Как рисовать на улице и не окоченеть, я придумал, когда оказался в январском Париже. Выбрав подходящий мотив, я выглядывал ближайшее кафе и, встав вплотную к его витрине, присматривал свободный столик с другой стороны окна. Заходил внутрь, заказывал кофе и тогда уже беззастенчиво раскладывал на столешнице альбом и маркеры. Кафе теплое, кофе горячий, стекла чистые, сидеть можно долго. Потом, через год, когда я сделал первый визит в прогретую сентябрьскую Жирону, рисовать в прозрачной тени городских стен было прекрасно. Тогда я присмотрел пару новых мотивов и решил назавтра приехать сюда из своего курортного побережья еще раз. Погода на глазах портилась, небо задернули серым, и на всякий случай я поискал кафе – в нужной точке такое было одно, оно висело над парапетом набережной и выдавалось в реку – модный длинный стеклянный кирпич, не касавшийся балясин и фонарей позапрошлого века, – то, что надо.
Наутро установилась типичная питерская погода: бледная, сырая и созерцательная до ступора. Но я решил не терять день и поехал как собирался. Только почему-то во вчерашних шортах и сегодняшней футболке было совсем не жарко. Хотя отпуск и юг. Но дождь и без трех дней октябрь. Приехал я уже охлажденным и бодро двинулся в мое кафе. Но оно оказалось не мое, а группы лиц испанской национальности, заказавшей там свой приватный праздник. На который меня не пригласили. Я уже сильно отсырел, но сдаваться не собирался и мотив был мне дорог. Вагончик кафе стоял на тощих металлических ногах высотой метр с небольшим, под ним лежало несколько картонных ящиков. Я вполз в это подполье и тут же выполз: мой ракурс был виден, только если снаружи прижаться спиной к стойкам. Морось перешла в дождик, нержавеющие опоры кафе покрылись платиновыми каплями. Я достал одну картонку, сделал из нее козырек над головой, как-то оплел собой пару стоек на манер плюща и начал рисовать. Думаю, выглядел я замысловато: с маркерами в руках, кланяющийся к альбому под своим картонным капором и трясущийся от холода. Навес был очень короток, с его края капли доставали до верха моего рисунка, поэтому я был почти обездвижен. Дождик плавно перешел в дождь, рисовалось стылыми руками не быстро, но я упрямо вглядывался в пейзаж, полный восхитительных, полностью мокрых подробностей. Рисование шло очень медленно и испытывало мою выносливость. Рядом зашуршало: по картонкам ко мне полз местный дед, причем уже в состоянии неторопливого монолога со мной. Его ничуть не смущал этот молчащий человекообразный вьюнок, ему требовалось общение. Промокшее вьющееся, хотя и не знакомое с испанским, все же уяснило суть: дома нет, денег нет, работать надо, а погода дрянь. Дед взял пару картонок и пошел в сторону туристических маршрутов. После встречи с аборигеном я понял, что выгляжу как понимающий нужду человек. Дождь снова перешел в морось и начал размачивать бумагу рисунка. Тогда я решил смелее обобщить задний план пейзажа и вообще свободнее дать дышать белому фону. Во-первых: потому что уже не чувствовал фломастер в пальцах, и во-вторых: чтобы закончить хотя бы до прихода деда с работы.
В общем, тот рисунок я закончил всего часа за два с небольшим, и даже сделал наскоро еще один, поскольку попал в «окно» между автобусными рейсами. И на качестве рисунка все эти привходящие и приползавшие обстоятельства никак не отразились. А пленер, как я который раз убеждаюсь, очень даже «коннектинг пипл», вот.
графика:
Городские пейзажи Петербурга и не только
живопись: