Провиант – первейшая составляющая боеготовности войск! «Война войной, обед по расписанию!» – изрёк прусский король, солдата тому неволить нет надобности. «Где щи, там и нас ищи!» – солдат воспринимает как данность...
Солдатская столовая самаркандской учебки связи образца декабря 1986 года - это улей по образу пчелиного и клиника, где иной щабунька (привереда в еде) становится всеядным. Свинина трескается с хрустом за ушами, строжайшие халяль и кашрут не преграда. Столовка обычное место для приёма пищи, скажете вы? «Пища» – смело, пока не отпотчуешь медок, вкушаемый нами на протяжении курса молодого бойца! Полный казан липового, да во главе стола, а в нём такая скверна, что челюсть сводит спазмами от ощущения клея во рту! До сих пор, честное слово!
Правильное словцо в текст подмешал – «липового»! Видишь мёд, пробуешь – липа! Лекарственное деревце не причём, но всякий познавший рацион солдатской столовки курсант множество раз хотел заломать осинку, абы вогнать осиновый кол в грудину того интенданта, который искусно портил одну из двух радостей армейской жизни! Вторая сон, но его с лихвой подпарчивали сержанты...
Варился липовый мёд неправильными пчёлками варочного цеха посредством смешения едва уловимых вкусу ингредиентов, одним из которых угадывался картофель. Понимались и другие составляющие, убивавшие желание вкушать медок даже у извечно голодавших курсантов, потому подъедали всё, кроме опостылевшей сладости.
Называлось произведение воинской кулинарии не за зрительный образ, а вкусовые ощущения – клейстер! Сублимат картофеля, смешанный комбижиром и прогорклым маслом, разводился бульоном из несостоявшихся цыплят до жижицы амброзии. Полученная жидель текла с ложки вязкой струйкой словно «пища богов» и несла вкус крахмального клея для обоев. Извечно голодный боец попереливает месиво из ложки в плошку, сглотнёт безвкусную слюну и отодвинет соромную снедь в сторонку. Ежели не сморщится, неровно побухтит обязательно! Брр...
Кисельной консистенции размазня вываривалась пару раз съедобно, конечно, но куда более пригодной становилась после слива масла из казана и добавки хорошей пригоршни соли. Просолишь и обманывайся тем, что хаваешь картофельное пюре. Клейстер редко съедался полностью, а громоздкие баки отходов утилизировались поросями с подшефного свинарника и прочими домашними животными местного населения. «Куски» от хозобоза наподхват держали прирученных дехкан, растаскивающих пищевые отбросы домашней скотине практически мгновенно.
Интересно, неужели животные не гнушались объедками солдатской харчовки? Животный нюх на всякий загубленный продукт никакими приправами не обманешь?..
Но не всё настолько симпатично. Иногда издевались над нами щами, кашами, весьма приличными шулюмками и колоритным острым супцем с названием «харчо». Также скармливали гречишный помол, получающий некий смак после обильного просаливания. На проводах отец обещал, в армии вдосыть наемся шрапнели «дробь шестнадцать» – перловки, либо «кирзухи» – сечки! Вдосыть не наедался: крупа, проделы, коварный рис, от коего испускаешь газы при каждом приседании, или иные изюминки совращали солдатскую утробу, конечно же, а как клейстер на память не легли. Интендант не ломался закупкой провианта, а с поваров какой спрос? Торта из нечистот не слепишь...
Зато, норма довольствия полагала двадцатиграммовый цилиндрик сливочного масла каждое утро, по выходным с варёным яйцом. Кусок пшеничного хлеба затирали маслом, поверх крошили яйцо, и этот вкуснейший бутерброд хавали со сладким чаем и великим удовольствием.
Обессилеть можно! В такие минуты я извечно юродствую любимой присказкой своих родичей близкого круга: «Чай не пил – какая сила? Чай попил – совсем ослаб!»
Помню, пара сартов включали на карантине дурака: «Моя твоя непонимай!» Их скоро раскусили и навтыкали: «Официальный язык команд и приказов каждый военнослужащий обязан знать, понимать и использовать в объёме, необходимом в уставном общении». Мало того, что их повыдернули с кишлаков, но и воспитание проводилось в неведомых традициях. С командой «приступить к приёму пищи» сарты нахватывали лишние куски хлеба и грабастали масло, каковое в счёт! Видимо, такое поведение в их семьях принято нормой – вроде как в большой семье хайлом не щёлкают? Невежам провели ликбез зуботычиной, ребята оказались в большинстве понятливыми, и общий знаменатель деления харчей определился сам собой.
Вообще, сержанты часто шманали бойцов на выходе из столовой, чтобы не ныкали хлеба и чего похавать под одеялом потемну. Пойманных назначали в наряд на мойку, превентивно подвергнув прилюдному наказанию.
Как отучить солдата хавать вне столовой
Парадный антураж солдатской столовой был грозен, но опишу пару позиций относительно заднего прохода! Вспоминая полученный опыт в солдатской столовой, прошу не слезиться тех, кто тащил сутки в подобных богадельнях, и ликовать, кто к тому действу не причастен...
Моечный цех предоставлял взору долгое помещение в двадцать квадратов площади, вмещал четыре чугунные ванны советского сантехширпотреба, торцом припёртые в стенку. Процедура мытья посуды от начала до конца автоматизирована «роботами», доставленными со всех концов Советского Союза. Великая Держава каждые полгода насыщала непобедимую армаду дешёвыми андроидами – мало потребляющими, самообслуживающимися и потрясающе работоспособными – просто чудо-техника! Любого производственного цикла мечта, а для армии дело обычное: в суточный наряд по части почти полным составом заступала рота именно таких безотказных агрегатов.
Мойщик единственная ипостась, дающая ощущение безнадёги. Первый наряд с таким настроем я тарабанил в моечном цеху на «дискотеке». Перепляс начинался раздачей подменки громогласным старшиной Соколовым. Горлопану в армии раздолье, в учебках они сконцентрированы наитесно и расставлены безупречно. Или учебка в них злыдней пробуждала?.. В каптёрках орут, на складах орут, в столовке орут, что не так – глотку дерут как резаные!
Способ раздачи команд представлял собой нарочито громкий лай для подавления в юнцах не затухших притязаний к познанию мира, путём задавания неизменно глупых вопросов. Стоишь и слушаешь бред, шестым чувством понимая, лучше отмолчаться с рожей олигофрена, нежели оправдываться и терпеть неисчерпаемые порции слюней. Либо соплей, от которых не увернуться, поскольку наперво всегда звучит священная мантра «салдат, смир-на!»
Вся бытовая составляющая армии находится в руках прапоров хозяйственников, у них всё есть, они рады есть! Старшина раздавал подмену – обноски обмундирования. Из сусеков каптёрки вываливалась груда замусоленных и истасканных в лохмотья хэ-бэ, мы должны были выбрать согласно размерам. Но какой бы соразмерный комплект ты не урвал, всё равно выглядишь имбецилом – зеркала демонстративно морщатся и отворачиваются. Камуфляж, ошеломляющий видом, а не своей незаметностью...
Под ритмы: «Ой, при лужку, при лужке, при широком поле...» – наряд выдвигался в направлении столовой как в кандалах на каторгу. Без соответствующих вооружений и печально вспоминаемых резиновых перчаток. Но с гладко бритыми лицами, с подшитыми свежей бязью подворотничками, в начищенных ваксой сапогах и с зерцальными бляхами, отшлифованными абразивом до ослепления...
Столовая имела два солдатских и малый зал Школы прапорщиков. Сервировка стола пышностью не блистала: супница из огнеупорного алюминия, именуемая казаном, столовые приборы в количество седоков и иная столовая утварь по назначению. Во избежание неуставного вооружения, вилки и ножи на стол не выкладывались. Берегло нас командование от случайных ран, ведая, что в спешке разделывая куски прожаренной плоти, воин может случайно пораниться предметом светского этикета и выйдет из строя. Но интенданты просчитывали веяния со своего уровня и от мяса нас вообще отваживали. Вместо мясных волокон одомашненных животных нам подсовывали заволосенные ошмётки свиной кожи с прослойкой чернушного сала, отбивавшего аппетит даже самым назойливым дрозофилам и прочим зелёным говённым мухам.
Кирпичик нарезанной размерными слоями ржанухи короновал стопу плошек. С краю стола трёхсотграммовые эмалированные кружки, полагавшие завершение трапезы заварным нектаром из листа грузинского чайного куста... Это если доедались блюда стряпчего... Ах, искушение!
Клейстер помните? В клейстерные дни каждый трапезный присест обходился в основном только чаем.
«Раздатчикам пищи встать! Приступить к раздаче!»
Хавали бойцы насколько можно наспех. В какой миг поступит команда на завершение приёма пищи, никто не знал, многие глотали жратву не дожёвывая, а более опасливые и вовсе не жуя. Но и этот процесс мог быть прерван капризом сержанта, неожиданно даже для себя оравшего: «Отставить приём пищи! Отделение, встать!» Мол, я поел – а значит, все успели. После чего неугомонное эхо скакало по табльдотам, проскакивая в соседние залы: «Отделение, встать, отставить! Встать, отставить! Встать! На выход... шагом марш... Перед столовой становись!»
Один боец с подразделения должен был задержаться сложить бардак на краю стола ровной кучкой. Тут приходилось показать проворство и не опоздать на построение. Выстроившись у столовки, весёлые, потому как с песнями, сытые роты размаршировывались по казармам с тем же напевом: «...при знакомом табуне конь гулял по воле!»
Кавказские тёрки за хлебные места
На первом распределении в наряд мне достался выигрыш. Меня внесли в список счастливчиков, отобранных в моечный цех. Собранную со столов утварь нам предстояло отскабливать и вычищать сутки напролёт. Дежурные по залам стаскивали посуду к окну-проёму в моечный цех, передовики принимали и сразу сортировали, чтобы одну функцию не вторить. Остатки пищи стряхивали в бак для отходов. Далее посуду делили на три потока: поварёшки и ложки, кружки и чайники, казанки и миски.
Тарелки в интендантской номенклатуре указывают мисками, соответственно, понимаем так, что и нормативную еду в них следовало подменять на скотный корм...
Чайники и кружки ополаскивали в одной из ванн горячей водой и несли в соседний зал на просушку. Затем в чугунную лохань валили половники и ложки, сыпали посудомоечный порошок и замешивали черенками от лопат. Со стороны, солдаты походили на замогильную нежить и лютых дьяволят в аду кромешном, помешивающих в котлах никем доселе не опробованное зелье и чертыхавшихся на участь. Пар клубится по всей мойке, черти месят кучевые облака, обливаются семью потами, клянут ломоты тела и ненавистью обрекают наряд по столовой, столь коварно поднёсший поганые лишения воинской службы, разумно подло предусмотренные в писании общевоинского устава... Примерно так мне представлялся каторжный труд...
Набултыхавшись вконец, усталые посудомои вылавливали из котла массы алюминия и в огромном дуршлаге в виде дырявого противня добивали кипятком из душевой лейки. Остаток жирового наслоения выявлялся просто: дежурный втискивал в пышущую жаром груду железа свою клешню, тут же выдёргивал её ошпаренной, зато с самой не подкладной ложкой. Без умолку извергая нецензурные глаголы, вспоминая загробный мир под попустительством знаменитой явойной матери и всякую нечисть, пальцем тёр углубление лопатки и, не осязая признаков жировой оболоки, давал добро на просушку всей партии. Следующая партия нержавеющего металла повторяла тот же очистительный путь. Ах, этот дикий техногенный мир!
Казанки и миски шли потоком. Час за часом мойщики перебирали тысячи посудин, перекладывали с ванны в ванну партию за партией. Вычищая и скобля, меняясь местами, заламываясь в позах, согнутые в три погибели солдаты пыхтели над котлами всею мочью. Руки раздувались от кипятка, ноги в набухших от сырости сапожищах разъезжались по засаленному полу, тело ломили отупляющие движения, пот хлестал ручьями... но вопреки дьявольскому процессу участи покорные душары ещё подбадривали друг друга россказнями, байками и анекдотами.
Адский конвейер замирал лишь на пять минут в час, пока устраивался перекур. Выйдя на волю, думали отдохнуть, но отсыревшие сигареты совокупляли новые пытки. Раскочегарить сырой табак не хватало лёгких. Пересидев на воздухе, мойщики вертались в душегубку и отдавались телесным истязаниям сызнова. Вспоминать страшно!
Говорят, что от работы кони дохнут – если бы кони ходили в наряды в моечный цех, вокруг столовки стопроцентно возвышались бесчисленные отвалы конины...
По завершении процесса посуду собирали в стопки и несли на просушку. При любом раскладе, всегда успевали закончить за часик-полтора до следующего приёма пищи. На обед, мечтали, чтобы заботварили что-нибудь вкусное. Не для радования желудка, а общей пользы дела. Больше будет съедено на очередном приёме пищи, значит, проще с мытьём, и соответственно меньше ишачить наряду.
С одной стороны, от несметного количества посуды никуда не деться, казалось бы, но когда курсантам давали наипротивнейший клейстер и бигус с волосатыми шкварками сала – огромное количество мисок возвращались в мойку нетронутыми. Жирный плюс наряду. Впрочем, всё одно приходилось полоскать непомерную груду столовых приборов. Если есть на свете ад – это в мойщиках наряд!
После ужина изможденцы собирали оставшуюся волю в кулак и на эмоциях управлялись как можно скорее. И наряд к концу подходил, и мечтали успеть подольше поспать. Получалось два-три желанных часика...
Слов не подберёшь описать, какой жуткий отходняк ловили измученные конечности в сладостную минуту завершения ночного штурма, а доставка измождённых тел в казарму доставляла наслажение. Организм вторил натасканные постоянными тренировками движения с удовольствием, шаг чеканился с живостью пионерского актива. Скорее бы уйти от проклятой столовки, скинуть сапоги, размотать портянки и... забыть обо всём на свете.
Знают хозяйственные службы Советской армии, как показать наглядно, что муштра на плацу ни в какое сравнение не идёт наряду в моечном цеху! В казарме переоденешься в чистую форму, присядешь с устатку, откинешь ноги, вскинешь голову – житуха клейстером вкусным кажется! Пардон, девчата... конечно же, липовым мёдом!
После сдачи каторжных бастионов рота познакомилась с местной помывочной. Одна и приятностей в армии, когда: «Рота, на помойку, становись!» Рота выстраивалась и нас отправляли с песней в баню «на помойку»...
Банный день в армии и ПХД
------------------------------------------------
Друзья, имею честь предложить свою книгу МАЙАМИ В ТУРКЕСТАНЕ!
Повсеместное распространение интернета, с помощью которого начали находиться старые друзья и в том числе сослуживцы, разбудило во мне щелкопёра и подвигло к описанию срочной военной службы в рядах «интеллигентных» Войск Связи непобедимой Советской Армии, в самый разгар перестройки, 1986 – 1988 годы, Самарканд – Ашхабад. Краснознамённый Туркестанский Военный Округ.
------------------------------------------------
