Глава 113
Теперь нужно провести для Алёши очень неприятную, но, к сожалению, в его случае необходимую процедуру.
– Ничего, ничего, маленький мой. Ещё немножко потерпи, – уговаривает его мама, но ребёнок снова поражает меня своей стойкостью. Жаль, что будущее его туманно. Иначе бы отменный вышел спецназовец, например. Впрочем, успеваю только подготовиться к процедуре, как в процедурный кабинет входит Маша и просит меня выйти.
– Я только введу барий, – говорю ей.
– Элли, это срочно и недолго, – требует подруга.
Извиняюсь перед мамой и мальчиком, выхожу.
– Я для интереса пыталась найти педиатра Алёши, – шепчет Маша. – У него нет лечащего врача. Что, согласись, очень странно для такого больного ребёнка. Я обвинила все поликлиники по месту жительства, указанному в карте. Алёша, помимо той, к которой приписан, бывал ещё и в других, причём по многу раз. Несколько раз его госпитализировали для лапаротомии.
– Я знаю, видела рубцы, и что?
– Но обоснована была только первая операция по поводу рефлюкса. Остальные – диагностические, и они ничего не выявили.
– Постой, – говорю подруге. – У мальчика сдвиг метаболизма. Плюс большой риск спаечной непроходимости.
– После первой операции никто ничего не находил, я переговорила с пятью врачами из разных поликлиник!
– Как тебе удалось? – поражаюсь её усердию.
– Знаешь, у меня ведь тоже когда-нибудь будут дети, – отвечает Маша немного грустно (улавливаю в этом намёк на недавний аборт). – И мне бы очень хотелось, чтобы они родились здоровыми. А этот мальчик… не знаю, Элли. Запал в душу.
– Да, мне тоже. Но от чего-то же он болеет?
– Ты думала о его матери? – спрашивает подруга.
– В каком смысле?
– Возможно, она намеренно вызывает симптомы.
Улыбаюсь. Сказанное звучит фантастически.
– Маша, женщина делает всё, чтобы разобраться в состоянии сына.
– Или хочет привлечь внимание, – замечает она.
– Внимание? И ради этого она вредит своему сыну?
– Я видела такие случаи. Не в нашей клинике, но знаю одну мамашу, которой очень приглянулся педиатр. И знаешь, что она делала? Нарочно делала всё, чтобы её сын простужался почаще.
Это за всякие рамки выходит. Но вспоминается фильм «Будьте моим мужем». Там главная героиня, дабы заполучить жилье на курорте, придумала хитрый план. Вовлекла в него педиатра, между прочим, которого Андрей Миронов играл. Вымысел? Может быть. Но ведь в каждом вымысле есть доля правды.
– Но как она это делает? Маша, такие симптомы может симулировать взрослый, но не маленький мальчик.
– Не знаю, – отвечает подруга.
– Вот именно. Это нельзя утверждать голословно.
– Что будет, если снимки с барием и МРТ ничего не покажут? Ты положишь его на операцию?
– Я только начала обследование. Дай время подумать.
– Хоть учти этот вариант. И ещё. Давай сделаем кое-что.
– Что именно?
Маша предлагает один интересный вариант. Я соглашаюсь.
Возвращаюсь в процедурную и говорю, что нужно немного отложить. Ссылаюсь на неотложное дело и обещаю вскоре вернуться. Стоит выйти, как подходит низкорослый (на голову меня ниже) очень подвижный (словно марионетка на шарнирах) мужчина. Представляется отцом Егора. Мы отходим в сторону, и я всё рассказываю о том, как его сын придумал колоть себе гормоны незаконного происхождения, чтобы поскорее вырасти.
– Он нормальный ребёнок, – отвечает на это мужчина.
– Его преследуют одноклассники, потому он и придумал такой опасный вариант.
– Значит, научится давать сдачи, – слышу в ответ.
– Это не выход.
– Доктор Печерская, мой сын маленького роста, весь в меня. Ну и что? И меня били. Но я научился решать свои проблемы, – заявляет папаша. – И он научится.
– Как? С помощью сомнительных уколов?
– Это не повторится, уверяю вас…
– Эллина Родионовна, у Егора температура 39,4, – сообщает медсестра, выглянув из палаты, рядом с которой мы остановились во время беседы.
Спешу проверить, что такое.
– Как самочувствие, Егор? – спрашиваю мальчика, который стал очень бледен.
– Погано…
– Конечно, накачался какой-то дрянью! – возмущается отец.
– У тебя бывают подъёмы температуры? – стараюсь не обращать внимания на психоз родителя. Но тот всё равно вмешивается:
– На той неделе он болел гриппом.
– Систолический шум, – замечаю вслух.
– Что это? – интересуется Егор.
– У него раньше был шум в сердце? – поворачиваюсь к отцу.
– Нет.
– Под ногтями кровоизлияние, – нахожу ещё один симптом, и взгляд Егора становится напуганным.
– В чём дело? – волнуется родитель.
– Возьми посев крови, закажи УЗИ сердца, – говорю медсестре и добавляю к назначению два препарата, в том числе антибиотик широкого спектра.
– У меня что-то с сердцем? – спрашивает Егор.
– Микробы с грязных шприцев вызвали воспаление у тебя в сердце, – отвечаю без утайки. Пусть знает, к чему приводят глупые манипуляции.
Теперь мне придётся их оставить на некоторое время. Посмотрим, что покажут анализы. Пока же ещё один больной. Сидит в маске, сам себе измеряет пульс.
– Леонид Алексеевич, меня зовут доктор Печерская…
– Мне нужна VIP палата, – сразу же требует пациент. Это мужчина лет 45, худощавый, в очках с тонкой металлической оправой.
– Она у нас одна и занята.
– Значит, переведите в обычную того, кто там, и положите меня. Сейчас в Питере эпидемия гриппа, и вся ваша клиника – настоящий рассадник заразы.
Так и хочется его спросить в ответ: «Если тут такая мерзость кругом, чего ж ты припёрся?» Но я, конечно, не сделаю этого. Беру стетоскоп.
– Дышите глубже.
– А если поступит больной туберкулёзом или проказой?
– Что вас беспокоит? – даже отвечать не хочу на глупый вопрос. Особенно о проказе.
– У меня нитевидный пульс.
– Неужели?
– Да. Ещё расстройство желудка. В груди теснит, совершенно нет сил, голова раскалывается, и я почти ничего не слышу.
– А стул в темноте не светится? – не удерживаюсь от иронии. Попутно осматриваю его ушные раковины.
– Что?! – возмущённо вскидывает голову Леонид Алексеевич.
– У вас серные пробки в ушах, – озвучиваю диагноз.
– Боже мой… Я читал, что это бывает из-за пищевых добавок и загрязнения окружающей среды.
– Я могу прочистить вам уши, – сообщаю, поскольку передо мной явный ипохондрик. Придумал себе кучу болезней, и если не «вылечить» хотя бы одну, он придёт снова. Замучает «Скорую» вызовами, станет строчить жалобы на гадов-врачей.
– Как? В уши нельзя засовывать никакие мелкие предметы, – отвечает мнимый больной.
– У нас есть специальная дрель. Вставляем сверло в ушную пробку, проделываем в ней дыру…
– Дрель? Дыру?! – взгляд Леонида Алексеевича становится испуганным.
– Да я шучу, – улыбаюсь ему. – Промою специальным раствором, и всё.
– А от перебоев в сердце? Мне нужно ЭКГ.
– Хорошо. Где у нас электрокардиограф? – спрашиваю медсестру. Она отвечает и интересуется, нужно ли взять кровь и мочу на анализы.
– Да, спасибо, было бы замечательно.
Оставляю ипохондрика. Возвращаюсь к себе в кабинет, тут же следует звонок из приёмной Вежновца: секретарь говорит, что Иван Валерьевич ожидает меня в операционной. Мол, сам взялся лечить мужчину, которого увезли наверх, когда открылся аорто-кишечный свищ. Интересно, я ему для чего понадобилась? Но спросить не могу, приходится переодеться, вымыть руки и зайти в стерильное помещение.
Стою, ничего не делая. Просто смотрю. Проходит пять минут, десять. Вежновец оперирует, на меня внимания не обращая. В конце концов не выдерживаю.
– Иван Валерьевич, меня внизу пациенты ждут.
– Надо было думать об этом до того, как вы на пару с господином Куприяновым превратили отделение неотложной помощи в свой личный оперблок.
– Но я ничего здесь не делаю.
– Не вредно иногда и посмотреть, Элли! Вам есть ещё чему поучиться, – Вежновец делает паузу и тянет голову в сторону операционной медсестры, чтобы та утёрла ему пот со лба. – Убавьте отопление, здесь градусов сорок.
– Термостат поставлен на 20 градусов, – отвечает она.
– Может, у вас начинает грипп? Я не болею, – замечаю главврачу.
– Может, климакс? – спрашивает ассистирующая Вежновцу Нина Геннадьевна Горчакова.
Главврач медленно поднимает голову и смотрит на неё тяжёлым взглядом. Она в ответ делает косые глаза. Я бесшумно смеюсь под маской.
– Зажим Дебейки, – говорит Вежновец, сделав вид, что острота его не покоробила.
– Если хотите, могу закончить за вас, – предлагаю.
– Я хочу, чтобы вы, Эллина Родионовна, стояли молча и смотрели, как я спасаю жизнь этому человеку! – ворчит Иван Валерьевич. – Отсос! И ещё пролен. Убери. Мешает. Ох, чёрт! – главврач резко прогибается назад.
– Вы точно здоровы? – спрашиваю его. – Вы уже двадцать минут ушиваете дефект кишки.
– Аккуратность превыше всего, доктор Печерская.
В операционную входит Заславский. «Слава Богу! Ещё один человек на моей стороне», – смотрю на него с благодарностью.
– Как больной?
– Нормально. Благодаря хорошей диагностике и прекрасной операции, – нахваливает себя Вежновец. – Элли, вы свободны. А вас, Валерьян Эдуардович, прошу мне ассистировать.
– Вообще-то я просто так заглянул.
– Страдаете излишним любопытством, коллега? – вредничает главврач. – Так, я отделю кишку от аорты…
– Лучше бы ножницами, – подсказываю Вежновцу, пока не ушла.
– Элли, оставьте свои советы при… Ай! Дьявол! – главврач неожиданно сгибается пополам. Бросаюсь к нему.
– Иван Валерьевич! Что такое?
– Всё нормально… – и он теряет сознание.
Ну и дела! Вот в такой ситуации я ещё не оказывалась. Кладу руку на лоб главврача.
– У него жар!
– Я продолжу операцию, – говорит Заславский. – Ножницы и пинцет.
– Быстрее каталку! У него слабый пульс и тахикардия, – говорю коллегам.
– Отсос! Пролен три, – слышу, как Валерьян Эдуардович продолжает спасать человека на операционном столе.
Вежновец между тем медленно приходит в себя и начинает стонать. Когда приезжает бригада с каталкой, перевозим больного в терапевтическое отделение. Хотелось бы в моё, чтобы на собственной шкуре оценил профессионализм нашего персонала. Но у нас нет мест, к сожалению. Попутно думаю, что было бы интересно подселить Ивана Валерьевича с Народной артистке СССР. Посмотреть потом, как он запоёт. Но это, конечно, только шутка.
Возвращаюсь к себе, получаю анализы Алёши.
– Что вы нашли? – в страхе спрашивает его мама.
– Непроходимости нет, снимки нормальные, – отвечаю ей.
– И что дальше?
– Сделаем МРТ.
– А эндоскопию?
– Я не хочу без крайней необходимости проводить неприятные для ребёнка манипуляции.
– Да, но не теряем ли мы время? – нервно интересуется родительница. – Может, показать его хирургу?
– После томографии.
Смотрю, как нежно девушка прижимает к себе сына, как гладит по голове, и как он, беззащитный и маленький, прижался к ней, обняв тонкими ручками, и сердце сжимается. Но неужели Маша права? Неужели у этой на вид совершенно психически здоровой мамочки произошёл «сдвиг по фазе»?
Иду к Маше. Надо поговорить.
– У Алёши нормальные снимки, – говорю ей.
– Ты удивлена?
– Когда ты заподозрила мать, я надеялась найти у него что-нибудь, но… Она требует эндоскопию и недовольна, что прошу подождать. Считает, мы только зря время теряем. Наверное, ты всё-таки права.
Маша кивает. Но подумать не успеваем. Прибегает мама Алёши и просить срочно прийти.
– Что случилось?
– Я не понимаю, у него животик вздулся!
– Дай шприц, – говорю Маше, которая прибежала вместе со мной.
– Я же просила вызвать хирурга! – недовольно возмущается мамочка. – Моему сыну стало хуже! Что вы делаете?
– Секунду.
Вставляю шприц в катетер, втягиваю бурую жидкость.
– Что это?! – пугается мама Алёши. – Кровотечение?!
– Нет. Это физраствор с индикатором, который краснеет в кислой среде желудка, – отвечаю ей.
– О чём вы?
Пока мы разговариваем, Маша кладёт в пакет с застёжкой целый флакон вещества, который неизвестно как здесь оказался.
– Это не моё! – вскрикивает мама Алёши, указывая на предмет. Как говорится, вот и есть тот, кто первым крикнул «Держи вора!» – Это оставила врач или медсестра. Я не знаю, кто именно эта женщина!
– Это мы попросили оставить здесь флакон, – спокойно отвечает Маша. – Это не перекись, а физраствор.
Так прекрасно сработал тот вариант, который предложила мне подруга. Мы вывели мамашу на чистую воду.
– Я не понимаю, о чём речь! – кричит она.
– Понимаете, – отвечаю, беря телефон. – Вы травили своего сына. У нас есть доказательства. Охрану в третью палату. Срочно!
– Подождите! Я не давала разрешения! – вопит мамаша, хватает Алёшу на руки. – Мы уходим!
– Нет, вы не уходите, – преграждаю ей путь. – Я не позволю вам дальше мучать сына!
– Я люблю Алёшу! – исступлённо говорит девушка. – Я не способна мучить его!
– Вам надо лечиться, – говорю ей спокойно.
– Ничего, ничего. Всё хорошо, малыш, – начинает плакать и целует мальчика. Гладит его по головке, приговаривая: – Тебя никто не тронет, мама с тобой. Мама с тобой, мой сыночек, всё хорошо.
Приходит охранник, прошу его не выпускать девушку с мальчиком из палаты до особого распоряжения. Потом иду проведать, как там Вежновец.
– Как он себя чувствует? – спрашиваю коллегу из терапевтического отделения.
– Стал ещё сварливее, – улыбается она. – Кстати, у Ивана Валерьевича камень в почке.
– Да вы что?
– Не такой большой, как нам хотелось бы, – смеётся коллега. – Резать не надо.
– Значит, камушек пошёл. Это сильное ощущение, – замечаю в ответ. Видела, как страдал однажды от этого мой папа. Открываю дверь в палату.
– Пойдёшь злорадствовать? – усмехается коллега.
– О, да! – отвечаю с широченной улыбкой.
Стоит мне подойти к койке, как Вежновец куксится.
– На вашем месте я бы не слишком радовался, доктор Печерская.
– Нет, я пришла только сказать, что мужчина, которого вы оперировали с доктором Заславским, стабилен. Хорошо, что я была рядом, когда это случилось с вами.
– Считаете, я вам обязан? – прищуривается главврач.
– Мне хватило бы простого «спасибо».
– Как великодушно. Спасибо.
– А ещё давайте забудем о том, что я оперировала больного в своём отделении. Вы ведь, кажется, собирались разбирать это дело на врачебной комиссии?
– Если узнают, что я делаю вам поблажки, то и остальные захотят проворачивать подобное. Так что этого разговора не было, – вредничает Вежновец.
– Значит… можно оперировать в экстренных ситуациях.
Иван Валерьевич устало закрывает глаза.
– Ничего не слышал о подобных случаях в нашей клинике, – отвечает, делая вид, что спать собрался.
– Желаю вам скорейшего выздоровления, Иван Валерьевич, – замечаю с лёгкой улыбкой и поскорее ухожу. Чтобы он не передумал.