2. — Как обокрали соседи? Вы же час назад покинули дом!
Сара с полыхающими щеками усаживала на горшок ребёнка. Растерянные пассажиры кучковались семьями на палубе. Среди них мелькало множество знакомых лиц. Чёрные кудри Сары выбил из причёски ветер - они разлетались по лицу, заслоняли красные глаза. Анна, облепленная детьми, стояла на палубе около неё. Их теплоход отчаливал с пристани.
— А вот так! - не поднимая глаз, говорила Сара, - Увидела я, что ты взяла горшок для малышки. Дай, думаю, и за своим тоже сбегаю, дом-то мой рядом, в пяти минутах от порта. Поднимаюсь на свой этаж... и ажно пошатнулась, благо, перила есть в подъезде, за них ухватилась, - рассказывала Сара, сбиваясь от тяжёлого дыхания. - Дверь в нашу квартиру приоткрыта, замок выбит! Захожу, значит, и думаю: неужели воры подстерегли и быстро влезли? Да лучше б то воры были, Господи! Соседки! Соседки, с которыми мы всегда дружили, рыщут по комнатам и наши вещи в наволочки складывают.
— А ты что?
— А я молча. Молча. И они тоже – стоят, смотрят на меня, баулы с моими вещами опустили скромно до пола. Застеснялись. Я им и слова не сказала – взяла утюг и перебила всю посуду, зеркала. Шторы наши, считай новые, ножницами искромсала и подушки с одеялами проткнула. Это всё, что успела, боялась опоздать.
Анна с беспокойством подумала и о своей брошенной квартире. Жаль оставлять всё на произвол судьбы, но она понимала, что жизни детей важнее. Анна сочувственно положила руку на плечо Сары. В складках юбки путалась её полуторагодовалая дочь.
Берега родной Феодосии удалялись от них. Море ласкалось к набережной города, облизывая его берега солёными волнами. Портовые краны уродовали не раз отведавший пороха порт. Тонули в зелени приморских улочек дома и тротуары, и башни Генуэзской крепости оставались стоять, как древние стражи, воображая, что они по-прежнему охраняют холмы Крымского предгорья. Но им, конечно, никого уже не защитить: ни тех, кто остался, ни тех, кого выгнала из дома война.
Люди толпились на палубе. Кто-то, как и Анна, смотрел на удаляющийся город с тревогой и удушающей грустью. Других женщин дёргали дети. Всё дальше и дальше уносило эвакуированных в неизвестность. Анна хорошо запомнила, что на теплоходе не было ни одного мужчины: ни старого, ни молодого. Только женщины и детвора. К вечеру они прибыли в одну из кубанских станиц.
Анну с матерью и детьми подселили в дом к местным жителям. Хозяева встретили их сдержанно, но полученные распоряжения выполнили – выделили им комнату, где на пятерых было всего три кровати. Старшая и средняя дочери разместились на одной кровати, Анна с младшей на другой и только бабушке досталось отдельное место. Сразу же после заселения и обустройства женщин направили на работу в колхоз, а детей определили в школу и детский сад.
Осень уходила, подступала зима, а война и не думала завершаться. Огонь фашизма горел и языки его пламени бросало то тут, то там по русской земле. Загорелся костёр немецкой оккупации и на Кубани. К тому моменту семья Анны прожила в станице год. Когда немец стал подступать, их вновь сорвали с места и отправили на Кавказ, а потом и в Среднюю Азию.
Кабардино-Балкария встретила их затяжным дождём. Измученных непростой дорогой эвакуированных вновь расселили по семьям. Анна с матерью получили новую работу – на консервном заводе. Все в то время трудились для фронта. Война и здесь настигала их – через время они оказались в Нальчике, а затем немецкая оккупация всё дальше и дальше загоняла их в глубь страны.
Эшелоны… эшелоны… Иногда путь был настолько длинным, что Анна лезла на стенку от отчаяния. Особенно когда их составы бомбили немцы. Не счесть, сколько эвакуированных погибло под бомбёжками. Семья Анны выжила чудом.
— Песок. Песок! Мама, смотри сколько песка!
Дочь освободила место у щели в товарном вагоне, чтобы мать смогла рассмотреть «пейзаж». Перед глазами замелькала песчаная с намётами земля. Местами её покрывала слабая, выжженная на солнце растительность.
— Где мы?
— Говорили, что нас везут в Туркмению, - неуверенно ответила Анна. Она не имела представления о том, как выглядит эта республика.
Так Анна с детьми попала в пустыню Каракумы. Вместе с ними сюда доехала ещё одна феодосийка с четырьмя детьми и женщина, тоже еврейка, из кубанской станицы.
Их поселили в ауле среди песков, где помимо трёх эвакуированных семей обитало четыре местных семейства. Всё выжжено было вокруг. Кое-где семена травы сумели зацепится за почву и произрастали у оснований песчаных дюн, и колыхались как жалкие соломенные парики на голове огородного чучела. Условия быта им были предоставлены самые печальные – по сути никаких условий, кроме крыши над головой. Анна, её мать и обе эвакуированные с ними женщины были направлены трудиться на хлопковых полях. С пяти утра и до десяти вечера они собирали хлопок, и только в полуденные четыре часа, жаркие настолько, что пески раскалялись, как сковородки на огне, им давали перерыв на отдых. Ни школ, ни детского сада в ауле не было и дети были предоставлены сами себе все дни напролёт.