Глава 100
– Остановка сердца и дыхания, травма головы, живота и грудной клетки, открытый перелом голени, зрачки вялые, в вену попасть не смогли, интубировали и сразу привезли, – рассказывает фельдшер «Скорой», пока бежит с каталкой по коридору. На ней лежит мальчик, чьё лицо забрызгано алыми каплями. Он смотрит вокруг и по взгляду заметно, что ему очень страшно.
– Что с ним? – спрашиваю коллегу.
– Вылетел из аварийной двери. Не пристегнулся ремнём безопасности, – поясняет фельдшер.
– В первую смотровую.
Я спешу обратно ко входу. Нужно координировать процесс распределения пострадавших, чтобы не случилось столпотворения и хаоса, в котором, не дай Бог, кто-нибудь может остаться без первоочередной помощи. Такого не бывало, но именно благодаря контролю.
– Что здесь? – спрашиваю возле следующей «Неотложки».
– Мальчик, 14 лет, черепно-мозговая травма, сознание спутанное. Твердит один вопрос, давление 115 на 70, пульс 110, дыхание 20.
– Что случилось? Как тебя зовут? – спрашиваю его.
– Веня.
– Глаза открыть можешь?
– Не знаю… А где моя мама?
– Мы её найдём, не волнуйся.
Мальчика увозят, подлетает ещё одна «Скорая». Оттуда вывозят на каталке девочку. Она истошно кричит. Так громко, что у меня закладывает уши, когда оказываюсь поблизости.
– Почти полная ампутация предплечья, – сообщает фельдшер. – Висит на кожном лоскуте, давление 70 на 30, пульс 32, кровопотеря примерно 750 кубиков, влили пол-литра физраствора.
– Мне больно! – вопит девочка, – больно! – она кричит и плачет одновременно.
– Я знаю, милая, знаю. Сейчас мы тебе поможем, – говорю ей.
Перекладываем, ребёнок заливается слезами.
– Общий анализ, группу крови, совместить четыре единицы, мочевой катетер, мочу на кровь, передвижной рентген, – это отдаёт распоряжение Денис, который после возвращения не только быстро вошёл в курс дела, но и повзрослел, став более ответственным.
– Ввести ещё литр физраствора, – командует Маша, прибывшая на подмогу из педиатрии.
– Пять миллиграмма адреналина по вене. Единицу первой отрицательной через инфузор, – Лидия Туманова тоже своё дело знает.
Эта бригада старается спасти ещё одного мальчика. В его ладони зажат и раздавлен смартфон. Я вдруг понимаю: это же тот самый Миша, которого искала их классная руководительница. Школьник хотел показать что-то однокласснице. В этот момент и случилась авария. Теперь врачи пытаются завести мальчику сердце, которое недавно остановилось.
МОЙ ЛЮБОВНО-ДЕТЕКТИВНЫЙ РОМАН "ПОДЖИГАТЕЛЬ" – рекомендую к прочтению! Бесплатно!
Возвращаюсь к кричавшей девочке. Ей сделали укол, и плачет она уже тише, но ещё видно, как лицо несчастной искривлено от боли.
– Я вошла во вторую вену, – сообщает медсестра. – Давление 80 на 50, пульс 112. Два миллиграмма обезболивающего.
– Моя рука отваливается, – плачет девочка.
– Руку спасём?
– Попробуем, – такой разговор происходит над пострадавшей. Она точно это слышит, но я не уверена, что правильно понимает.
– Мы приложим к руке лёд, чтобы остановить кровотечение, – пытаюсь её успокоить, вставая рядом.
– Вы отрежете мою руку? – сквозь слёзы спрашивает школьница.
– Это нужно, чтобы всё как следует очистить, но мы сразу же пришьём её обратно, – обещаю ей.
– Оксигенация 98!
– Быстрее, быстрее! – Денис торопит коллег, чтобы поскорее отвезти девочку в хирургическое отделение. – Держись, пожалуйста, – говорит он пациентке.
– Вызвать невропатолога, все анализы по травме, – это ещё в одной палате. На койке мальчик. – Зрачки вялые. Интубируем и везём на томографию, – говорит Елена Севастьянова. – На боль реагирует.
– Давление 110 на 60, пульс 95, – докладывает медсестра.
– Даём быстрый вводный наркоз, диазепам, три, струйно, – ординатор произносит всё чётко, мне приятно смотреть, как она работает.
– Пульса нет, зрачки неподвижны, – это про того мальчика, Мишу. – Идём на прямой массаж.
– При таких травмах это без толку.
– Лучше, чем ничего, – заявляет Лидия Туманова. – Набор для торакотомии.
– А-а-а-а! – та девочка ещё кричит.
– Ей дали обезболивающее?
– Да.
– Этого мало.
Слышу всё это, когда вхожу в смотровую. Бригада только что провела ампутацию, теперь пытается справиться с сосудами.
– Здесь фонтан! Давление 70 на 40.
– Перелить литр крови.
Рядом один из студентов-практикантов. Увидев, во что превратилась рука девочки, он резко бледнеет, отшатывается и, прикрыв рот рукой, выбегает в коридор. Видно, как парня тошнит прямо там, но я отношусь к подобным вещам с пониманием. Однажды сама впервые увидев, как делают полостную операцию, избавилась от завтрака незамысловатым способом.
Меня зовут во вторую, где нужно интубировать ребёнка, а по трубке, стоит её опустить, сразу поднимается кровь. Я не вижу связки. Придётся делать трахеотомию. Или ретроградную интубацию. Решаюсь на второе.
Мальчика Мишу всё ещё пытаются «завести».
– Тампонады нет?
– Перикард сухой.
– Начинаем прямой массаж. Пульс есть?
– Слабый.
– Пережми аорту.
– Отсос.
– Ничего не вижу.
– Миллиграмм атропина.
– Ничего не вижу опять.
– Я отодвину лёгкое.
– Всё. Готово.
– Двести пятьдесят.
– Разряд!
– Попробуем ещё?
– Давай триста!
Мишу спасти так и не удалось. Слишком серьёзные травмы. Я стою в коридоре. Мимо меня провозят ту девочку с ампутированной рукой. Ей займутся наши нейрохирурги. Девочка выкарабкается, ведь других повреждений у неё, к счастью, нет. Теперь мне предстоит самое тяжёлое. Лариса Хворова сообщает, что приехала мама Миши.
Подхожу к ней. Женщина смотрит на меня с тревогой и надеждой.
– Где мой сын? – спрашивает она.
– Ваш сын попал в дорожную аварию.
– В автобусе, я знаю.
– Да. Он получил множественные и очень серьёзные травмы. Мы перелили много крови, пошли на экстренную операцию. Исчерпали все возможности, но… Несмотря на наши усилия, мы… не смогли спасти его.
Глаза женщины неподвижны, но начинают заполняться слезами. Она словно окаменела. Ни единого движения мускула на лице.
– Ваш Миша… умер.
Она молча разворачивается и уходит. Господи, как же ей тяжело теперь! Я даже представить себе не могу, что испытывает несчастная мать. Ещё утром она проводила своего мальчика в школу, а теперь ей сказали: «он умер». Мне хочется догнать женщину, сказать ей слова утешения, но понимаю: они ей не нужны. Сюда она приехала, чтобы узнать судьбу своего ребёнка, а его…
Сглатываю ком в горле и иду в кабинет. Мы, если не считать Миши, в общем, справились с ситуацией достойно. Не потеряли больше ни одного пациента. Мне хочется верить, что это не всё можно списать на чистую удачу. Вся команда сработала, как единый и хорошо отлаженный механизм.
Вечером звонит Гранин и просит отчитаться. Говорит, что ему звонили из мэрии, требовали сообщить, поскольку пресса наседает. Я кратко доложила и попросила, чтобы к нам не присылали журналистов. Опять будут совать несчастным, исстрадавшимся людям микрофоны в лицо и задавать самый тупой и жестокий вопрос, который только придумать можно:
– Что вы сейчас чувствуете?
Когда вижу это по телевизору, мне каждого корреспондента хочется взять с собой на операцию, когда на столе лежит и корчится от невыносимой боли человек, и врачи пытаются его собрать, как рассыпавшийся паззл. Гранин внемлет моей просьбе, а в конце мягко добавляет, чтобы я шла домой.
После такого дня мысль одна: выспаться. Но у Олюшки свои планы. Пока засыпаю, сидя перед телевизором и смотря какой-то сериал, – это занятие меня отвлекает и расслабляет, – она вдруг начинает плакать. Подхожу к ней и умоляю:
– Олюшка, солнышко моё, мамочке нужно отдохнуть.
– Хнык, хнык, – канючит она.
– Хорошо, хорошо, – и беру её на руки. Оказавшись на мне, дочка заливается ещё сильнее.
– Уа! Уа! Уа!
– Ну всё, всё, перестань. Мы с тобой, всё хорошо.
Проверяю подгузник. Сухая. Может, кушать хочет? Нет, ела недавно. Температуры нет, животик не болит. Может, настроение дурное. Приснилось что-нибудь. Усаживаюсь на диван, но смотреть со мной сериал Олюшка отказывается. Тогда беру один из томов «Медицинской энциклопедии», открываю наобум и начинаю читать: «Симпатоадреналовая система – одна из систем регуляции гомеостаза. Состоит из нервного звена и гормонального, включающего в себя гормоны, синтезируемые мозговым веществом надпочечников, и параганглиями, – адреналин, норадреналин и дофамин…
Попутно покачиваю мою радость, и она под бормотание наконец засыпает. Сил моих хватает лишь на то, чтобы донести её до кроватки. Потом опускаюсь рядом на диван, не в состоянии даже до спальни добраться, и отключаюсь.
Но уже в семь утра я снова на ногах и, после прибытия няни, чмокнув свою маленькую драгоценность, мчусь на работу. После планёрки спешу в третью смотровую.
– Денис Пузырёв, 23 года, жалобы на одышку, лихорадки нет, небольшая тахикардия, – рассказывает медсестра.
Передо мной – настоящий красавец. Голубоглазый, загорелая кожа, светлые короткие волосы. Высокий, около 185 см, кровь с молоком, мышцы буграми, – сразу видно, спортсмен. Представляюсь и спрашиваю, что случилось.
– Я бежал вдоль Финского залива и вдруг начал задыхаться. Так что пришлось остановиться и сесть, – рассказывает Денис.
– Раньше одышка была?
– Нет, только последние недели. Но она становится всё сильнее.
– У вас никогда не было астмы?
– Нет.
– Так вы спортсмен? – спрашивает медсестра. Она из новеньких, молодая девушка, и по глазам вижу, как жадно глазеет на фигуру пациента, когда тот поднимает футболку.
– Да, мастер спорта международного класса, – не без гордости отвечает он. – Кандидат в члены сборной России по лёгкой атлетике.
– Дышите глубоко, пожалуйста, – говорю ему.
– Какая дистанция? – интересуется медсестра. Вспоминаю, как её зовут, – Альбина Тишкина.
– Четыреста метров.
– Лучшее время?
– 46 секунд ровно.
– Хорошо, – улыбается Альбина.
– Дышите глубже, – требую я.
– Поэтому я и заволновался. Для меня не бегать всё равно, что не ходить, – замечает спортсмен.
Я слышу рассеянные хрипы. Назначаю снимок грудной клетки, анализ крови. Выхожу из палаты.
– Эллина Родионовна, вас разыскивает главврач, – сообщают мне в регистратуре.
Час от часу не легче. Что Гранину могло понадобиться?
