Мы с Владом болтаем всё так же, сидя в кафе. Темы идут одна за другой легко, что незаметно пролетает три часа. Уже по два стаканчика кофе выпито и съедено шесть круассанов. А уходить не хочется. Тепло, хорошо и компания приятная.
В какой-то момент Влад показывает мне на что-то за окном, а я никак не могу увидеть. Он говорит, что там на ветке сидит сразу пять снегирей. И я, чтобы разглядеть, сажусь на диванчик с его стороны. Перегибаюсь через Влада и, наконец, замечаю этих милых птиц с животиками, как красные, наливные яблочки.
— Никогда не видела, чтобы столько сразу было.
Я с каким-то детским умилением смотрю на птиц и даже не задумываюсь, как сейчас стесняю Влада тем, что навалилась на него. Но мне так хорошо в этот момент. За окном зима во всей своей красе. Снег нежным пушком медленно падает на расчищенный тротуар. А потом один из снегирей срывается с ветки, создав ещё больший снегопад под деревом, и за этим маленьким смельчаком одна за другой улетают остальные птицы. Их силуэты исчезают в небе над полосой чёрно-белого города. Будто он – моё тело, а эти птицы – душа.
И я поминаю, что мне так хочется человеческого тепла сейчас. Ни разговоров за жизнь, ни плотских утех, ни добрых дел, а просто, чтобы рядом был человек. Особенный человек, с которым у вас что-то общее на каком-то совершенно ином уровне. Это не про влечение и не про общие интересы, это нечто иное, что нельзя объяснить словами, а можно только почувствовать. И я понимаю, что нашла это в мужчине, который сидит сейчас рядом. И он сам, будто почувствовав моё настроение, берёт в свою тёплую ладонь мои холодные пальцы и легонько сжимает их.
— Пойдём, я покажу тебе один из лучших музеев в городе? Там есть модель ракеты! — Я прерываю молчание, которое затянулось на сотни людей, прошедших за окном.
— Да, давай, — почему-то заспанным голосом мурчит Влад и вздыхает. Но не с грустью, а будто только отошёл от лёгкой дремоты.
В музее мы берём экскурсию на постоянную экспозицию. Я уже всё здесь видела, но Владу, кажется, нравится. Он с восхищением рассматривает космическую технику. А когда я останавливаюсь у какого-нибудь экспоната, чтобы передохнуть и перевести дыхание, Влад подходит совсем близко и просто стоит рядом. Косится на меня, наверное, не понимая, чего я так долго смотрю в одну точку, и кривлюсь, и пытаюсь дышать глубже. Но молчит, не поторапливает и ни о чём не спрашивает.
После музея мы выходим к Волге. Прогуливаемся по набережной, а потом спускаемся на лёд. Здесь вытоптана тропинка по реке, ведущая на другой берег. В школе мы с друзьями ходили туда. На той стороне есть заброшенная усадьба.
Предлагаю Владу пройтись, и он соглашается. И время на льду тоже летит незаметно. Мир вокруг играет разными красками. Здесь, на реке всё куда ярче, чем в городе. Здесь даже без покинувших дерево снегирей не так тоскливо. Но я всё равно не отказываюсь от тёплой руки.
Почти через два часа с остановками, с передышками мы доходим до села Рождествено на противоположном берегу. Проходимся по заснеженным улочкам, пока не набредаем на ту самую усадьбу. Ещё давно мы с друзьями в неё пробирались. И не только в неё. Заброшенных построек хватает. Когда-то они были величественными зданиями, гордыми, крепкими. И вот что осталось от них сейчас. Выбитые окна с чёрной пустотой внутри, на месте которой когда-то был очаг для чьей-то души, а теперь просто очаг, как раковая опухоль, разрушающая последние кирпичики в фундаменте.
Я крепче сжимаю кулаки, так что ногти впиваются в замёрзшие ладони. А Влад говорит:
— Смотри, — и показывает мне на одно из окон усадьбы. Там на, припорошённом снегом и кирпичной крошкой подоконнике сидит снегирь. Будто маленькая частичка души вернулась домой.
— Влад… — мой голос срывается.
Закрываю глаза, и его холодные губы накрывают мои тёплым поцелуем.
