Рязанский князь Олег, по отцу Иванович, сидел за столом, щедро уставленным богатыми яствами. Рядом восседали воеводы да бояре. По правую руку от князя сидел воевода Стоян, а позади него стояли несколько дружинников, призванных охранять воеводу от всяких напастей, где бы он ни находился. Трапезничали сдержанно, как подобает в постный день. Севрюжья искра, да белужья, караси жареные, моченые яблоки, квашеная капуста, постные пироги... Некоторых блюд, стоящий позади Стояна Лучезар, и не знал, но ведал, что после трапезы, сердобольные княжьи холопки, сунут молодчикам в руки узелки с остатками княжьего пира. Лучезар представил, как загорятся глаза Прасковьи, когда увидит она соления. Так, как делали их в княжьем терему, нигде добыть нельзя было. Что уж они там добавляли, а только вкус был таков, что ум отъешь! А Прасковья, к тому же, снова ждала дитя. Лучезар надеялся, что теперь будет сын, но и дочке найдется место в его сердце, лишь бы послал Бог его детишкам здоровья!
От таких мыслей, Лучезара отвлек голос князя, неожиданно громко прозвучавший в наступившей тишине.
-Слыхал я, что у степняков новый хан?
-Да, князь! Долго рядились они, все чего-то делили, но теперь встали снова под одну руку! - ответил князю Стоян.
-К добру то, али к худу? Как разумеете? - продолжал расспрашивать Олег Иванович.
-Прежний князь, Азамат-хан, за мирную жизнь ратовал! Знал, что нет уж у степняков той силы, которая дозволяла держать в страхе наш род! Коли признали ханом подобного Азамату - то миру быть, ну а коли нет...- Стоял грохнул тяжелым кулаком по столу, - То размажем ворога по степи, как назойливого комара!
Его слова поддержали одобрительным смехом. Лучезар же почувствовал, как часто забилось его сердце. Разговор касался его, как никого другого в этой трапезной. Снова извечная тоска по сестре, сжала сердце. Стоян, словно спиной почувствовал настроение своего дружинника, повернул голову и сказал.
-Послов надо к новому хану заслать! У меня и подходящий человек имеется!
Все посмотрели на Лучезара с любопытством. Лишь немногие в Рязани знали о его сестре, ставшей женой монгола. Но все сообразили, что неспроста воевода Стоян, обратил на этого дружинника всеобщее внимание.
-Что ж, дело стоящее! Собирай посольство в путь! - одобрил князь, поднимая кубок.
Как только Лучезар вернулся домой, Прасковья сразу поняла - муж что-то скрывает. Вроде и вел себя так же, как обычно. Сунул ей в руки узелок, подождал когда она его откроет и начнет рассматривать с жадным любопытством, а потом улыбнулся, глядя как она подносит к носу ароматную краюху хлеба. Все было также, только в глазах Лучезара зияла бездонная тоска и вина.
-Говори уже, чего стряслось! - не выдержала Прасковья. Задала вопрос прямо в лоб.
-Мирослава где? - ответил вопросом на вопрос Лучезар.
-Спит уже! Играла с матушкой, да и сомлели обе! Так что стряслось, не увиливай! - жена строго сдвинула брови.
-Ехать мне скоро в путь дальний придется! - ответил Лучезар, понимая, что долго неприятный разговор оттягивать не получится.
-Опять! Только мне рожать время приходит, как ты за порог! - Прасковея заговорила со слезами в голосе, а этого Лучезар выносить не мог.
-Так не сам же я, свои стопы из дома нацелил! Сам князь меня посылает в степь, в чине важном!
-Как в степь? В каком таком чине? - Прасковья даже про обиду позабыла.
-Послом поеду, к новому хану!
-Думаешь свидишься с Мирославой? - с надеждой спросила она.
-А вдруг!
Они принялись шепотом, так чтобы случайно не услышала из мать, обсуждать детали будущего посольства, строить планы и мечтать, что все у Мирославы хорошо, и снова сойдутся их тропинки.
Мирослава и представить себе не могла, что крохотное существо, вышедшее из ее чрева, способно перевернуть все ее представление о мире с ног на голову. Она держала сына на руках и каждый его вдох был спасением и благом. После удивительного возвращения Мансура, жизнь снова обрела краски, а рождение сына, названного Алдаром, наполнило ее новым смыслом. Вместе со своими женщинами и несколькими верными нукерами, Мансур вернулся к тому месту, где раньше располагалось стойбище отца. Жалкое то было зрелище! Земля еще не успела ожить и на том месте, где стояли многочисленные юрты, молодая трава была хилой, вырастала из земли отдельными клочками. Несмотря на это, Мансур решил, что люди должны знать, где искать своего хана и остановиться здесь, тем более, что скота у него было мало, только то, что выделил тесть, а небольшому стаду было где прокормиться на местных просторах. Не успели нукеры поставить юрту для хана, как к становищу стали постепенно подтягиваться подводы с дарами для Мансура. Вместе с дарами проходили и люди, в основном бедняки - харачу, понимая что работы у нового хана много, а людей мало. Становище росло и ширилось, работа была для каждого. Через пару недель потянулись и первые окрестные ханы, в поисках совета или справедливости. Так что свободного времени у молодого хана Мансура почти не оставалось.
Как и подобает, для жен Мансур поставил отдельные юрты, для каждой нашлись служанки. Теперь, едва Мирослава выходила на улицу, все в становище почтительно приветствовали ее, называя Оджин-хатун и это имя, уже становилось привычным и родным.
-Госпожа! - утром служанка влетела в юрту тяжело дыша - так она торопилась, - Каймишь-хатун рожает!
Мирослава тяжело вздохнула. Какую бы неприязнь не испытывала она к первой жене Мансура, но не могла не отдать должное ее сильному и справедливому характеру, уже не раз спавшему их всех. Каймишь не оставила ее в момент родов и долг обязывал отплатить ей тем же.
-Оставайся с Алдаром! Глаз с него не спускай! - велела Мирослава и направилась к юрте Каймишь. У самого входа она столкнулась с Алимой, так же спешившей поддержать Каймишь. Женщины вошли вместе.
Каймишь ходила по юрте, обхватив руками большой живот. За ней семенила служанка, готовая в любую минуту поддержать свою госпожу. Увидев вошедших, Каймишь улыбнулась, хоть и было заметно, каких усилий ей это стоит, и сказала, словно извиняясь:
-Мать учила меня ходить перед родами побольше. Так ребенок родится быстрее и легче!
Мирослава тоже слышала о таком, но у самой нее во время схваток сил не было совсем.
-Все готово для госпожи и ребенка? - спросила Мирослава у служанки. Та утвердительно закивала и начала перечислять заготовленное, больше для себя, чем для Оджин-хатун. Шутка ли - рождение очередного ханского дитя! Единственный промах и головы лишишься!
Внезапно служанка осеклась и замолчала, глядя вслед повернувшейся к ним спиной Каймишь. Мирослава и Алима проследили за ее взглядом и тотчас поняли, что так напугало девушку. За Каймишь тянулся кровавый след, но ханша этого не замечала, продолжая двигаться к противоположной стене юрты. Алима закрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть, Мирослава приложила палец к губам, призывая не пугать Каймишь.
-Каймишь! - Мирослава приблизилась к роженице и осторожно приобняла ее за талию, увлекая к топчану, - Ходить конечно полезно, но тебе надо набраться сил перед самым главном!
Она повела ее к топчану, стараясь сделать так, чтобы Каймишь не увидела собственную кровь, измазавшую войлок на полу. Уже у самого топчана, Каймишь опустила глаза и увидела капли крови, почувствовала как на ногах подсыхают кровавые корки и поняла, что то, что она принимала за отходящие воды, было совсем другой жидкостью, стремящейся покинуть ее тело.
-Найдите самых опытных женщин и повитух! - велела Мирослава, понимая, что скрывать серьезность положения от Каймишь больше нет смысла. Она все поняла сама.
Пока Мирослава, с помощью служанок, избавляла Каймишь от окровавленной одежды, в юрту стали приходить женщины, все, кто что-либо соображал в таинстве появления на свет новой жизни.
Кто-то тронул Мирославу за плечо. Это была Алима.
-Вот, это Джемма! Она знает о родах все! - показала она на невысокую, сухонькую женщину, явно не здешнюю уроженку. Как и у Мирославы, разрез глаз и цвет кожи ее, указывал на то, что судьбы их в какой-то свой временной отрезок схожи.
-Джемма! Посмотри, что происходит с госпожой Каймишь?
-Оджин-хатун! Все, что смогу, я сделаю! Только пусть уйдут все эти женщины - от них больше вреда, чем пользы!
Ее пожелание тут же было исполнено. Скоро в юрте остались лишь роженица, Оджин и Алима, Джемма и одна служанка. Джемма склонилась над Каймишь, которая старалась выглядеть спокойной. Только постепенно бледнеющая кожа, выдавала ее истинное состояние. Джемма потрогала живот Каймишь, заглянула под рубаху. Потом повернулась к Мирославе и глазами показала на выход. Мирослава поспешно вышла и встала около юрты, дожидаясь повитуху. Ей очень не понравилось выражение озабоченности на лице Джеммы. Через некоторое время Джемма присоединилась к ней.
-Дело плохо, госпожа! У Каймишь-хатун сильное кровотечение! Обычно в таких случаях, гибель грозит и матери, и ребенку. У ребенка шансов больше, если помочь ему вовремя появиться на свет, однако это уменьшает шансы выжить для матери...
-Ничего не пойму! Ты можешь спасти и госпожу, и младенца?!
-Думаю нет...Только одного из них, и то...
-Спасай госпожу, ребенка она сможет родить еще!
Джемма грустно покачала головой.
-Это вряд ли, госпожа! Даже если Каймишь-хатун переживет эту ночь, детей у нее точно больше не будет! Думаю, ей самой надо решать, кого спасать...
-Ясно, что она решит дать шанс ребенку! Но не можем же просто позволить ей умереть!
-Я сделаю все, что смогу...
-Тогда идем!
-Оджин! - позвала Каймишь, когда женщины вернулись обратно, - Подойди!
Мирослава подошла, ощущая как внутри все сжимается от страха. Смерть, старуха с косой, как представляли ее в тех краях, где она выросла, кружила рядом, ожидая свою жертву.
-Каймишь, все будет...
-Перестань, Оджин, тебе не идет... Ты не умеешь врать! Я знаю, что со мной что-то не так!
-Все будет хорошо! - сказала Мирослава твердо.
-Я хочу попросить тебя, Оджин! Позаботься о ребенке, если я...
-Да прекрати кликать беду! - не выдержала Мирослава и слова прозвучали грубо.
-Ты не оставишь моего ребенка? - снова повторила Каймишь.
-Конечно не оставлю! За кого ты меня принимаешь? - ответила Мирослава, чтобы поскорее закончить этот разговор. На душе было мерзко и муторно.
-Позовите хана Мансура! - сказала Каймишь твердым голосом и служанка бросилась исполнять ее поручение.
Мансура долго не было. Он отлучился из становища на дальние пастбища. Мирослава сидела рядом с Каймишь, и чем сильнее страдала роженица, тем страшнее становилось Мирославе от осознания неизбежной беды.
Наконец Мансур пришел. Он прошел к Каймишь ни на кого не глядя, сел на край топчана и взял ее бледную, тонкую руку в свою крепкую ладонь.
-Уйдите все! - распорядился хан и женщины покорно вышли.
Через недолгое время Мансур вышел на воздух. В его глазах стояли слезы. Мирослава подошла к мужу, осторожно тронула его за плечо.
-Не сейчас, Оджин, не сейчас...- сказал он и пошел прочь, сгорбив плечи, словно на них лежало целое небо.
Мирослава вернулась в юрту Каймишь. Джемма уже суетилась вокруг нее. Каймишь громко стонала и жалобно подвывала. Порой она тонко пищала, как младенец или котенок, а Мирослава вздрагивала от этих звуков.
-Шли бы Вы к себе, Оджин-хатун! Сына давно пора покормить! - при этих словах Мирослава почувствовала, что в груди стало жарко и тесно. Она отправилась к себе. Пока кормила Алдара, сон сморил ее. Служанка забрала сытого мальчика, а Мирослава, решив лишь пару минут отдохнуть, провалилась в глубокий сон...
