К герцогу Бекингему же за помощью собирается и Бенджамин, брат Атоса. Но его еще с одним гугенотом хватают солдаты Гастона – и по приказу герцога Бена с товарищем вешают на столбы за линией прилива перед Ла Рошелью.
Пусть, мол, гугеноты их спасают, а мы всех перестреляем. Однако, уже Атос решает спасти брата. Правда, не очень понятно, как он узнал, что подвесили на столбе именно Бенджамина. Он смело идет к столбам, позже его нагоняют с лошадьми Арамис и Д’Артаньян. Залп следящих за жертвами королевских солдат (тут не очень ясно – их вовсе не удивило, что спасать гугенотов пришел почему-то королевский же мушкетер Атос и они не мало сумняшеся собирались его убить), предотвращает Ганнибал.
Он гордо показывает солдатам перстень и изрекает: «Я – принц и я – крестник короля, потому приказываю вам не стрелять». Все вяло снимают шляпы. Что-то тут не так… Вообще-то, эти солдаты не одного принца за свою жизнь теоретически должны были видеть.
Причем, речь о настоящих, а не липовых. Во-вторых, приказ стрелять им отдал брат короля – а такой на всю Францию один-единственный. Но вот сколько во Франции королевских крестников, не смог бы сказать, наверное, и сам Людовик XIII. Сколько раз его звали на крестины? А сколько – его отца и Генриха III? Да тут верные сотни дворян и третьего сословия, так что – не аргумент, дорогой принц Эфиопии, не аргумент.
Атос снимает брата со столба (я так и не понял – второй гугенот уже был мертв или мушкетеры его тупо бросили?) и в следующей сцене, где мы видим друзей, они плывут скопом в Англию. Вот так номер – вспомним, что по этому поводу говорил Атос в оригинале, но Бурбулона это ни капли не смущает. Да, мушкетеры плывут на корабле втроем, так как Портос в госпитале, где за ним ухаживает Матильда – между ними намечается любовь. А раненого де Тревиля арестовывают – так как его подчиненные свинтили в Англию.
Мы потихоньку подбираемся к финалу, который взорвется таким фонтаном глупости, на фоне которой померкнут все остальные чудачества.
Миледи, надев рыжий парик, беспрепятственно приникает в замок Бекингема – тот ей очарован и зовет на ужин. Увы, леди Винтер не знала, что там во дворце обитает Констанция и последняя ее быстренько опознает. Никакого Фельтона здесь, конечно, нет, месье Бурбулон идет по прямому пути и Миледи сама собиралась прикончить Бекингема кинжалом. Однако, тот умеючи приложил ее фейсом об тейбл. Ее отправляют в «камеру», богатую такую, в футбол можно играть, герцог собирается ее повесить и, кстати, ту бумажку кардинала Ришелье, он благополучно отобрал и теперь знает, кто за всем этим стоит. И я ни на что не намекаю, но может быть, именно поэтому спецагентам и не выдают документов (или дают заведомо липовые)?
Констанция несет пленнице в «камеру» библию – помолиться. Миледи двигает речь по поводу того, что все мужика – казлы. Мучили ее всю жизнь. (Угу, вот буквально только что Бэкингем лютовал, лицом об стол слабую женщину бил. И за что? Она всего лишь хотела его не больно зарезать). И просит кинжал, чтобы зарезаться самой. Но, готовимся. На следующее посещение, прямо перед казнью, Констанции самой приходит в голову гениальная мысль обменяться с Миледи одеждой. Идея не нова, но еще никогда не была исполнена с такими фееричными последствиями. Вообще-то, леди Винтер Констанцию хотела убить, заранее приготовленным для удушения обрывком платья, но ошалев от ее благородства растрогалась, переоделась и тихо слиняла.
И вот – взрыв бесподобной ахинеи. Пришли палачи герцога, надели Констанции на голову мешок, тут же в комнате, и потащили на эшафот. Как она не кричала, называя свое имя – всё бесполезно. В этой сцене столько нелепостей и она настолько притянута за уши, что диву даешься. Почему мешок надели не на эшафоте? А это чтобы никто из челяди не узнал даму, гостящую у их хозяина. Но почему никто не узнал ее голоса и не заинтересовался именем? Почему Бекингем решил наблюдать за казнью из окна второго этажа? А стекло было звуконепроницаемое? Иначе как он не узнал голоса своей гостьи?
Д’Артаньян опоздал буквально на полминуты, причем, он, как-то понял метров за сто от эшафота, что вешают именно его возлюбленную. Вот он слышал, а герцог нет. Но Констанцию не спасли, вынутая из петли она умерла. Что же, Миледи далеко не ушла – солдаты герцога обложили ее в каком-то заброшенном амбаре, который она же и подожгла изнутри. Гасконец ворвался в амбар один и при этом запер двери на засов изнутри. Ну, вот такой он странный, захотел один на один разобраться со своим главным врагом. «Ты убила Констанцию!» - орет он леди Винтер.
Так, стоп… Как это так – «убила»? Миледи теперь никак нельзя обвинить в этом убийстве, она даже косвенно в этом мало виновата. Она не подставила Констанцию сознательно, так как, и не думала, что ее могут казнить. Почему же гасконец не предъявляет претензии Бекингему – за его головотяпство, приведшее к смерти возлюбленной. После натужной схватки, Миледи засыпает горящими обломками, друзья отправляются домой.
Бекингем зачем-то отдал им бумагу кардинала, угу, лишил себя и своего короля драгоценной улики, которая позволила бы Англии осрамить кардинала на всю Европу. (Еще никогда Штирлиц, не был так близок к провалу). Эта бумажка позволила им спасти от суда де Тревиля, дескать, это кардинал послал их в Англию, чтобы провернуть операцию по разоблачению истинного врага короля – его брата Гастона Орлеанского. Гастон сидит, краснеет и ему очень стыдно. Наверное, его за это чуть-чуть накажут, как и полагается согласно реальной истории.
Портос женится на Матильде де Эрбле. Д’Артаньян грустит, а Атос едет домой навестить сына. В его громадном замке только одна старенькая служанка. И она, естественно, не смогла помешать Миледи похитить их с Атосом сына. Да, она жива – и доказательством тому служит оставленная в кроватке малыша еще одна сережка. Миледи необъяснимым образом воскресла уже в третий раз и все три раза, месье Бурболон не потрудился объяснить, как ей это удалось. Сам Дюма, как известно, только единожды использовал этот прием – а вот Бурбулон решил, что одного раза маловато. Такой вот задел на продолжение. Если Бурбулону, конечно, кто-то еще раз даст денег.
