В Перестройку, если помните, сначала робко, потом всё наглее звучали речи в поддержку фермерства. Будто бы наш крестьянин в 1917 году только и мечтал, как бы стать свободным фермером, но приехали большевики в пломбированном вагоне, наобещали пряников, а сами загнали крестьянина в колхозное рабство, и хребет ему там переломили, – такие песни пели перестройщики. – Вот колхозы и не сумели накормить страну! В магазинах шаром покати, хоть кегельбан открывай.
С 1988-го раздували культ Столыпина. Характерное название статьи: «Столыпин и Горбачёв: две реформы “сверху”» («Неделя», 1991, № 19). А чем знаменит Столыпин? – маниакальным желанием ради «Великой России» развить у нас частное фермерство вместо крестьянских общин.
А общины эти существовали на Руси едва ли не с момента… – впрочем, не «едва ли», а точно: с самого момента появления на Земле человеческих сообществ, племён и родов, люди были вынуждены совместно работать, и кто-то один или некий совет, неважно, работу организовывал. Коллективное хозяйство – явление естественное. А вот, капиталистическая фирма, где людей эксплуатируют в хвост и гриву, чтобы вытопить из них прибыль, и увезти её в офшорный банк – дело совсем неестественное.
Вся жизнь крестьянина проходила в его общине! А все вопросы в ней решала сходка: общее собрание, сказали бы сегодня. Вне общины выжить было крайне трудно, а быть изгнанным из неё – страшнее всего. Не случайно «Русская Правда», первый свод писанных законов Руси (XI век, князь Ярослав), самыми тяжёлыми наказаниями за те или иные проступки называл изгнание из общины, наравне с конфискацией имущества и лишением свободы. От таких изгнаний произошло слово «изгой». А смертную казнь «Правда» не предусматривала.
Ни одному князю не влетала в голову дурная мысль разгонять общины. Ведь они давали ратников для княжеской дружины. Крестьяне под «крепость», то есть под своё крепкое слово, обещали, что не разбегутся, и будут содержать своего ратника. Если же кто из общинников желал перейти в другой княжеский удел в поисках лучшей землицы, то мог и уйти, но – покрыв убытки общины от его ухода и получив её согласие. Такая спайка народа и власти во все века русской истории позволяла государству быть на уровне, достаточном для противостояния внешнему вызову, причём чаше мы не проигрывали, а выигрывали, и в результате побед страна расширялась, уменьшая риски для себя.
Дворянства, как благородного сословия, тогда не было нигде. Во Франции оно утвердилось только в конце XVI века. Тогда же – отнюдь не в древности, и даже не в «мрачном Средневековье», а в елизаветинскую эпоху – такое социальное деление появилось в Англии. В России до Петра I дворян звали «холопами», они были слугами высшей знати, бояр и удельных князей. А содержали этих слуг крестьянские общины.
В последние годы XVвека Великий князь Иван III положил начало юридическому оформлению крепостного права. Крестьянам, раньше вольно переходившим в другие княжеские уделы с разрешения общины, отныне такие переходы были позволены лишь в течение недели до, и недели после Юрьева дня (26 ноября). Начиная с Ивана IV, поместья стали передавать представителям зарождавшегося класса дворян – то есть теперь крестьяне содержали не своего ратника, а назначенного им помещика. С другой стороны, дворяне отбывали военную и гражданскую службу с 15 лет до инвалидности или смерти. Каждый работал на своём месте ради обеспечения защиты страны.
В XVIII веке, особенно во времена Екатерины II,крепостнические жестокости достигли пика. Дворяне, освобождённые от обязательной службы, эксплуатировали крестьян безжалостно, особенно на барщине – работе в помещичьем поле. Производители питания буквально не имели времени на обработку собственной землю, для своего прокорма. Сын Екатерины, Павел Петрович, став императором, встал на сторону народа: отныне на барина (будь он хоть госслужащим, хоть откровенным паразитом) крестьяне работали три дня в неделю, на себя – тоже три дня, и один день Богу, выходной. Процарствовал Павел всего ничего, дворяне его убили.
И 19 февраля 1861 года Александр II даровал крепостным свободу! – но, обретя «свободу», землю свою (которая для прокорма) они были обязаны выкупить, уплатив помещику 20% её стоимости, а пока не выкупили, следовало уплачивать оброк или отбывать барщину. Оставшиеся 80% цены земли помещику за крестьян выплатило государство, но крестьяне должны были вернуть их государству в течение 49 лет.
При этом община оставалась в неприкосновенности, её даже сделали, как сказали бы сейчас, юридическим лицом, собственником бо́льшей части крестьянской земли. А почему? – да потому, что собирать выкуп за землю было проще с этого колхоза, чем с каждой семьи в отдельности. Лишь когда напуганный Первой русской революцией царь Николай II отменил долги крестьян по выкупным платежам, общину стали придушивать. А занялся этим предтеча Горбачёва – Пётр Столыпин, со своей идеей превращения отсталых крестьян в высокоэффективных фермеров.
Сельская перенаселённость была страшной. Земли на всех не хватало. Оставшиеся без земли крестьяне оказались бесправными батраками или бежали в города, но там их трудоустройством никто не озаботился, они становились люмпенами, воистину изгоями. Кто-то взял отруба (они прилегали к сёлам) или хутора (эти были в отдалении от сёл), но оставались в связке с общиной: многие дела требовали совместных решений. Новым «фермерам» нужны были техника, удобрения и агрономы, но денег на это у них не было.
Убийство Столыпина в сентябре 1911-го поставило крест на его преобразованиях: власти продолжать реформы не стали, и крестьяне оказались в подвешенном состоянии. Разгоревшиеся при нём конфликты тлели потом аж до 1930 года.
… Здесь мы пропустим революцию и Гражданскую войну. В мае 1922 года Советская власть признала одинаково законными артель, общину, мир, изолированные владения в виде отрубов и хуторов, а также комбинации этих форм. Выбор был за крестьянами, и они, что интересно, выбрали колхозы: к 1929 году, то есть до всех указов о коллективизации, 7% крестьянских хозяйств сами объединились в колхозы, по сути, возрождая общины. Но отсталость никуда не делась, урожайность оставалась чрезвычайно низкой. Для подъёма производительности труда и уровня жизни людей нужны были механизация, химизация и прочие штуки, которые могло дать только быстрое развитие индустрии. А индустрия требовала кадров, которые могла дать деревня!
7 ноября 1929 года Сталин опубликовал статью «Год великого перелома», о том, что в колхозы пошли середняки, составляющие большинство крестьян. Как только партия указала этот путь, люди валом пошли в колхозы. Жизнь в единоличном хозяйстве – далеко не сахар, но многие помнили, как жили в общинах (разваленных совсем недавно Столыпиным) и не видели особой нужды жить у разбитого корыта. Для руководства процессом через месяц был создан Народный Комиссариат Земледелия СССР, Наркомзем. Первым наркомом стал Я.А. Яковлев (Эпштейн).
Однако если в первых колхозах скот и птица не обобществлялись, каждой семье был оставлен большой приусадебный участок, то теперь руководство Наркомзема, подпав под «левую» идею, моделью для колхозов выбрало не артель, а коммуну с обобществлением собственности: ни подворья, ни скотины. Проект был несовместим с русской сельской традицией. Естественно, часть крестьян побежала из колхозов. А те, кто остались, ответили, хоть и со слезами, забоем своего скота, лишь бы не отдавать в чужие руки. Своя коровка много значила для крестьянской семьи! Также сократилась и пашня.
Лишь весной 1932 года местные власти получили «сверху» запрет обобществлять скот, и даже им велели, наоборот, помочь колхозникам в обзаведении скотом. И крестьяне опять потянулись в колхозы! Но было поздно: в 1932-1933 на вызванное вредительским решением Наркомзема о коммунах сокращение продуктовой базы наложился недород, и случился страшный голод со множеством жертв. В марте 1933 года некоторые работники Наркомзема СССР были осуждены за непредупреждение массового голода.
После этого колхозное строительство обрело надёжный фундамент. В 1934 году коллективные крестьянские хозяйства объединяли уже 75% крестьянских дворов, но это уже были общины с наукой и техникой.
Бывший нарком земледелия Я.А. Яковлев (Эпштейн) попал под арест в 1937-м, когда дорос уже до должности заведующего сельхозотделом ЦК ВКП(б). На допросе он признался, что по заданию троцкистского подполья изображал верного генеральной линии партийца, чтобы занять как можно более высокую должность, и в нужный момент эту «линию» поломать. В Сети текст его допроса есть.
Позже, когда другой такой тип – Н.С. Хрущёв, сумел-таки подняться на самый верх партийной «пирамиды» и изменить прежнюю партийную линию, Яковлев и подобные ему руководители сельского хозяйства были, конечно, реабилитированы. В поддержку хрущёвских тезисов о «культе личности» стали работать историки и писатели. Так, журналист Валентин Овечкин публиковал очерки под общим названием «Районные будни», изображая жизнь колхозников как фактически жизнь крепостных при местных властях (неоплачиваемый труд, «рабское» отсутствие паспортов и прочие выдумки). Таких очеркистов и писателей были сотни, и они вбрасывали мысль, что коллективизация велась якобы насильственно, умалчивая, что крестьяне сами свободно записывались в колхозы или выходили из них, в зависимости от условий.
В конце 1980-х пришло время неодобрительной оценки крупного коллективного хозяйства как такового. «Прожектёры перестройки» голосили, что райкомы командуют колхозами, указывая, когда и что сеять, чем удобрять, и что нет там никакой свободы. А ведь всюду уже в достатке имелись агрономы, зоотехники, ветеринары и прочие специалисты – неужели они в дни райкомовских партхозактивов смирно ожидали указания секретаря райкома, как им поля молотить, и чем ящера лечить?
Зазвучали требования введения частной собственности на землю, включения её в товарный оборот, замены колхозов фермерскими хозяйствами. Помнится, воспевали фермера Н.С. Сивкова, даже сняли документальный фильм «Архангельский мужик...». Он, взяв у совхоза в аренду 194 га земли и технику, с сыном и наёмным работником вырастил стадо коров в сто голов. Молодец, факт. Но в 1989-1990 годах это был единственный пример! Агитаторы же фермерской идеи доказывали, что все так могут, что это магистральный путь быстрого подъёма.
Скоро пришло время проверки. Обманутые перестройщиками люди пошли «в поля»: с 1 января 1991 года до 1 января 1994-го количество фермеров в России выросло с 4,4 до 270 тысяч человек, больше, чем в шестьдесят раз, после чего этот рост резко… даже не сократился, а кончился, а затем начался отток. А почему? – а потому что в 1991-м новое капиталистическое правительство бросило на развитие фермерства, через льготные кредиты, колоссальные бюджетные средства, больше, чем в то же время на колхозы и совхозы – а осенью 1993-го это кредитование прекратило. И рост кончился.
Кстати, результаты тоже не вдохновляли: фермеры в те годы, используя около 6% сельхозугодий, производили примерно 2% продовольствия. Остальное давали «отсталые» колхозы и совхозы, а после кризиса 1998 года – появившиеся как раз тогда агрохолдинги. Теперь уж точно все подчинённые им бывшие колхозы получали «сверху» указания, что и когда сеять и молотить. Самоуправление и свобода пропали напрочь.
Проблема-то не в том, частная земля или коллективная, а в том, что хозяйство должно быть крупным и обеспеченным современной техникой и современной агрономией! Колхозы могли бы развиться до нужных размеров и мощностей, а фермеры – нет.
Не так давно замглавы Росстата К.Э. Лайкам сообщил: «Общее число объектов предпринимательской деятельности в сельском хозяйстве сократилось. <...> В 2016 году их насчитывалось 211 тыс., а в 2021 году – 151 тыс. При этом сократилось число сельхозорганизаций на 3 тыс., на 10%, а фермерских хозяйств и ИП – на 56 тыс., на треть». Падение на треть! За пять лет!
Получается, нас от Хрущёва и до Горбачёва обманывали с одной целью: представить достижения сталинского периода как ничтожные, преступные, недостойные сохранения и повторения. Это – вражеские цели, о чём все мы не должны забывать.
Дмитрий КАЛЮЖНЫЙ.
ИЛЛ.: ИЗ Сети.
Что не так со Столыпиным
Вреда от подмены нашей истории уже не исправить
Хня
