3 Гусеницы шелкопряда казались детям отвратительными и были ужасно прожорливыми. Теперь, на завершающем этапе, они являли собою белые коконы, налепленные со всех сторон на пучки прутьев. Собирать коконы было интересно и не противно, а уж играть ими - и вовсе презанимательное занятие. К данной работе были привлечены все жители аула от мала до велика.
Старшая дочь Анны, Роза, набрала в ладонь гладких коконов и провозгласила с видом знатока:
— Вон та тётя сказала, что на одно шёлковое платье уходит два тутовых дерева - именно столько должны съесть гусеницы, чтобы замотать себя в кокон шёлковой нитью.
Она бережно ссыпала коконы в специальную корзину. Ей вспомнился звук, который ещё недавно стоял в помещении - звук работающих челюстей шелкопрядов. Гусеницы с невероятной прожорливостью поедали тутовые листья. Этот звук был похож на непрестанную дробь дождя по навесной крыше. С тутовыми листьями дети были отлично знакомы - в родном Крыму эти деревья именовались шелковицей и приносили вкусные сладкие ягоды, напоминающие по виду ежевику.
— А что там внутри? - любопытствовала сестра.
— Гусеницы, которые стали куколками. Мы их соберём, а потом их убьют горячим воздухом, иначе они вылупятся и испортят кокон.
— Жалко их...
— Да, мне тоже.
— Мама! Мама идёт! - вскричала младшая сестрёнка, которой за время скитаний уже успело исполниться четыре года.
Их мать Анна была взволнована. Среди растрёпанных волос, кое-как повязанных серых платком, горели её чёрные глаза. Впалость щёк придавала её лицу сходство с мумией - до того она была измотана работой, недоеданием и заботами. Но глаза их мамы горели! Впервые! В них плясал наглый и радостный огонёк надежды. Дети давно не видели у матери таких глаз, а младшая дочь так тем более.
Анна вернулась из Ашхабада. Время от времени она ходила туда за сводками совинформбюро.
— Дети! Дети, Господи!
Бабушка, мать Анны, уже бежала к ним с другого конца цеха. Анна обняла детей, поцеловала каждого в макушку по несколько раз и, задыхаясь от счастливого известия, выпалила:
— Феодосию освободили от немцев! Я отправила запрос в наш исполком, чтобы нам прислали вызов и разрешили вернуться домой!
— Домой! Домой! – запрыгали наперебой её дочери.
Подоспевшая бабушка переглянулась с Анной. Зажав ладонями рты, они смотрели друг на друга. Пожилая женщина всё поняла по глазам, без слов, и давай плакать от счастья. Роза, лелея слабую надежду на восстановление прежней жизни, спросила: – А папа уже дома?
Коконы шелкопряда были сжаты в её руке. Она не заметила, как раздавила их от волнения. Пусть всё будет как прежде! Пусть они вернутся в свой дружный и весёлый двор! И будут вновь гулять под мирным небом – она и все её друзья: неугомонная Цилечка, лапочка Лия, умник-Вова и дети Лангмана, конечно, уже подросли, с ними тоже будет очень интересно! А первая, к кому она заявится в гости, будет старушка Нили, которая дарила им столько бескорыстной любви!
— Нет, Роза, война ещё не закончена. Не знаю, когда мы увидим отца.
Анна узнала, что Феодосия была освобождена от фашистов в прошлом месяце, в апреле 1944 года. До июля они ждали вызов домой. Пески Каракумы, сухие и скучные, всё ещё окружали их, но после счастливого известия утратили свой чужестранный гнёт. Домой! Скоро домой! Прощай, лысый аул, занесённый песками Туркмении! Спасибо, что приютил и дал всё, чем был сам богат! Ах, этот пустынный плен! Что ни день, то раскаляющее солнце пустыни, что ни ночь, то жуткий холод далёкой луны… Домой! Нет ничего для семьи Анны желаннее. В начале августа они отправились в обратный путь и после долгой, изнуряющей дороги, вернулись в родной город.
«Милая Феодосия, матушка ласковая! Как дороги мне берега твои, зацелованные солнцем и морем умытые! Но что же! Что же они с тобой, проклятые, сделали?!» - горько воскликнула внутри себя Анна и заплакала, сойдя с теплохода на берег. Дети жались к ней со всех сторон – не узнавали родного города.
Безмерно уставшая Феодосия, избитая и искалеченная войной, лежала на собственных руинах. Дома́, хранившие историю былых веков, были беспощадно разрушены, дороги и тротуары разбиты, а по деревьям словно проехались зубцами огромной расчёски: поредели ветви тополей , платанов и кипарисов, фасады зданий, зияя дырами или вовсе лишившись стен, открывали внутренности разграбленных домов. Бедная, несчастная Феодосия, как и вся многострадальная русская земля, до основания прочувствовала на себе фашистские зверства.
Прямиком из порта семья Анны отправилась домой. Их двор мало пострадал, только фасады искусали осколки, да выбило стёкла отдельных квартир. Они не встретили ни одного знакомого лица. Квартира их была заперта, ключ Анны не подходил для замка. На всякий случай, она решила постучать в дверь и, к большому удивлению всей семьи, ей открыли.
Это были совершенно чужие люди, которых поселили в квартиру Анны – художник из Риги вместе со своей семьёй. Незваных гостей не пустили за порог собственного дома. Мирный разговор ни к чему не привёл. Бабушка кричала, Анна скандалила с жильцом, дети, ничего не понимая и испугавшись, толпились на лестничной клетке. Вышли соседи – все тоже сплошь чужие люди, которых никогда прежде не видела Анна. Никто не собирался возвращать им их же жильё, а напротив, отнеслись крайне враждебно.
— Вас здесь никто не ждал! Возвращайтесь туда, откуда приехали!
Анна, имея на руках вызов о возвращении домой, оставила мать с детьми около подъезда и отправилась прямиком в горком партии, а после и в милицию. Имущество им не вернули, но выделили комнату в квартире заслуженного врача Манусевича, которого уже не было в живых - немцы убили его ещё в 1941 году вместе с женой.
Предыдущая *** Начало
