Глава 112
– Ты прививалась от гепатита? – спрашиваю Ольгу спустя некоторое время, когда буйного наркомана удалось утихомирить. Взялась лично наложить ей повязку, поскольку просто захотелось сделать для младшей коллеги что-то приятное. К тому же втайне надеюсь, что после этого случая она не попросит отца помочь ей с переводом в более безопасное место.
– Да, но в медуниверситете преподаватели не кусаются, – отвечает ординатор шуткой.
– Профессиональная вредность, – улыбаюсь. – Серология будет готова завтра. Не бойся. Наверное, не ожидала учиться на себе?
– Я знала, что в отделении неотложной помощи работа предстоит даже опасная. Только не предполагала, что настолько.
– Ай… больно же! – рядом в процедурной медсестра Альбина Тишкина делает укол Валерию Лебедеву. Тот всё-таки наканючил себе препарат внутривенно. Только если он надеется этим меня разжалобить, чтобы домой отпустила, то зря надеется.
– Если перестанешь дёргаться, я, может, и попаду, – говорит Альбина.
– Ты садистка, – вредничает Лебедев.
– А ты нытик.
– Валерий, радуйтесь, что она вставляет не мочевой катетер, – поддеваю коллегу, который и правда своим нытьём уже всех достал. Затем обращаюсь к Великановой. – У нас традиция: если покусал псих, значит, можно самостоятельно смотреть больных.
– Неужели? – удивляется Ольга.
– Бери карту, – перехожу на «ты», чтобы действовать быстрее, да и в коллектив так становится сплочённее (исключения те, с кем поддерживаю официальный тон и стараюсь не сближаться, как с Лебедевым, например). – Если влипнешь в историю, зови меня.
Ольга широко улыбается и кивает. Я понимаю, как она относится к этому. Какой ординатор не мечтает поскорее избавиться от опеки старшего коллеги? Ведь они в большинстве своём взрослые люди, выпускники университета, а порой ощущают себя детсадовцами, за которыми повсюду следует зоркая няня.
Иду в регистратуру и, найдя там старшую медсестру, прошу её присмотреть за Ольгой Великановой. Катя Скворцова с готовностью соглашается, из чего я делаю вывод, что новенькая пришлась ей по душе.
Вскоре Поступает следующий пациент – пятилетий Алёша. Забираю с собой Ольгу. Решаю, пусть она сегодня лучше побудет под моим наблюдением тоже, чтобы ещё кто-нибудь не поранил.
– Он так часто был в больницах, что невзлюбил их, – сообщает мама ребёнка.
– Не бойся, Алёша, мы тебе поможем, – говорит Великанова.
– Он очень покладистый мальчик, учитывая, что пережил, – добавляет родительница. Её слова правда: очаровательный белокурый Алёша спокойно лежит на смотровом столе, глядя на нас огромными голубыми глазами.
Поднимаю одежду ребёнка и вижу, что весь его живот покрыт зажившими операционными шрамами.
– Какую операцию ему делали?
– Фундопликацию по Ниссену – операцию для лечения гастро-эзофагеальной рефлюксной болезни, – заученно отвечает мама. – Потом гемиколэктомию, несколько лапаротомий по поводу спаек.
Мы с Ольгой удивлённо переглядываемся.
– Когда началась рвота? – спрашивает Великанова.
– Сегодня утром.
– Слизистая влажная, – замечаю. – Вы кормили его через рот или через зонд?
– Вчера вечером я дала совсем немножечко через рот, – отвечает мама. – Я буду счастлива, если это обычный грипп. Но, боюсь, у него опять непроходимость.
Подходит Катя Скворцова и тихонько просит отдать мне Ольгу, поскольку возникла запарка – некому осматривать пациентов. Охотно соглашаюсь.
– Как вы думаете, что с ним? – спрашивает мама Алёши.
– Пока не знаю. Сначала сделаю снимки.
Прошу медсестру взвесить мальчика и заказать рентген брюшной полости в трёх проекциях.
Иду во вторую смотровую. Там Валерий Лебедев, демонстративно подключённый к капельнице с физраствором (мне он сообщает о своём обезвоживании) осматривает мужчину 50 лет. У того боли в животе, умеренный понос, в анамнезе аневризма брюшной аорты.
– Как самочувствие? – спрашиваю пациента.
– Паршиво, – хрипло отвечает он, поглаживая живот.
– Рвота была?
– Нет. Хотя тошнит ужасно.
– Когда вас оперировали?
– Полтора года назад.
– Осложнения были? – пока опрашиваю, пальпирую брюшную полость.
– Никаких. Я чувствовал себя прекрасно.
– Живот спокоен, это грипп, – делаю вывод, отдаю Валерию карточку и ухожу. Меня встречает Маша.
– Ну, что скажешь насчёт Егора? – спрашиваю её. – Возможно, он не врёт. В этом возрасте дети бывают жестокими, и его действительно побили одноклассники.
– Ты же сама видела то, что он называет «комариными укусами». На самом деле – гнойники от подкожных инъекций.
– Согласна. Токсикологию сделала?
– Ничего нет. Только лейкоцитоз. Он не наркоман, – отвечает Маша.
– Неизвестно. Там неполный набор.
– Какие мысли?
– Не знаю. Может, попробуешь блеф? – пожимаю плечами. Подруга прищуривает глаза и хитро на меня смотрит, затем кивает.
Иду проведать пациента доктора Лебедева. Учитывая, как Валерий сегодня из кожи вон лезет, чтобы представиться почти пребывающим в состоянии агонии, хочу убедиться, что это спектакль никак не отражается на больных. Спрашиваю, какое он дал назначение тому мужчине с сильной тошнотой.
– Пять миллиграммов противорвотного средства, литр физраствора, потом проверю электролиты, – сообщает Лебедев.
Соглашаюсь и, когда оказываюсь в регистратуре, мне отдают снимки Алёши. Спешу порадовать его маму: непроходимости нет.
– Значит, это не спайки, – говорит она задумчиво.
– Нет.
– Газы крови готовы, – приходит медсестра и отдаёт мне документ.
– Это дыхательный алкалоз? – интересуется мама Алёши.
– Частично, но также и ацидоз.
– Вы медик? – интересуется медсестра, поскольку родительница довольно легко оперирует сложными терминами. Иначе откуда бы ей знать, что дыхательный алкалоз – состояние, при котором в крови становится мало углекислого газа, и организм начинает усиленно «выбрасывать» его через лёгкие. Такое случается из-за учащённого дыхания или гипервентиляции. Или что ацидоз – это когда в организме слишком много кислоты. Оно может возникнуть из-за разных причин, например, болезни или нарушения работы внутренних органов.
– Нет, – отвечает мама Алёши, – я прочла все книги и сайты в интернете о халазии.
– В прошлый раз делали снимки с барием?
– Полгода назад, когда думали, что у него пилоростеноз. Вы не будете это повторять?
– Только так можно исключить непроходимость.
– Прошу вас, не надо, – умоляющим тоном говорит родительница. – Это было ужасно! Алёша не мог проглотить барий, пришлось вставлять зонд через нос. Он так плакал!
– Я знаю, что ваш сынок многое перенёс, но у него тяжёлое метаболическое расстройство. Мы должны выяснить причину его состояния. Я буду всё делать очень нежно. Хорошо?
– Хорошо, – вздыхает женщина, поглаживая белокурую голову мальчика. Всё это время он совершенно спокойно сидит у неё на коленях. Не хнычет, не плачет, не куксится.
Выхожу, и Маша говорит, что пора навестить Егора. У нас сегодня, кажется, отделение постепенно превращается в педиатрическое. Соглашаюсь ассистировать подруге. Самой интересно, чем это мальчик занимается в школе, что его там бьют. По его словам, конечно. Заходим, смотрим на него пристально. Не выдерживая наших взглядов, Егор ёрзает на кровати.
– Что? – спрашивает нервно.
– Это ты нам скажи, – произносит Маша.
Мальчик задумывается на пару секунд, потом пожимает плечами и хихикает:
– А нечего говорить.
– Мы проверили твою кровь, Егор.
– Ну и что?
– Где ты взял грязные шприцы? – спрашиваю его.
– Какие шприцы? – хмыкает мальчик, продолжая делать вид, что понятия не имеет, о чём разговор.
– Егор, мы всё знаем, – суровым голосом отвечает Маша. Мы с ней заранее решили играть не в «хорошего и злого полицейских», а сразу в двух злых.
– Да, нам всё известно, – подтверждаю слова коллеги, хмурясь.
Егор вжимается в кровать, качает головой:
– Только папе не говорите… Он не поймёт.
– Нельзя колоться грязными шприцами, ты заносишь инфекцию. А если ещё и в компании, то можно подцепить смертельно опасное заболевание!
– Вы что, думаете, я наркоман?! – Егор делает большие глаза.
– Ты нам скажи, отвечает Маша.
– Нет, это гормоны.
– А шприцы?
– Не волнуйтесь. Я стащил их у бабушки, у неё диабет. Она всё равно после одного укола их выбрасывает.
– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю Егора.
– У кого кривые зубы, ходят со скобами. Маме в прошлом году исправляли лазером зрение. Почему мне нельзя колоть гормоны?
– Зачем? – спрашиваем с подругой в унисон.
– Чтобы вырасти и стать сильным, – отвечает мальчик таким тоном, словно перед ним две глупые бабёнки, которые вроде бы и должны понимать такие простые вещи, но вместо этого тупят не по-детски.
– Ты колешь себе гормон роста? – спрашиваю Егора. – Где ты его взял? Говори.
– Это не запрещено!
– Его нельзя купить без рецепта и назначения врача. Как ты его достаёшь?
Мальчишка тяжело вздыхает. Но под двумя пристальными взглядами не выдерживает.
– Через интернет.
– Тогда вообще неизвестно, что это за зелье, – сообщает ему Маша. – Ты хоть понимаешь, какому риску подвергаешь своё здоровье?
– Хуже, чем сейчас, не будет. Меня лупят каждый день. Даже этот инвалид в кресле думает, что со мной всё позволено! Если вы можете достать мне настоящий гормон…
– Гормонами лечат больных детей, – заявляю ему. – А ты – здоровый подросток.
– Никакой я не здоровый! Каждый день я иду в школу, зная, что меня поколотят. Запихают под парту или затолкают в девчачий туалет. Знаете, как обидно? – по лицу и глазам Егора видно, что это искренне, крик души ребёнка, вынужденного каждый день терпеть издевательства.
О, я прекрасно помню, каково это! Перед глазами встаёт конопатая физиономия Клары Рожковой. Её кривые зубы и наглая ухмылка. Как же она меня доставала! А особенно изгалялась после того, как началась та история с Никитой, когда директриса всей школе разболтала о том, что ученица старшего класса Эллина Печерская ухлёстывает за сыном мэра.
– Обидно, когда тебя запихивают в мусорный бак, а все остальные ржут и на видео снимают. Знаете, как это ужасно?! – в глазах мальчика вижу слёзы бессильной злости.
– Знаю, поверь, – говорю ему проникновенным голосом. – Уж поверь, мне приходилось в твои годы испытывать подобное.
– Правда?
– Да. Но гормоны от твоих проблем не помогут.
– Да. Зато я вырасту! – убеждённо отвечает Егор. Он скрещивает руки на груди и поджимает губы, отводит взгляд. Мы с Машей понимаем, что надо прекращать разговор. Больше ничего друг другу предложить не сможем. Мальчик убеждён в своей правоте, мы – в своей. Как говорят дипломаты в таких случаях, переговоры зашли в тупик, пора сделать паузу.
Иду проверить, как там пациент Лебедева. Самого Валерия нет, внутри только медсестра.
– Меня сильно тошнит, – говорит мужчина, и медсестра протягивает ему лоток.
В следующую секунду происходит нечто весьма неприятное: у больного начинает рвота кровью.
– Боже! – вскрикивает медсестра.
– У вас была язва? – спрашиваю мужчину.
Но ответить пациент не может. Его опять тошнит, и выглядит всё, как в фильме ужасов про зомби: бледный, как простыня человек исторгает из себя поток ало-бурой жидкости, которая вылетает из него фонтаном и забрызгивает всё вокруг.
– Включи отсос и позови Куприянова. Срочно! – требую как можно громче, поскольку коллега уже выскочила в коридор.
Артур прибегает спустя несколько секунд.
– Я войду в вену, – говорит медсестра.
– Измерь давление, – включается Куприянов. – Что здесь?
– Жалобы на тошноту, в анамнезе аневризма брюшной аорты. Выпил противорвотное, а теперь его тошнит кровью, – отвечаю быстро.
– Работаем! Готовьте центральный катетер, введите быстро два литра физраствора. Четыре дозы первой отрицательной и совместить восемь, – отдаёт команды Артур.
– Что с ним? – спрашивает медсестра.
– Профузное кишечное кровотечение, – делаю предположение, Куприянов соглашается. – Звоните в операционную!
В палату вбегает Лебедев. Явился, не запылился!
– Что случилось? – интересуется.
– Аорто-кишечный свищ, – отвечает Куприянов. – Нужна интубация.
– Может, лучше в операционную?
– Интубируй! – приказываю Валерию. – Быстрее!
– Почему его не отправили наверх? – ворчит Лебедев. Смотрит на меня. – Вы же сами сказали, между прочим, что у пациента грипп.
Бросаю на него злой взгляд. Да, моё предположение оказалось неверным. Но кто лечащий врач? Жаль, спорить некогда. И кто мог подумать вообще, что у мужчины всё настолько плохо? Порой даже рентген не способен показать истинный масштаб проблемы. А делать МРТ каждому, у кого живот болит, при всём желании не сможем.
– Пульс слабый, давление 50.
– С таким кровотечением мы не успеем в операционную, – замечает Артур.
– Я вошёл, – говорит Лебедев.
– Идём на лапаротомию! – возвещаю присутствующим.
– Здесь нельзя её делать, – удивляется Валерий.
– Другого выхода нет, – бросаю ему резко. – Скальпель! Я сделаю небольшой срединный разрез и пережму под диафрагмой.
Мы делаем всё как можно быстрее. Счёт идёт на минуты.
Но вскоре ситуация нормализуется.
– Давление 90, – докладывает медсестра.
– Теперь успеем доехать, – отвечаю на это удовлетворённо. – Звоните в оперблок. Пускай ждут.
– Две дозы крови влито, нужно ещё, – замечает Артур.
– Оперируете в отделении неотложной помощи? – этот голос от двери заставляет меня ощутить, как волоски за затылке дыбом встают.
Вежновец.
– Здесь аорто-кишечный свищ, – отвечаю главврачу.
– Почему сразу не повезли на операцию? – ехидно спрашивает главврач.
– Он поступил с гриппом.
– Это похоже на грипп?! Вы тут все рехнулись разом? – Иван Валерьевич буквально наслаждается своим сарказмом. – Эй, как вас там, Синичкин?
– Лебедев, – подобострастно улыбается Валерий главврачу. – Больной истекал кровью, и если бы не реакция доктора Печерской…
– Расскажешь это комиссии, – бросает главврач. – Так, теперь поднимайте пациента в оперблок, пока на него не ушла вся больничная кровь. Устроили тут операционную, хирурги несчастные! – ворчит он.
Представляю, как там Лебедев будет петь. Всех собак на меня повесит. По полной программе отыграется за то, что не отпустила домой.
