Мировоззрение крестьян (продолжение).
Грамотность и понятливость.
Наш народ обладал не только богатой исторической памятью, но хорошо ориентировался и в государственных законах, любил специальную и художественную русскую литературу. Естественно устного предания здесь не хватало, нужно было уметь читать и писать. Интересно, что, изучая этот вопрос, М.М. Громыко усомнилась в официальной статистике, как дореволюционной, так и советской. С ней соглашались многие советские ученые, например, историк С.С. Дмитриев. Дело в том, что крестьяне часто прикидывались безграмотными, боясь раскрывать свои способности. Зачем это нужно было делать не очень понятно, однако неоспоримо то, что данные статистки сильно разнились с реальностью. Это легко подтверждается архивными документами: свидетельствами исследователей, данным опросных листов и анкет, подписей в «повальных обысках», книгами, имеющие подписи владельцев-крестьян и, собственно, наличием челобитных, поземельных актов, решений сходок и иных документов, написанных крестьянами (общинные писцы также были крестьянами).
Конечно, в целом грамотность крестьян 18-19 веков была ниже чем в советское время, это неоспоримый факт. Объяснялось это тем, что в ней не было острой необходимости. Но ее уровень ежегодно повышался. Появлялось все больше профессий, требующих знания грамоты. Сами крестьяне живо интересовались книгами различного содержания. Пути проникновения книжной культуры в крестьянскую среду были различными. Это и сохранение старинных рукописных и первопечатных книг, и новейшие подписные издания, и принесенная разносчиком-офеней лубочная литература.
Среди крестьян встречались отдельные мастера писарских почерков и подписей разного типа. Это, кстати, использовалось и во время восстаний, когда подделывались государственные документы. Получали образование различными способами. Помимо описанных выше государственных школ, дети учились грамоте у священника и церковного причта. Азбуки и буквари, псалтыри и часовники, издаваемые официальными церковными типографиями (в частности, синодальной типографией), использовались для обучения крестьянских детей и бытовали в крестьянских семьях.
Часть своих крепостных обучали помещики. Но более массовый характер носило обучение у грамотных родителей и односельчан, отставных солдат и прапорщиков, писарей и бродячих учителей, даже ссыльных.
Были распространены и так называемые «вольные» частные школы с «гулящими людьми», то есть вольными учителями, которые ходили из села в село, обучая детей грамоте. Бродячего учителя, особенно если он сам был из крестьян, мог пригласить к себе в дом надолго и отдельный крестьянин. Как правило, это были одинокие люди: крестьяне, отставные солдаты, кантонисты, бывшие дворовые, монахи, заштатные церковнослужители и даже священнослужители. Нередко ходячий грамотей лето проводил в скитаниях по святым местам, а осенью возвращался в ту деревню, где прервал свою деятельность прошлой весной. Иные возобновляли преподавание в любом случайном месте. Община ценила оставшегося на всю зиму бродячего грамотея — бывалого человека, рассказы которого любили послушать односельчане долгими зимними вечерами. Если же у «хожалого» обнаруживался порок — пьянство, сквернословие и другое, родители учеников сразу же переставали его кормить и посылать к нему детей. [68]
Вокруг деревенского обучения, организуемого самими крестьянами, складывались свои обычаи. Радостно отмечали с участием родителей переход от одной учебной книжки к другой. «Переход от «граматки» к часослову и от часослова к псалтырю был настоящим праздником и для наставников, и для их питомцев. В центральных губерниях европейской части страны было принято подносить учителю в такой день горшок с кашею, осыпанной сверху деньгами. А ученикам родители дарили по пятаку или по гривне меди. Обычай этот назывался «кашей». [68]
Особые успехи в распространении грамотности были достигнуты в среде старообрядцев, что объяснялось необходимостью знать «правильные» старые тексты. К тому же, находясь под запретом, их приходилось переписывать, в связи с чем грамотные люди были востребованы. Так, на русском Севере было выявлено несколько родовых крестьянских библиотек, начало которых положено еще в XVII—XVIII веках (например, пинежских крестьян Рудаковых, Поповых, Вальковых, Мерзлых, печорцев Михеевых и др.). На всю страну славились центры старообрядчества, создавшего свой особый стиль письма. На Выге в XVIII веке развилась своя школа письма, получившая название поморского письма. Это был строгий полуустав, близкий к почеркам XVI века, украшенный киноварными инициалами с тонкими орнаментальными отростками, с характерными заставками, в которых органично соединялись особенности художественного оформления старопечатных книг с орнаментом народного прикладного искусства. При чем книги отсюда распространялись по всем регионам страны. По ним обучались и православные крестьяне. Вообще многие старообрядцы не гнушались обучать детей из «никонианских» семей. Движение старообрядчества способствовало увеличению числа вольных крестьянских школ грамотности. В скитах создавались школы для мальчиков и девочек. Подобные школы письменности существовали в Верхокамье, Ветковско-Стародубском регионе (ныне Черниговская область) и Сибири. [68]
Свой особый письменный стиль сумели выработать и старообрядцы поповского согласия Московской губернии, проживающие в Гуслицах (современный Егорьевский и Орехово-Зуевский район). Здесь грамотными были почти все крестьяне. Гуслицкие певчие книги, в которых тщательно сохранялась традиция древнерусских, так называемых «крюковых» нот, расходились по всей стране. Их популярности способствовала не только грамотность гуслицких писцов и сохранение пения «по крюкам», но и нарядное оформление: богатый орнамент с народной яркостью палитры — красного, зеленого, синего и золотого цветов. Помимо орнамента, гуслицкие книги нередко украшались и миниатюрами. [68]
Причем в старообрядческий центрах не просто переписывали старые книги, но создавали новые произведения полемического характера, описывали жизнь видных деятелей своего согласия, составляли различные нравоучительные послания. Таким образом, в крестьянской культуре заметное место занимали именно рукописные книги. Книгописная деятельность сопровождалась отбором различных произведений и отрывков из них соответственно интересам и взглядам крестьянина-переписчика или крестьянина-заказчика. Объединение этих сочинений и фрагментов в сборниках предполагало обширное цитирование авторитетов. В круг рукописного чтения входила и литература, созданная самими крестьянами. Переписывали также крюковые ноты и светскую литературу, например, стихи Кольцова, басни, песни. [68]
В пользу грамотности говорит быстро увеличивающееся количество частных и общественных школ. Многие из них, как и сельские библиотеки, содержались на средства крестьянских общин, которые нанимали учителей и предоставляли поочередно помещение для занятий либо снимали совместно избу для такой школы. Особенно много таких подтверждений пришло при обследовании губерний в связи с подготовкой отмены крепостного права. Официально организованных школ для крестьян и после реформы 1861 года было недостаточно, поэтому крестьянская инициатива превалировала. Народный опыт создания временных школ использовался местной интеллигенцией при открытии передвижных центров обучения в маленьких населенных пунктах. После реформы началось движение земств по оказанию материальной помощи «вольным» учителям в деревнях.
Огромный интерес представляют крестьянские библиотеки. Что же читали наши предки и как книги проникали в деревню? Такие исследования проводились в 80-90-х годах 19 веков земствами, бюро Тенишева, Д.И. Шаховским, А.С. Пругавиным и другими.
Примерно половина всей крестьянской литературы относилась к религиозной и духовно-нравственной. Несомненно, она была наиболее популярной и востребованной. На втором месте стояла художественная литература, беллетристика, при чем в основном отечественных авторов. Популярными авторами являлись – А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой, А. Толстой, А. Островский, М. Карамзин, Н. Гоголь, И. Тургенев и др. Читали и романы Майн Рида, Вальтера Скотта, Чарльза Диккенса. Также была популярна специальная литература по сельскому хозяйству, домоводству, кулинарии, естествознанию. Отдельно отмечался интерес и к исторической литературе. У крестьян Ярославской губернии отмечался большой интерес к книгам по медицине и географии, этнографии, описаниям путешествий и различных местностей России. [68]
Некоторые зажиточные крестьяне сами выписывали газеты, иногда — в складчину, другие — брали на время, читали вслух. Распространенным явлением в деревне являлось чтение вслух перед большим стечением народа. Например, в деревнях Дорогобужского уезда слушать чтеца собиралось часто более тридцати человек. Иногда крестьяне здесь нанимали особую «читальню». Чтение вслух сопровождалось непременно обсуждением. Едва научившийся читать ученик на вопрос, прочитал ли он кому-либо взятую в библиотеке книгу, отвечал, что прочел ее сначала один; потом — вслух всей своей семье; затем — семье своего дяди; во дворе — своей крестной матери; еще каким-то знакомым. Иные крестьяне зрелого возраста были настоящими организаторами чтения в своей деревне. Один активный читатель, как правило, приобщал к чтению многих. Так неграмотные вовлекались в число читателей. [68]
Часто книги приобретались у офеней или коробейников. Именно торговля, так называемым лубком и книгами, привела к широкому размаху их торговли по всей России. Непременному появлению книг в коробах офеней способствовало освобождение книжной торговли в деревне от уплаты пошлин. Для продажи книг в деревне не нужно было брать промыслового свидетельства. Не случайно именно из офеней вышли такие крупные издатели лубочной литературы, как А. В. Морозов и Е. А. Губанов. Офеней был и дядя знаменитого издателя И. Д. Сытина.
Между прочим, ошибочно полагать, что лубок состоял только из картинок и самых простых фраз и делался только для самых недалеких покупателей. Благо в архивах осталось множество доказательств, опровергающих это утверждение. Учитывая высокий уровень культуры русской деревни, лубок просто был бы не интересен. Как говорится, спрос рождает предложение. Это подтверждает и известный в свое время автор лубочных произведений крестьянин Иван Ивин, который утверждал, что «критики лубочных изданий не знают духовных потребностей и нравственных идеалов народа. Они не понимают, что у народа — серьезный взгляд на книгу: он хочет учиться в ней мудрости. Ивин полагал, что лубочные издания в значительной своей части отвечали этой потребности, так как авторы сумели постигнуть дух и вкусы народа, потому что сами вышли из него. Народу же близки вечные идеалы, правда, а не современная изящная литература, написанная под влиянием болезненных общественных явлений» [цитата по 68]. Так что крестьяне, знакомые с отечественной классической литературой, вполне осознанно выбирали лубочные произведения, у них был свой определенный вкус. Например, произведения Л.Н. Толстого не нравились из-за описания чертей. В письмах крестьян осуждалось употребление в книгах «черных слов», «частое призывание антихриста». А вот Пушкина любили, особенно были популярны его повести и сказки. «Сказки Пушкина знают даже безграмотные старухи», — подчеркивал корреспондент Этнографического бюро. У отдельных крестьян встречалось полное собрание сочинений Пушкина. [68]
Заметным источником пополнения книг также служили покупки у «паломников по святым местам». Евангелие было в каждом доме и не по одному экземпляру. На время книги брали в школьной и волостной библиотеках, а также у священников, дьякона, псаломщика, учителя, писаря. Еще книги приобретались на ярмарках и базарах. Принадлежность всех этих книг определялась по оставленным подписям владельцев. В архивах сохранилось множество книг, подписанных крестьянами: «данная книга принадлежит такому-то крестьянину такого-то села» или «деревне такой-то», если книга принадлежала общине. В целом, как замечает М.М. Громыко, запросы крестьян были гораздо выше возможностей книжного рынка, тем более, что стоили книги тогда довольно дорого. [68]
И пусть никого не смущает, простая речь русского мужика, с явными по современным меркам грамматическими ошибками. Мы сейчас не можем себе даже представить насколько был богат язык русского крестьянина. Чего стоит описание только одной коровы, в разных стадиях ее развития: теленок, телок, бычок, теля, телка, телочка, отъемыш, селеток, лоншак, бурун, двулеток, однотравок, бушмак, трехлеток, гунак, телец, юница, телушка, яловка, стельная, дойная, межмолок, переходница, нетель. Или вот, например, разные вида глиняного горшка: крынка, корчага, канопка, ендова, кандюшка, кашник, крупник, кубышка и т.д. Нам остается только ужасаться тому, как обеднел современный русский язык, замусоренный унифицированными и иностранными словами.
Предприимчивость, понятливость, живой интерес и тягу к образованию крестьян отмечали и современники, не принадлежащие к этому классу. Вот некоторые их высказывания о русском крестьянстве: А.С. Пушкин: «О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия.» И в другом месте: «Везде следы довольства и труда». Священник Пошехонского уезда А. Архангельский говорил, что крестьяне его прихода «одарены хорошими умственными способностями, (...) понятливы и имеют хорошую память, здешний народ внимателен ко всему, (...) деятелен и трудолюбив, так что без какого-нибудь дела (...) не может пробыть даже в воскресные дни». Д.И. Фонвизин сравнивая обеспеченность русских крестьян и крестьян Лангедока, Прованса, пишет: «нахожу, беспристрастно судя, состояние наших несравненно счастливейшим». Священник Каширского уезда П. Троицкий: «здешний житель готов вступить в разговор с кем угодно и, если нужно, рассуждать о всяком предмете, не превышающем круга его познаний. В нем есть и сметливость, потому что он вовремя умеет молчать и вовремя высказать, что нужно: есть и рассудительность...». Этнограф Н.А. Иваницкий о вологодских крестьянах: «этот народ в общем умен, хитер и остроумен, как вообще великорусское племя, — об этом повторять нечего». В.Ф. Одоевский также отмечал «чудную понятливость русского народа». Подобные суждения встречались даже в официальных отчетах государственных учреждений: в Вятской губернской палате, в обзоре Рязанской губернии и др. [цитаты по 68, 128]
Продолжение следует.
С первой частью главы можно ознакомиться здесь.
Со второй частью главы можно ознакомиться здесь.
С третьей частью главы можно ознакомиться здесь.
С четвертой частью главы можно ознакомиться здесь.
С пятой частью главы можно ознакомиться здесь.
С шестой частью главы можно ознакомиться здесь.
С седьмой частью главы можно ознакомиться здесь.
С восьмой частью главы можно ознакомиться здесь.
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.