В Гурзуфе художнику тесно. Видишь его поначалу чужими глазами - так много этюдов за сто с лишним лет здесь понаписано. Чувствуешь, что Коровин тебя опередил принципиально, а многочисленные члены Союза художников - беспринципно. Приходится начинать бездумно, пускаясь на поводу вдохновения, даже просто - вдоха, когда дышишь этим случайным ракурсом, густым солнцем, цветной щедростью нахоженных улочек.
Конечно, пишешь море. Но как пишешь - противоречие живет в самом процессе работы, когда каждым движением кисти ты останавливаешь и фиксируешь непрерывное движение стихии. Море волнуется, и ты волнуешься. Но масштаб волнения несравнимо смешон. С камнями, конечно, проще, они неподвижные и грубые - как твой еще не обвыкшийся глаз.
Солнце уходит за гору, ветер стихает, есть почти час, чтобы успеть прихватить замерший вечерний свет. И эта неподвижность мнимая - прибоя почти нет, но волны плавятся платиной, лениво дразнят небо. Зелень набирает ледяной черноты, охлаждает нагретые за день оттенки. И, окончательно путая твой этюд, появляются золотые пятна фонарей, торопят и намекают, что сейчас все провалится в темный бархатный сумрак.
Поехали в Симеиз, встретились со знакомой, погуляли, искупались, обратно ехать без этюда не годится. А полдень в разгаре, цвета нигде нет, берег здесь голый. Решил писать не цветное, но самое контрастное - против солнца и его раскаленной дорожки среди штиля. Блики слепят - зеркальный блеск, тень - черная пустота, хороша задача для живописца. Стою, пишу, упрямничаю. Придумываю цвет на камнях, что против солнца, стараюсь не лезть в белила. Глаза режет до слёз, оттенков не разобрать.
Доупрямничался и доделал. Получилась почти тональная работа, хоть в ч-б режим переводи - не много потеряет. Но - попробовал, рискнул, остался доволен попыткой. Кстати, на заднем плане - гора Кошка, срисована с натуры удовлетворительно.
Гурзуф у моря - курортный, ближе к трассе - будничный. Залез повыше в поисках мотива, шел по Ореховой улице и написал ее же в результате, причем со старой орешиной по центру. Вертикальный формат трудно собирать, но мне пустой угол помогла заполнить желтая - под тему осени - легковушка.
Была пара одинаковых по свету вечеров, когда теней совсем нет, небо забито серой облачностью и время будто стоит - такое освещение часто бывает в Питере. Я под этот свет нашел странный мотив - не курортный, насыщенный обычной жизнью. И с удовольствием выписывал подробности, а невидимый закат за спиной лишь добавлял мне розовой подсветки.
Замечательно, что попалось цветущее в сентябре дерево, но и желтая газовая труба мне не меньше была дорогА.
Пишешь вечернюю бухту, а в ней у моря - дача Чехова, а вверху - корпус Артека. И - ничего, уживаются на маленьком холсте, обмениваются рефлексами.
Холст небольшой, но писал его я долго и страстно, в три сеанса, и "добивал" уже без натуры. Главное было - не вид, не кипарисы, а потрепанные и выцветшие за сезон занавески веранды, которые набрали в себя удивительно богатые оттенки - прямо розовый перламутр! А остальное уже присоседилось к ним. Мимо моего этюдника шли по своим делам местные, порой что-то одобрительно говорили. Но впервые на пленере, именно за эту работу одна бабушка угостила меня пирожком с картошкой, и мне он показался необычайно вкусным. Но этюду не повезло - пока он подсыхал на террасске съемного жилья, тюлевая ткань под сменившимся ветром дотянулась до него и размазала драгоценные оттенки розового по всей поверхности пейзажа. Пришлось через "не могу" прописывать всю красочную плоскость, чтобы убрать палевую припыленность.
Мотив многословный, деталей с избытком, а мне их терять жалко было. Вот и потратил четыре утра на этот пятачок, не в силах отказаться от подробностей, упиваясь светом - и прямым, и отраженным. Старался как можно точнее дать эту невероятную южную цветность в каждом нелепом окошке или в пятнах осыпающейся штукатурки. Буквально - полностью был во власти натуры, соглашался передавать ее эфемерные подробности, и - застрял на этом небольшом холсте, невольно подталкивая его к картинной неторопливости.
Осень напоминала о себе, некоторые дни почти обесцвечивались, приходилось придумывать, как с ними быть. Придумал: писал маслом как акварелью, без белил, облегчал живописную поверхность, старался ответить прозрачности пейзажа.
Этюды - дело хорошее. Одной из самых убедительных иллюзий, создававшей мне чувство не зря прожитого дня, была живопись с натуры, "и желательно - в Крыму".
графика:
живопись:
