Как вы бы ответили на вопрос "Что такое психоанализ", в чем его суть? Для всех, кто интересуется психоанализом, необходимость кратко объяснить, что такое психоанализ и что он включает в себя, может вызвать неопределенность и, возможно, даже некоторый страх. Если человек, знающий что-то о психоанализе, задаст этот вопрос в приличном обществе, как ему следует ответить?
Сначала возникает проблема в том, что психоанализ означает разное для разных людей. Для кого-то это в первую очередь теория, а для других - практика. Кроме того, существует огромное количество конкурирующих школ психоанализа, каждая из которых утверждает свою преданность своим выдающимся мыслителям, которые, в свою очередь, утверждают свою преданность работам Фрейда. Действительно, историю психоаналитического движения можно свести к истории расколов и разногласий.
Если перефразировать шутку, приписываемую Мартину Маллу, речь о психоанализе напоминает танец об архитектуре. Не слишком ли это много, просить дать лаконичный ответ? Но тогда как следует отвечать на вопрос "что такое психоанализ"?
В "Вводных лекциях по психоанализу" 1932 года сам Фрейд дает удивительный ответ: отвечать на него не надо. К этому времени в своей карьере Фрейд устал от презрения, которое так часто исходило от тех, кто заговаривал о его теории и при этом мало что знал. Ответ на вопрос "что такое психоанализ" как правило принимал форму защиты психоанализа. Так что совет Фрейда тем, кто спрашивается друзьями и коллегами о психоанализе, - избегать вопроса. Он пишет:
"Если вы будете так неосторожны и выдадите, что кое-что понимаете в предмете, на вас все накинутся, требуя сведений и объяснений, и через некоторое время вы убедитесь, что все эти строгие приговоры отступают перед любой информацией, что едва ли хоть один из этих противников брал в руки хотя бы одну аналитическую книгу, а если все-таки брал, то не преодолел первого же сопротивления при знакомстве с новым материалом.
От введения в психоанализ вы, может быть, и ждете указания, какие аргументы использовать для исправления явно ошибочных мнений об анализе, какие книги рекомендовать для лучшего ознакомления с ним или же какие примеры из литературы или вашего опыта следует приводить в дискуссии, чтобы изменить установку общества. Но я прошу вас, не делайте ничего этого. Это было бы бесполезно, лучше всего вам вообще скрыть свою осведомленность. Если же это уже невозможно, то ограничьтесь тем, что скажите: насколько вам известно, психоанализ – особая отрасль знания, очень трудная для понимания и обсуждения, и занимается он очень серьезными вещами, так что шутить здесь нечего, а для публичных развлечений лучше поискать другую игрушку. ("Вводные лекции по психоанализу" XXII).
Когда Жаку-Алену Миллеру, выдающемуся лакановскому аналитик (главный редактор трудов Лакана и зять последнего), был задан этот же вопрос в интервью для французского журнала Le Point в 2005 году, он выбрал ответ с той точки зрения, что происходит в психоанализе:
"Психоанализ заключается в том, чтобы говорить свободно, не замалчивать идеи, которые проносятся в голове, как это делаем мы сейчас. Постепенно, изнутри ваших собственных слов, формируется другой смысл, который удивляет вас, а затем рассыпается, унося с собой боль. Как правило, вы обнаруживаете, насколько вы были обусловлены, казалось бы, незначительными элементами, встречающимися в опасных обстоятельствах: вещи из детства, встречи, определенные слова, сказанные вам, и мы возвращаемся к ним до тех пор, пока злобный заряд этих элементов не смягчится. Каждый случай индивидуален". - Жак-Ален Миллер, Ответ противникам Фрейда, 22.09.05.
Вместо того чтобы пытаться определить психоанализ как целое, как массивное теоретическое сооружение, Миллер говорит о том, что происходит, когда человек идет в анализ. Его ответ свободен от жаргона, но фокус по-прежнему сосредоточен на том единственном аспекте, который священен для любого психоанализа: речи анализанта. Как говорит Фрейд в открытии вводных лекций, слова пациента - единственный инструмент психоаналитика: "В психоаналитическом лечении не происходит ничего, кроме обмена словами между пациентом и аналитиком".
То, что аналитик хочет сообщить человеку на кушетке, — это то, что то, что он или она говорит, имеет особую и странную ценность, даже если эта ценность не сразу очевидна. Лакан называет это "желанием аналитика", фразой, которую мы можем понимать в самых простых терминах как желание анализанта говорить; желание, передаваемое от аналитика анализанту, просто получить больше материала.
В предоставлении акта речи ключевая часть заявления Миллера, которую следует подчеркнуть, - "... из ваших собственных слов формируется другой смысл и удивляет вас". Каждый, кто прошел психоанализ, узнает в этом описании элемент удивления, который овладевает вами, когда вы понимаете, что использовали одни и те же слова, те же знаки, чтобы описать вещи, которые вы считали совершенно несвязанными. Короче говоря, это переживание заключается в том, чтобы быть высказанным, а не говорить. То, что говорит, является вам Другим; Другим относительно того, что вы говорите себе о себе. Хотя это может показаться мелодраматичным, в большинстве случаев результатом является спонтанный смех. Кормак Галлахер хорошо описал это переживание:
"...Психоаналитик в первую очередь тот, кто приглашает человека, приходящего к нему, говорить, и открытостью этого приглашения создает обстановку, в которой субъект, принимая его, может удивиться тому, что он слышит, и еще более удивлен тем обстоятельством, что сказанное, когда оно адресовано кому-то, кто слушает из определенно искусственного положения, может, в счастливом исходе, заменить рутинный и легко предсказуемый симптом" (Кормак Галлахер, "Психолог как психоаналитик“).
Но то, что некоторые другие терапии находят таким трудным принять в психоанализе, это то, что эти слова, означающие, могут организовать всю психологию и вызывать телесные эффекты. Это основа самой известной максимы Лакана: бессознательное структурировано как язык.
И Лакан, и Миллер отдают предпочтение этому признанию того, что означающее стало материальным в психоанализе. Закончим этот пост двумя цитатами, одной из Лакана и одной из Миллера, которые весьма элегантно подтверждают эту идею примата означающего. Сперва Лакан:
"Психоаналитический опыт заново открыл в человеке императив Слова как закона, сформировавшего его по своему образу и подобию. Он использует поэтическую функцию языка, чтобы придать его желанию символическое опосредование. Пусть этот опыт позволит вам, наконец, понять, что вся реальность его последствий заключается в даре речи, ибо именно через этот дар к человеку пришла вся реальность и через его постоянное действие он поддерживает реальность."
Миллер:
"Это не индивид, не эго, а чистая функция означающего, и это, возможно, в самом начале самое сложное для понимания. Я бы назвал это дисциплиной означающего в аналитической практике. Там вы ничего не знаете об ответе на вопрос: что такое субъект? Вы не знаете. На уровне чистого аналитического опыта мы имеем доступ только к S1, S2 [строка слов, одно означающее следует за другим]. То есть к тому, что говорит пациент" (Жак-Ален Миллер, "A и a в клинических структурах", журнал "Симптом", № 6, весна 2005).
Возможно, то, что Фрейд находил столь трудным в объяснении сути психоанализа, — это соблюдение справедливости в отношении огромной теоретической конструкции, которую он кропотливо и тщательно выстраивал на протяжении всей своей жизни. Когда психоанализ рассматривается как отношение речи и языка, как "дисциплина означающего", как называет ее Миллер, проблема Фрейда не совсем решена, но основа психоанализа в функции речи и языка выкристаллизована как теоретически, так и в аналитической практике.
