Публикую здесь некоторые отрывки из моей книги "Диалог о словах и языке". Полный текст книги см. по ссылке: https://vk.com/etimvk.
М.К. Выходит, что сегодня этимология – это чисто элитарная наука, доступная только тем, кто обладает определёнными знаниями? Или ей может заниматься кто угодно?
А.М. Этимология научная – это преимущественно занятие лингвистов, которые имеют соответствующее образование, опыт исследований, работы которых признаются в научных кругах. Есть специалисты, которые прекрасно разбираются в лингвистике, сравнительно-историческом языкознании, знают немало языков, но их сфера деятельности несколько иная. Например, прочтение берестяных грамот или иных древних письменных источников не обходится без филологов и лингвистов, но это всё область археологии, истории, культурологии. Например, академик Андрей Анатольевич Зализняк, будучи прекрасным лингвистом, разбиравшимся в этимологии, применял свои обширные знания при анализе текстов берестяных грамот, чем существенно помог историкам. Но Олег Николаевич Трубачёв, которого выше я выделил отдельно, был именно этимологом и занимался только историей слов.
И лингвисты, которые пользуются данными этимологии, и этимологи, которые пользуются данными многих наук, могут считаться авторитетами. Им можно доверять, хотя не всегда и не во всём. К их работам следует относиться критично, ведь иногда и профессионалы могут заблуждаться в своих построениях. К счастью, современная наука саморегулируется, и то, что ложно, быстро отметается. Теории и гипотезы, прошедшие проверку временем, не утратившие своей актуальности, можно считать достоверными.
М.К. То есть всю сравнительную лингвистику можно считать достоверной в целом, если она пережила двести лет и на сегодняшний день не отвергается в научном сообществе?
А.М. Да, именно так. Хотя в сравнительно-историческом языкознании и происходили какие-то смены парадигм, были «кризисы», в целом отрицания достигнутого за двести лет не произошло. Эта наука нашла свою базу в XIX веке, вобрала в себя всё самое ценное из того, что было предложено великими лингвистами того времени, отбросила всё то, что было явно ложно, и теперь мы видим стройную систему знаний о законах развития языка, об изменениях в языке, языковом родстве, о происхождении слов. Споры между учёными продолжаются уже по частным вопросам, и в этих спорах, несомненно, родится новая истина. Столпы же этой системы знаний оспаривать никто не станет… Кроме лингвофриков.
М.К. Лингвофрики – это те люди, которые «гонят туфту», прикрываясь лингвистикой? Я правильно понимаю смысл этого слова?
А.М. В целом всё так. Это понятие применяется в отношении тех людей, которые работают в области лингвистики или используют лингвистические данные в своих целях, но при этом по невежеству или в силу иных причин искажают лингвистические факты, а то и вовсе их отбрасывают, обосновывая свои собственные теории.
Учение лингвофриков (или лучше сказать – учения, так как два лингвофрика могут противоречить друг другу больше, чем официальной науке) я называю лингвофрикианством. Есть также понятие псевдолингвистика, которое менее экспрессивно. В каждой науке есть свои фрики: в истории, в астрономии, в физике, в биологии и т. д. В лингвистике лингвофрикианство – это явление не уникальное, но имеющее свои особенности и по-своему опасное.
М.К. Опасное лингвофрикианство? Мне кажется, что в этом не может быть чего-то очень опасного. Если наука развивается в одном направлении, а какой-то лингвофрик придумал что-то своё, то правда всё равно будет на стороне официальной науки, а учение лингвофриков быстро забудется. Ведь ты сам сказал, что наука быстро отбрасывает всё ложное.
А.М. Всё это правда, но лингвофрики ведь бывают разные. Если какой-то малоизвестный человек придумал что-то своё, что явно является выдумкой, и рассказал об этом в интернете или поделился своей идеей в кругу друзей, то ничего страшного не произойдёт. Но если лингвофрик – влиятельный человек, учёный, а тем более политик, то это может привести к катастрофическим последствиям. Разумеется, через какое-то время последствия сгладятся, о таких лингвофриках позабудут, но они успеют наломать дров.
М.К. Я почему-то сразу вспомнила о Третьем рейхе. Гитлер и его приспешники наверняка ведь брали на вооружение некоторые лингвистические теории, которые вписывались в рамки немецкого национал-социализма, отсекая при этом всё то, что ему противоречило. Очевидно, были и учёные, которые обслуживали науку нацистской Германии. В этом смысле это может быть опасно.
А.М. Говоря о Третьем рейхе, обычно вспоминают язык пропаганды, хотя нацисты действительно уделяли некоторое внимание и историческому языкознанию. Нацисты были поклонниками всего германского, они изучали германские древности, но часто под своим углом зрения. Это правда. И многие «выгодные» для них теории, которые бы подчёркивали превосходство немецкой нации, они, конечно, брали в оборот. Но это далеко не единственный и не самый яркий пример. Есть примеры и из нашей истории.
В начале XXвека востоковед, кавказовед и археолог Николай Яковлевич Марр стал выдвигать сумбурные гипотезы о развитии языка, которые к 1923 году были оформлены в так называемое «новое учение о языке». Сам Марр был прекрасным специалистом по кавказским языкам, он, действительно, немало сделал на этом поприще. Но в целом в советской лингвистике он сыграл отрицательную роль как раз из-за этого своего «учения». Некоторые сегодня сравнивают «марризм» с «лысенковщиной», что не совсем корректно, но сходства между этими явлениями в советской науке, несомненно, есть.
Марровское «новое учение о языке» было учением о «классовой сущности языка», которое отрицало «буржуазное» сравнительно-историческое языкознание и во многом опиралось на теорию стадиальности. Согласно «учению» Марра, языки возникали независимо друг от друга, проходя путь от жестов к так называемым «диффузным выкрикам», которые включали четыре базовых элемента: сал, бер, йон, рош. В результате каких-то непонятных изменений эти базовые корни развились во все известные и неизвестные слова живых и мёртвых языков. Опираясь исключительно на внешнее сходство, Марр мог легко связать слова красный, русский, рыжий, ручей, усматривая в них производные от элемента рош; слова смерды, шумеры, смерть, сумерки он относил к элементу бер. Им отрицалась сложившаяся генетическая классификация языков, но «обосновывалось» существование некой обширной «яфетической семьи» языков; утверждалось родство явно неродственных языков (например, грузинского и армянского); постулировалось, что языки возникают в результате «скрещивания», а не расхождения от единого праязыка; единый для всего человечества язык будущего будет «языком коммунистического общества». В общем, Николай Яковлевич Марр, будучи плохо подкованным в теоретической лингвистике, но обладая неудержимой фантазией, просто катком прошёлся по всему нашему языкознанию, развивая такие вот идеи. Владимир Михайлович Алпатов в книге «Языковеды, востоковеды, историки» даже назвал его «громовержцем».
Может быть, не было бы всё так печально в этой истории, если бы не высокое покровительство самого Сталина. На XVI съезде ВКП(б) в 1930 году Иосиф Виссарионович поддержал Марра, а вскоре Марр стал членом компартии, что сделало его весьма влиятельным в научных кругах.
У Марра было много сторонников из числа его учеников, а также других видных учёных (часто лингвистами не являвшихся), которые многие постулаты «нового учения» принимали на веру, восхищаясь глобальными построениями «громовержца». Но были и такие здравомыслящие учёные, которые критически отнеслись к работам Марра, что стоило им карьеры, а иногда и жизни.
Лингвист Николай Сергеевич Трубецкой, находившийся в то время в эмиграции, откровенно считал Марра душевнобольным, говорил, что его работы «рецензировать должен не столько лингвист, сколько психиатр». Трубецкому ничего не было за такую критику, достать его в Европе было трудновато. Но вот Евгению Дмитриевичу Поливанову, который жил в СССР, повезло меньше. Поливанов резко выступал против «марризма», указывая на явную ложность «учения». На открытом диспуте он говорил следующее: «Когда человек говорит: бросьте вашу сравнительную грамматику индоевропейских языков, – я вам объясню все слова индоевропейских языков из четырех элементов, – это же все равно, что какой-нибудь человек пришел на собрание химиков и сказал: «Забудьте, что вода – H2O. Вода – это нечто другое, это смесь азота с аммонием, – поверьте мне на слово, и я из этого объясню вам весь мир». Это то же самое. Мы можем потребовать объяснения, мы можем потребовать доказательства: докажи эти четыре элемента. Доказательств, однако, нет». После этого, как и следовало ожидать, началась организованная травля Поливанова, он был вынужден уехать работать в Среднюю Азию, но и там его добивали сторонники Марра. В 1937 году, уже после смерти самого «громовержца», Евгения Поливанова арестовали по надуманному поводу (шпионаж в пользу Японии), а в начале 1938 года расстреляли в Москве. После этого учёные, опасавшиеся за свою жизнь, до середины века притихли и послушно терпели «марризм» в советском языкознании.
В мае 1950 года началась широкая дискуссия об «учении» Марра в газете «Правда», а в июле вышло «гениальное произведение» Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», в котором «марризм» подвергся окончательному разгрому. Почему Сталин сменил отношение к «буржуазному» сравнительно-историческому языкознанию, до сих пор остаётся тайной. То ли лингвист Арнольд Чикобава сумел на него повлиять, то ли Сталин сам дошёл до того, что учение Марра было антинаучным (да ещё и явно противоречащим марксизму), уже вряд ли кто-то точно скажет. В общем, всё вернулось на круги своя, но это дорого стоило советской науке.
М.К. Про такое я что-то слышала. Марр бы, скорее всего, не был поддержан остальными учёными, если бы не покровительство самого товарища Сталина. Так вышло, что самодур от науки попал под крыло самодура от политики, и вот такая каша заварилась.
А.М. Мне кажется, в этой истории всё сложнее. Марр был человеком очень харизматичным, убеждённым в своих теориях. Эта убеждённость привлекала к нему многих историков и археологов, которые в его идеях пытались найти что-то новое. Покровительство Сталина не было решающим. Марр заработал свой авторитет значительно раньше, он имел других высоких покровителей ещё до конца 1920-х годов. Покровительство Сталина стало лишь апогеем его влияния. Так как он был вообще одним из немногих специалистов по кавказским языкам в то время, не было таких лингвистов, которые бы что-то смогли противопоставить его выкладкам, хотя многие прекрасно понимали, что во многом Марр глубоко заблуждался. Свою роль сыграла сама эпоха: это было начало широкомасштабного коммунистического строительства, революция в мышлении, в том числе и научном. В итоге, как ты верно заметила, «заварилась каша».
