Евлампий Лыков разбогател неожиданно и быстро. Ловкий и прижимистый, после смерти Михея, старшего брата, сумел прибрать к рукам его долю в отцовском имуществе – считай, пустил по миру Федосью, Михееву вдову, с тремя малыми ребятами… Сначала скупал у Агафона Васютина, местного кузнеца, всякую кованую железную мелочь, необходимую в любом хозяйстве: петли, скобы, крючки, засовы, продавал на базаре при Луганском заводе – в базарные дни туда съезжалось много людей, и товар разлетался в мгновенье ока. А вскоре на краю Новоникольского присмотрел брошенную, но ещё добротную избу. Как положено, пригнал земскому исправнику Никифору Вахрушеву месячного белолобого бычка, пару бутыльков самогонки на стол поставил, и получил разрешение на ремонт и дальнейшее использование избы. Всё ладилось, – были бы деньги!.. И к лету открыл Евлампий замочно-скобяную мастерскую. Поначалу работали вдвоём с подросшим Герасимом, единственным у них с Лукерьей сыном. А через год уже наняли двоих работников. В своём дворе незаметно подняли новый дом – самый большой в Новоникольском. Лукерья Лыкова с дочерьми, Прасковьей и Меланьей, защеголяли в новых нарядах. У девок не считано было лент и серёг с колечками, а на гулянках Меланья с Прасковьей, к зависти подружек, красовались в башмачках с каблучками. У соседок сердца замирали, когда рассматривали Лукерьины расписные бахромчатые платки.
Дочерей – одну за другой – Евлампий Агафонович выдал замуж: с хорошим приданым чего ж не найти достойных женихов. Пора было подумать и о женитьбе Герасима: Евлампий с Лукерьей придирчиво приглядывались к девкам – к своим, поселковым, а потом долго перебирали знакомых по окрестным деревням, у кого невесты подросли. Остановились на Аксютке, дочке хозяина кирпичного заводика на Луганке Степана Атарщикова. Добра у Атарщикова – невпроворот, а сына нет. Чего лучше! Всё нажитое Степаном за зятем станет. А Аксютка из девок – самая видная: даром, что шестнадцати нет, а ни один парень и мужик не пройдёт мимо, чтоб не оглянуться на неё, не остановить бессовестный взгляд на Аксюткиной груди – под льняной рубахой ровно крупные яблоки-скороспелки перекатывались… Девчонка вроде бы и росленькая, а – стройная и гибкая, и коса золотисто-соломенная, мягко растрёпанная, манящей тяжестью – ниже пояса. Среди подружек Аксютка – самая голосистая, певунья известная. А уж матери помощница – что хлеб испечь, что в избе и в огороде управиться, что бельё выполоскать в реке – везде успевает.
Присмотрелась Лукерья к сыну – не скрылось от её глаз, что посматривает Герасим на Аксинью. Заметила, как провожает девчонку нагловатым прищуром светло-карих глаз. Как-то вечером переглянулись с Евлампием, и Лукерья выразительно вздохнула:
- Тяжело уж мне с хозяйством справляться, – одной-то. Каждый день приготовить на вас да на работников – вздумать только!.. А стирка, огород! За день, случается, в гору не глянешь. Помощницу бы надобно.
Герасим зевнул, деловито подсказал отцу:
- А что, бать!.. Найми матери помощницу. Вон – как у Евсеевых.
Евлампий Агафонович свернул самокрутку, пыхнул дымом. Исподлобья взглянул на сына:
- Олух. Найми!.. А ты для чего?
Герасим изумился:
- Бать!.. Ты что?.. Это – чтоб я с матерью к печке встал? Либо – за прялку сел? Или, может, избу мести, порты с рубахами стирать?..
-Проостофииля. Жениться надо. Вот и будет в избе помощница, – своя.
Герасим озадаченно захлопал глазами: жениться?.. Только этого хомута на шею ему не хватало!.. Вот уже полгода, как Гераська возвращается домой незадолго до зари, – на цыпочках, шкодливым котом крадётся в горницу. Ночи мелькали в бесстыдных утехах с Дуняхой Калягиной. Аникей, муж Дуняхин, с плотницкой артелью на заработки подался, – далеко куда-то, по Северскому Донцу. У Дуняхи в печи томились щи, а на полке за цветастой занавеской таилась бутылка с самогонкой – за нею Дуняшка бегала аж в Заречье, к деду Макару Кружилину: не будешь же у своих, поселковых, брать самогонку, если муж на заработках! Дуняха укладывала дочек, – у них с Аникеем три девчонки, старшей едва три года исполнилось, – нарезала сало и хлеб, прислушивалась, когда заскрипят ступеньки крыльца под Гераськиными сапогами. Не только щи умела сготовить черноглазая и пышная Дуняшка… Герасим догадывался, что любая девка после Дуняхи покажется ему безвкусной – ну, вот как у негожей хозяйки недосоленные щи случаются… А жениться – значит, обречь себя на то, чтоб хлебать эти недосоленные щи.
Мать подсела на лавку к Герасиму, погладила его по плечам. В глаза заглянула, понимающе и сочувственно улыбнулась:
- Ну, чего всполошился-то! Чего загодя горюешь! Женитьбы-то всё одно не миновать. А ежели девка хороша, – так чем плохо женатому-то быть! Сам не заметишь, как понравится.
- Что за девка-то? – не скрывал недовольства Гераська.
-А глянулась нам с батей Аксинья Атарщиковых. Девка здоровая и крепкая, отцу с матерью послушная. И собою красавица, – каких поискать. Чего ещё тебе? – Многозначительно переглянулась с отцом: – Сыновей у Атарщиковых нет, одна радость у них, один свет в окошке – Аксиньюшка. И зять будет – единственным и желанным. А тебе Аксютка – по нраву ли?
Герасим ухмыльнулся:
- Такая-то – кому ж не по нраву. Да только вижу я, что на гулянках Мишка Туроверов от неё не отходит. И она вроде к Мишке тянется.
-Дубина стоеросовая! – загремел Евлампий Агафонович. – «К Миишке тяянется»!.. Кто её спрашивать будет, – к кому она тянется! Степану Панкратовичу – ежели к его заводишку-то – мой капитал поболе интересен, чем мельница Туроверова! Сам он недавно – в полслова, но я ж понятливый! – намекнул, что оно б неплохо: объединить доходы с моей мастерской и с его кирпичного заводишка. А ты хреновину несёшь, – «к Миишке тянется»!
- Так я ж ничего, бать. Когда сватов засылать будем?
- Шестнадцать Аксютке не исполнилось ещё.
Герасим нахально усмехнулся:
- И что ж? Выходит, смотреть мне, как Мишка Туроверов лапает её, – пока ей шестнадцать не исполнится?
Лукерья снова успокаивающе провела ладонью по Гераськиной спине:
- Ну, что говоришь такое! Атарщиковы дочку в строгости держат. Да и Аксютка соблюдает себя. Не переживай: первый цвет сорвать – тебе достанется.
- А по соплям Мишке дать … чтоб не лапал Аксютку, – не пробовал? – насмешливо поинтересовался отец.
Герасим повёл плечами: больно надо… Оно – конечно: Мишке лишь семнадцатый идёт, – против Гераськиных двадцати. Но при этом – Туроверов такой бугай, что связываться с ним особой охоты нет. Ну, а раз Аксютка послушна отцу-матери, то Мишке не светит жениться на ней. А если отцу с матерью послушна, значит, и мужу покорна будет. Складывается неплохо: дома – Аксютка, бутон нераскрывшийся… И Дуняха, спелая, сладкая ягодка, никуда не денется.
…А Мишка боялся даже за руку Аксютку взять… Лишь глазами ласкал её… и сам стыдился. И Аксютка стыдилась Мишкиного взгляда, – хотелось руками закрыться и убежать, а Мишку жалко было.
А на Троицу он остановился за её спиной. Аксютка не дышала и не оглядывалась, и всё равно знала, что это он подошёл к ней. И в его дыхании расслышала:
- Пойдёшь за меня?
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Часть 22 Часть 23 Часть 24 Часть 25 Часть 26
Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30 Часть 31
Часть 32 Часть 33 Часть 34 Часть 35 Часть 36
Навигация по каналу «Полевые цвет