71,7 тыс подписчиков

Нагадай мне, чтоб кони стремились этой ночью в счастливый полёт... (Часть 23)

17 апреля 202317 апр 2023

5040

6 мин

Беременна?.. Его Машенька – беременна?.. Вершинин не замечал, как он бестолково улыбается. Свою Машеньку он привык считать девочкой, маленькой девочкой… Да, он ласкал её… А днём чувствовал себя виноватым, – словно делал что-то недозволенное. Машенька, казалось, до сих пор боялась его ласк, вздрагивала от его прикосновений… И он жалел Машеньку, – за её стыдливость, за боязнь… Но не ласкать её не мог, – как не смог бы жить, не дыша…

Беременна?.. Андрей Петрович ни разу не думал, что Маша может быть беременной. Он очень страдал, что ему одному хорошо, – когда он ласкает её… Беременна?.. У Маши будет ребёночек, – крошечный мальчишечка или девочка… Вершинин на какое-то время будто задохнулся от невозможного счастья, – представил, как это случится… Обнял её плечики, нашёл глаза… А она повторила – настойчиво, твёрдо… и – почему-то обречённо:

- Я беременна.

-Тебе надо вернуться к матушке. Теперь тебе нельзя здесь оставаться: я всё время в шахте… или на заводе, а одной тебе нельзя быть. Матушка будет о тебе заботиться, она так любит тебя, так рада будет твоему возвращению! А когда узнает про ребёночка… – Вершинин говорил сбивчиво, немного бессвязно: – Ты собирайся. Прямо завтра и поедешь.

Маша покачала головой. Тёмные бездонные озёрца пролились слезами… А он бережно прижимал её к себе, и всё ещё не понимал… Думал, что её – девочку… – пугает и беременность, и предстоящие роды:

- Маленькая моя! У матушки за тобою будет присматривать самый лучший доктор…

Маша перебила:

- Ты не понял. Я беременна от него. От Сергея. Я не могу уехать отсюда… Не могу ехать к твоей матушке.

Что-то горькое всколыхнулось в сердце… Будто и не удивился: сейчас ему показалось, что он сразу знал это, – просто отодвигал минуту Машиного признания. Отошёл к окну, закурил… Сколько прошло времени в молчании, не знал. Лишь чувствовал, как она затаила дыхание.

Отпустить её к Сергею, к мальчишке этому?.. Отпустить её, – с крошечным ребёночком?.. Отпустить с тем, что она – разведенная жена, разведенная по причине совершённого ею прелюбодеяния… И неизвестно, как поведёт себя Сергей, когда всё осознает, – про разведенную жену… И его родители – простые люди – вряд ли благословят сына, чтоб женился он на женщине – разведенной жене.

Погасил папиросу, повернулся к Маше:

- Ты поедешь к матушке, – завтра.

- Андрей Петрович!..

-Будет так, как я сказал. Ты моя жена.

- Я… от него беременна.

- Ты моя жена. Мы с тобою венчаны, значит, ребёнок родится в браке.

Вершинину многое хотелось сказать Маше… Про то, что он не отдаст её Сергею. Что по-прежнему любит её, и ребёночка уже любит, – потому что он у неё под сердцем, а сердечко её Вершинин любил бесконечно… Про то хотелось сказать, что всё пройдёт, – просто заживёт, как сбитая в детстве коленка. А сказал лишь одно:

- Так будет лучше. Я скажу Насте, чтоб помогла тебе собраться.

- Андрей Петрович!..

Он понял:

- Тебе надо увидеться с ним?

Почти неслышно Маша прошептала:

- Да…

- Он вернётся через три дня. Ты увидишь его, – при условии, что о твоей беременности он не узнает.

… На заводе Сергей выполнил все поручения Вершинина. Рвался назад, на рудник, в Лисью Балку. Забрать Машу и…

До сих пор ему так и казалось: забрать Машу, – вот так, просто поднять её на руки и унести, – и желанное, единственное счастье будет бесконечным… А здесь, на заводе, вдруг вспоминался голос Вершинина, и – то в жар бросало, то холодом ледяным окатывало… Маша была чужою женой, чужим счастьем была… И любовью чужою была. От этого сердце покрывалось колючим инеем…

Федька с Тимохой выглядели настоящими механиками. Сергей видел, как они работали на заводе, как уважительно, но уже по-свойски, говорят про вагранки и доменные печи (Вагранка – печь для переплавки чугуна, основным топливом для которой служит кокс и антрацит, – примечание автора). Сергей радовался за друзей, но про себя – в мальчишеском самолюбии – горделиво улыбался: ни вагранка, ни доменная печь ничего не значили без того антрацита, с которым Сергей мерялся силою в шахте. Начало этого несомненного величия – переплавки чугуна – там, в Лисьей Балке, в шахте.

Фёдор присмотрелся к другу, заметил:

- Ты, Серёга, пасмурный какой-то… Говоришь с нами, а душою – в этой своей Лисьей Балке. Ровно привязала она тебя чем-то.

- Так я ж, Федька, горный инженер, – моё место там, на шахте.

Федька недоверчиво покачал головой:

- С этим ясно, – что ты горный инженер. Но не из-за этого же в глазах у тебя туман, – вон, колышется прямо.

Тимоха был куда догадливее:

- Не иначе, Серёга, зазноба у тебя там появилась, – вот и рвёшься к ней. Скажи, что не угадал я!

Сергей неопределённо пожал плечами… Не смог рассказать друзьям, что полюбил замужнюю женщину: Фёдор строг, и попросту не поймёт – ни слова о Маше… Да и Тимоха, – даром, что балабол, а вряд ли одобрит любовь запретную…

В последний вечер перед отъездом в Лисью Балку Сергей втихоиолку раздобыл у Матрёны Савельевны, кумы их квартирной хозяйки, бутылку самогонки. Фёдор с Тимофеем переглянулись: вот так делаа!.. До сих пор Туроверов не пил ничего, кроме пары бокалов мадеры или лафиту, и то – не более, чем раз в год: если представлялся случай, подобный началу практики. А тут – бутылка Матрёны-Савельевниной самогонки, про которую Павел Аникеевич, заводской кузнец, серьёзно и однозначно говорит:

-Вырви глаз.

И пил Серёга самогонку, – как воду: не хмелел будто. Лишь когда вышел во двор – покурить, с удивлением заметил, как под ногами качается земля… и кружатся звёзды в июньских созвездиях, – Сергей ждал, что какая-нибудь сорвётся… и можно будет загадать желание. От тополя за калиткою отшатнулась тень, – либо показалось?.. А ещё казалось Сергею, что слышит он Агатин голос, – будто жалеет она его, утешает:

- Всё пройдёт. Переживёшь, справишься. А чужое счастье чужим и останется.

- О чём ты?.. – силился спросить Сергей Агату. И не мог вымолвить ни слова…

Проснулся незадолго до рассвета, – не помнил, как уснул на скамейке под яблоней в хозяйкином дворе. Видно, ночью Лизавета Петровна прикрыла его старым зипуном…

… Инженер Вершинин выслушал доклад Сергея о работе на заводе. Распорядился:

-На руднике останешься вместо меня.

Сергей не понял:

- Вместо Вас?

- Я завтра уезжаю в Питер. Мне надобно Марию Александровну домой отправить, а одну отпустить её я не могу. У тебя практика, – вот и учись работать без няньки.

Сергей вызывающе смотрел куда-то поверх головы Вершинина. А виски словно разрывались от его слов: мне надобно Марию Александровну домой отправить, а одну отпустить её я не могу…

Надо было разобраться с устройством паровой машины, а Сергей смотрел в схемы и чертежи, и ничего не складывалось в ту паровую машину, которая будет опускать в забой и поднимать на поверхность деревянную шахтную клеть. Ещё недавно машина эта приводила Туроверова в совершенный восторг, а сейчас Сергей чувствовал лишь досадную усталость…

Перед обедом Андрей Петрович поднял глаза от бумаг:

- Я должен подготовить документы для Управления. После обеда жду тебя – спустимся в шахту, ещё раз проверим водоотлив в горизонтальном штреке.

Дал понять, что сейчас Сергей может уйти…

Берег тонул в безысходной горечи: горьковато вздыхала луговая мята, ветер в степи всколыхнул сизовато-зелёные волны полыни и плеснул в лицо горькой свежестью… Сергей прикусил стебелёк ромашки, и на губах остался привкус горечи.

Маша осторожно спускалась по тропинке. Сергей поднялся, шагнул ей навстречу. А она беспомощно… и в то же время решительно приподняла ладошки, – словно останавливала его… Сергей всё же подошёл к ней, взял её ладони в свои руки:

-Маша! Мария Александровна!..

Она освободила ладони. Хотела улыбнуться, но быстро прижала пальчики к ресницам, – чтоб не дать скатиться слезинкам:

- Я уезжаю завтра.

Какая-то тревога – не только от предстоящей разлуки, а и от неясного предчувствия – сжимала сердце. Сергей смотрел в Машины глаза:

- Я чего-то не знаю?..

Маша усмехнулась сквозь слёзы:

- А тебе и знать не надо…