждали того момента, когда им будет позволено ворваться в моё тело.
В какой-то момент я совершил ошибку: решил открыть глаза. Я не знаю, зачем и что я хотел увидеть, но это… это стало последней каплей.
Пётр Иванович был весь покрыт тараканами. Они ползали по всему его телу, заползали и выползали из улыбающегося рта, из-под одежды, из ушей… Тараканы спускались по хирургу ко мне и заползали в аккуратный разрез на животе. И я не выдержал.
Я каким-то чудом выплюнул пелёнку изо рта, чтобы тут же стошнить на рыжевато-коричневый строй ползающих вокруг насекомых. Тараканы переворачивались, сбиваемые с ног потоком желудочного содержимого, вязли, но не прекращали двигаться к животу, где лезли друг на друга, толпились, стремясь скорее забраться внутрь. А меня всё рвало, уже не едой, а желчью, но рвало и на себя, и в рану, и тараканы уже будто бы осознав угрозу, изменили направление и теперь ползли к моей голове. Я снова захотел закричать, но не мог, захлёбываясь собственными соками. А тараканы уже забрались на шею, шевелились в волосах, щекотали нос… И я снова зажмурился, будто от этого они все исчезнут, будто от этого я проснусь от кошмара, будто…
***
...Я ещё раз ополоснул лицо холодной водой и посмотрелся в зеркало. Выгляжу уже свежее. За окном ещё май, а печёт так, будто середина июля.
Я вышел из туалета в пустой коридор института и подошёл к нужному мне кабинету. Парень, стоявший здесь передо мной, видимо уже зашёл, а значит следующим буду я. Интересно, это всё-таки моё решение, или нет?..
– Следующий, – раздалось из-за двери, и зашёл вместо вышедшего парня. "Отдел последипломного образования" – гласила табличка, висевшая на закрывшейся за моей спиной двери.
– Здравствуйте. Я бы хотел подать документы на ординатуру, – я протянул женщине, сидящей за заваленным папками столом, файл с документами.
Женщина приняла файл и достала оттуда бумаги. Внимательно просмотрев каждый лист, она протянула мне один из них.
– Вы в заявлении не указали специальность. Допишите.
Я вышел из кабинета и хотел было направиться к выходу из института, но тут невыносимо захотелось чихнуть. Я добежал до туалета, и заперся в одной из кабинок.
Громогласный чих эхом отдался под потолком туалета и на бачок унитаза вместе с соплей вылетела пара тараканов. Они барахтались в вязком зеленовато-прозрачном сгустке, безуспешно пытаясь выбраться.
– Говорил же, не трогайте нос, – обратился я к тараканам, осторожно доставая их из сопли. – В следующий раз спасать не буду.
Я открыл рот и проглотил насекомых. Дальше найдут дорогу сами.
Уже выбравшись на улицу, я достаю из кармана телефон.
– Алло, Пётр Иванович? Это я. Да, только что оттуда. Да, подал. Что? Да, да, Пётр Иванович. На хирургию...
Автор: Никита Гришин
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
