«Заключенный Афанасьев Анатолий Иванович, 1967 года рождения, статья 105 часть 2, статья 162 часть 2, 4-й отряд…».
Работая в судебно-психиатрической экспертизе, ты перемещаешься по «стандартному» для эксперта, но пугающему для обывателя маршруту: психиатрическая больница, следственный изолятор, исправительная колония, суд. Иногда не знаешь, где сегодня придется смотреть очередного преступившего закон и совесть человека.
В тот осенний, морозно-солнечный день я стояла на «проходной» исправительной колонии строгого режима.
Перед этим я уже прошла сложную процедуру оформления пропуска. Сложна она не сама по себе, а тем количеством времени, которое на нее уходит у сотрудников колонии.
Дело в том, что за забором никто никуда не торопится. Тебя как эксперта могут уже отлично знать в лицо, тысячу раз видеть твои документы, но всё равно оформление пропуска от этого не ускорится ни на минуту. За столько лет работы выезд в колонию ты воспринимаешь со спокойствием удава.
На проходной мне сказали «движения нет». На языке сотрудников колонии это означает, что по каким-то обстоятельствам войти ты не сможешь. Этим обстоятельством было «освобождение».
Когда мы видим криминальные новости, то там пишут о наказании и сроках («осужден к лишению свободы сроком на… дцать лет»). Мало кто задумывается, что когда-то эти «дцать» лет имеют свойство заканчиваться, и человек выходит на свободу.
Мужчина, по внешнему виду которого сложно определить возраст, стоял с двумя пакетами. Заученной за столько лет скороговоркой он произносил свои ФИО, дату рождения, номер отряда, статьи уголовного кодекса, срок, к которому был осужден.
21 год лишения свободы.
По всему следовало, он отсидел полный срок, то есть «за решетку» он попал еще в конце 90-х (история произошла не в этом году). Точный возраст по внешнему виду определить крайне сложно, осужденные всегда выглядят старше. Черная, видавшая виды одежда, стоптанные ботинки, коричнево-желтые кончики пальцев рук от постоянного курения, испещренное глубокими морщинами лицо. Я не сразу поняла, что меня так зацепило в нем. Видела такие тысячу раз. Когда мужчина в очередной раз повернулся в мою сторону, я поймала его взгляд. За мной дверь проходной. За мной… воля! Он смотрел в сторону двери абсолютно растерянно и тоскливо.
И я его понимаю. Как профессионал. Человек двадцать с лишним лет жил «в режиме», ему говорили, когда вставать, когда идти есть, что делать в течение дня, когда ложиться спать. И так изо дня в день. А что сейчас?
В психиатрии и клинической психологии есть понятие «госпитализм». Когда человек длительное время проводит в больничных условиях, он к ним привыкает. Начинает жить по установленному извне режиму. В его голове внешний мир начинает ассоциироваться с болезнью, из-за которой он попал в больницу, а сама больница – с избавлением от неё. Здесь появляется своеобразная дилемма. С одной стороны – родной дом, обычная жизнь, «воля». А с другой – неконтролируемый страх, что там только хуже, и болезнь вернется. Человек начинает бессознательно препятствовать выписке или вновь и вновь попадает в больницу с очередным осложнением. В более сложных случаях такие больные не могут сами решать даже простейшие повседневные вопросы и становятся психологически беспомощными. С людьми в тюрьме при длительных сроках происходит ровным счетом то же самое. Воля пугает!
В основе этого явления лежит феномен ответственности. Как больной должен принять ответственность за свою болезнь, так и заключенный – за свою жизнь. Длительное нахождение в системе полностью атрофирует эту способность. Человек лишается личной свободы, а потом начинает это бессознательно использовать.
Выйти из тюрьмы – это мечта, ее активно лелеют весь срок (чего стоит только послушать знаменитые песни на «тюремные» темы). А когда выходят, бывшие арестанты просто не знают, что с этой мечтой делать. Им сложно привыкнуть, что сейчас нужно брать ответственность за свою жизнь, принимать решения, обустраивать свой быт и обеспечивать себя.
Спустя три месяца на моем столе лежало «постановление о назначении экспертизы в отношении Афанасьева А.И., обвиняемого по ч.1 ст. 105 УК РФ».
- Знаете, доктор, я ведь вышел всего пару месяцев назад – начал он свою беседу, не зная, что я стала невольным свидетелем его освобождения. Я 21 год отсидел, здесь у вас (!) всё другое стало. В деревню к матери первым делом поехал. Её-то уж нет давно, но домик стоит. Жил там. Пару мужиков местных заходили, спирт приносили и так, закусить чего.
- Как долго вы употребляли алкоголь? - спросила я, в принципе заранее предвидя ответ.
- Ну как вышел, так и пил, каждый день… Один раз поспорили что-то, ну я ножом его и того, в шею, второй убежал. Я ж знаю, уже не выйду отсюда. Ну а как мне еще? Я зэк…