Мировоззрение крестьян (продолжение).
Нравственность.
Много уже было сказано о нравственном облике русского дореволюционного крестьянства. Добавим здесь еще несколько интересных фактов. От глубокой веры исходили все добрые качества крестьян.
Русская деревня отличалась удивительным гостеприимством и милосердием. Это проявлялось не только в помочах и заботе общины о вдовах и погорельцах. Часто было очень сложно отделить помочь от простого милосердия. Помогали и бедным, которым нечем было угостить помочан, ссужали деньги, оплачивали погребение и т.д. Решали это не общиной, а каждый индивидуально. С жалостью и состраданием относились и к чужим погоревшим крестьянам. «Никто не отказывает просящему «на погорелое», — записал Ф.А. Костин. С жалостью относились к преступникам, подавая им еду во время следования на каторгу, о чем сохранились подробные описания того же Достоевского. Но при этом позорным считалось самому попасть в тюрьму или отбыть телесное наказание. «Если такому наказанию подвергся парень — то очень часто девушки отказываются выходить за такого замуж», — сообщалось в Тенишевское бюро. [цитаты по 68]
Вообще люди, просящие о помощи, так называемая нищая братия, отличалась большим разнообразием, помимо погорельцев и странников-богомольцев, по дорогам Руси скитались калики перехожие, слепцы, калуны, скрытники, кубраки, побирушки и многие другие. Нищими могли стать из-за чрезвычайных обстоятельств или совершенно осознанно, взяв на себя крест смирения, отказываясь от какой-либо собственности Христа ради. Встречались конечно и обманщики.
Если кто-либо был особенно известен, например, своим искусством «уставлять» сохи, насаживать косы, то к нему обращались соседи. «В этих случаях «возмездия» (то есть вознаграждения) не полагалось, так как небольшая услуга и помощь другим считались делом совести, и отказ беспричинный в подобных случаях вызвал бы осуждение». [цитата по 68]
Повсеместно проявлялось гостеприимство к чужим людям, попросившим крова, в том числе и нищим. Просто удивительно, какое большое количество упоминаний о распространении милосердия, милостыни, гостеприимства у русских крестьян всей территории России встречается в документах XVIII—XIX веков. Нищих одинаково охотно принимали как бедные, так и зажиточные крестьяне. Отказ путнику в ночлеге и еде считался позором и грехом. При этом плату почти никогда не брали. Во время праздников хозяева угощали всех без разбора. Человек милосердный, оказывающий благотворительную помощь, всегда пользовался уважением односельчан. Во многих деревнях было принято ставить еду у открытого окна специально для нищих, стесняющихся своего положения или пришедших ночью. [68]
Существовали и закрепленные обычаем конкретные поводы и сроки для угощения нищих и раздачи милостыни. За этими сроками и обычаями тоже стоял определенный религиозный смысл. Так, в Курской губернии, по большим праздникам хозяйки брали с собой в церковь «паляницы» (ржаные лепешки), вареники в деревянных мисках, бублики и пироги и по окончании службы оделяли ими нищих. В Сибири было принято на Святки не только угощать, но и наделять значительными припасами нуждающихся. Во многих местностях на Аграфену-купальницу (23 июня) посреди деревни ставились столы с постными яствами (в это время шел Петровский пост) для угощения нищей братии за счет всей деревни. Очень распространена была подача милостыни в связи с похоронами и поминальными днями.
Готовность подать милостыню как по конкретному, закрепленному традицией поводу, так и при неожиданно, стихийно возникающей просьбе была характерна для русских крестьян. Возникая нередко как непосредственное движение души, из чувства жалости и сострадания, эта готовность опиралась и на общий взгляд, в котором воспитывали с раннего детства: подача милостыни считалась богоугодным делом.
К тому же никто не мог заречься от «сумы», неожиданное бедствие могло постигнуть кого угодно. У бедных малоземельных крестьян собственные запасы заканчивались уже зимой. Тогда семья принимала решение «идти по кусочки, кусочничать», то есть просить хлеба у зажиточных соседей. При этом иногда уходили довольно далеко, в другие деревни и волости. Дети чаще всего побирались по окрестным сёлам, возвращаясь на ночь домой, взрослые могли уйти на несколько дней или даже на месяц. При этом имеющие запасы крестьяне всегда подавали. «Пока у крестьянина есть свой или покупной хлеб, он до последней ковриги подаёт» - отмечал в 1870-х годах публицист А. Энгельгардт. [цитата по 126]
Христианские корни имеет и понятие о крестьянском труде, как о деле спасения, а не средстве обогащения, ведь труд благословлен Богом. Русское крестьянство четко осознавало свое значение и более того, гордилось своей ролью хлебопашца и кормильца Отечества. Вот как говаривали об этом крестьяне 19 века: «Мужик — мешок есть, хлебец у него — все есть», «Хлебец его деньги, его чай-сахар. Мужик — работник, работа его капитал, его Божье назначение», «Мужики — не купцы, а крестьяне, работники хлебопахотные: им не капиталы копить, а вырабатывать нужные для дому, для семьи достатки, да за добрые труды быть словутными, почетными в миру, в обществе».
Труд земледельца благодаря христианскому мировосприятию воспринимался святым делом. Несомненно, с идеальной деревенской жизнью связаны и представления крестьян об «обетованной земле», встречающиеся в сказаниях и былинах: Беловодье, царство попа Ивана и т.д. Это видно не только по фольклору и отзывам крестьян, но и по жизни монахов. В России всегда почитались трудовые подвижники многих монастырей. Их хозяйственная деятельность во многом была образцом для подражания, а основатели крупнейших иноческих обителей имели наряду с высочайшим духовным авторитетом и славу великих тружеников. Широко известны примеры усердного труда преподобных Феодосия Печерского, Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского, Иосифа Волоцкого, Нила Сорского и многих других. Монастырь тоже был идеалом жизни и спасения, но новозаветным, в отличие от деревни, появившейся в древности. Однако и в монастырях, занимались земледелием, даже в тех, которые находились в черте города.
Поэтому русские крестьяне были исключительно трудолюбивы. Трудовое воспитание органично входило в семейную жизнь и хозяйственную деятельность семьи. Дети постоянно наблюдали за занятиями старших и охотно подражали им. К тому же крестьянским трудом могли заниматься и дети. К полевым работам мальчиков привлекали в 9-11 лет, девочек в том же возрасте к домоводству, ткачеству, вышивке, выделки пряжи и т.д.
Крестьяне резко осуждали лень, неумелое или недобросовестное отношение к труду. О трудолюбие судили на супрядках, помочах, сенокосе. Даже приданное, которое готовила себе девушка говорило о ее трудолюбие, умение и ловкости. У всех на виду была ее одежда собственного изготовления, украшенная в праздничные дни сложным рукоделием. В некоторых местностях осуществлялся и специальный осмотр женщинами девичьего рукоделия — например, на выставках невест, а также на «перебасках» — соревновании нарядов в доме у молодой. Над теми из подростков, кто не овладел мастерством, соответствовавшим, по местным представлениям, возрасту, начинали насмехаться. Существовали насмешливые прозвища для неумелых, прочно вошедшие в речевой оборот. Не умеешь плести лапти – беслапотник, не умеешь прясть – непряха, не умеешь ткать – ниткаха и т.д. [68]
Понятие чести у крестьян непременно соединялось с сознанием честного выполнения своего долга — в труде, в исполнении взятых на себя обязательств. Оно включало также правдивость и исключало способность наносить несправедливые обиды. В ходу было множество пословиц о твердом слове: «Мое слово золото»; «Не давши слова крепись, а давши держись»; «Уговор дороже денег» и другие.
Умение держать слово особенно проявлялось в сделках, которые крестьяне заключали между собой без письменных документов. Не случайно о договоре, заключенном на словах, говорили, что он заключен «на совесть». По договору — «ряду» — нужно было делать все беспрекословно. «Не исполнять данного слова, обещания крестьянами считается и за грех, и за стыд» [цитата по 68]. Крестьяне считали, что, не уплатив долга на земле, не будешь развязан с земною жизнью на том свете. Поэтому, если должник долго не платил, то давший ему ссуду грозил стереть запись о долге (соседский долг записывали обычно мелом), то есть лишить его возможности рассчитаться. Не уплативший долг терял доверие в общине.
Крестьянское понятие чести включало в себя также для мужчин - отсутствие оснований для оскорблений и умение ответить на незаслуженные поношения; для девушек — чистоту; для женщин — верность.
Вопросы, связанные с честью девушки, могли, по желанию обиженной, рассматриваться на сходке общины. В их числе были оскорбления действиями символического характера: вымазать дегтем ворота, поднять подол, подрезать косу.
Повсеместно у русских ворота, вымазанные дегтем, означали позор для всей семьи и, прежде всего, для девушки, которая жила в этом доме. После этого она подвергалась насмешкам, презрению, оскорблениям. Как правило, не могла выйти замуж. Но традиция хранила и возможность защититься от напрасно возведенного позорящего обвинения. Девушка могла обратиться к старосте и просить его собрать сходку, чтобы снять с себя позор, доказав невинность. [68]
Община всегда соглашалась провести расследование. Призванная для этого женщина удалялась с девушкой, осматривала ее и о результатах сообщала сходке. Если девушка оказывалась невинной, участники сходки кланялись ей в ноги со словами: «Прости нас, ради Бога, ты не виновата, а мы над тобой смеялись и думали, что ты останешься в вековушках». Девушка, в свою очередь, кланялась «обществу». «Благодарим и вас покорно за мое оправдание». Если после оправдательного решения сходки кто-либо оскорблял все-таки девушку, община взимала с него штраф в пользу обиженной, а родственники девушки расправлялись с ним кулаками при общем одобрении людей. [68]
Продолжение следует.
С первой частью главы можно ознакомиться здесь.
Со второй частью главы можно ознакомиться здесь.
С третьей частью главы можно ознакомиться здесь.
С четвертой частью главы можно ознакомиться здесь.
С пятой частью главы можно ознакомиться здесь.
С шестой частью главы можно ознакомиться здесь.
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.