А вспомнила Агата о словах Фрола лишь через несколько дней после свадьбы Сашеньки и Сергея. Недосуг ей было думать о своём возможном счастье, – смотрела на дочку в подвенечном платье, на Сергея, – при всей своей важности серьёзного и строгого жениха он оставался немыслимо счастливым мальчишкой. Не укрывалось от Агатиного взгляда, как бережно, с застенчивою нежностью он держал Сашину ладошку, – будто и не было между ними греха до венчания… Но не укрывалось и то, как заботливо, порой – встревоженно склонялся Сергей к Александре, о чём-то спрашивал её… а она чуть устало и ласково качала головой, и видно было, что в эти минуты они оставались одни, – в целом мире…
Думала Агата о том, как неожиданно… и так желанно всё сошлось. Всё, что никак не ложилось рядом, – во всех её гаданиях.
Высокое крыльцо… А она, Агата, осторожно поставила плетёную кошёлку на нижнюю ступеньку. Глотала слёзы… Поспешно перекрестила малютку, не оглядываясь и почти не касаясь земли – не пошла, а полетела в батюшкин сад, чтоб незамеченною выйти на берег…
И с этой минуты и возникла непонятная и тревожная, ускользающая, но такая неразрывная связь всех последующих за этой ночью событий… Красивый, рослый парень догнал её в саду. Агата до сих пор помнит строгий и – одновременно – какой-то жалостливый, горький укор в его словах: как девке без рОдной матери!.. сама ж изведёшься… не забудешь.
И свои отчаянно-злые слова помнит: … где ты взялся… праведник, на мою голову… Так всё хорошо вышло, а тут – ты!..
И гневное её пожелание – в спину ему… И тот узелок с наговоренною порчей, который тайком от бабушки Домны вынесла незнакомой тётке, и встреча с этим парнем на ночном берегу Донца, у стен монастыря, и тихое дыхание двух малюток в сиротской колыбели – Агата изумлённо склонилась тогда к младенцам… расслышала, как стучат их крошечные сердечки, – жалко и горестно, но, раз стучат, значит, есть и надежда в сердечках этих… – и то, как успела подхватить брошенного с мостков мальчишечку… и озорной, чуть нахальный, подвыпивший студент Горного училища, что явился к ней ночью со своими друзьями – о любви погадать… – всё это было вот так неразрывно, до боли, связано. А нынешней весенней ночью, – когда ещё не весна даже, а лишь её ожидание, – мальчишка этот снова пришёл к ней. И так уверенно-просто пролил свет на всё то, что было неразрывно-единым, но никак не виделось рядом: Сергей рассказал о своём рождении в монастыре… Должно быть, насмешливым, слегка высокомерным неверием в гадания решил показать ей, что сам разобрался во всех тяжёлых и беспросветных туманах, о которых она, Агата, в затаённой тревоге уж не раз говорила ему. И – словно хлынул поток, прежде сдерживаемый льдом, и безудержно унёс с собою неподъёмный камень, что так долго давил на сердце…
За свадебным столом встретились взглядом с отцом Сергея. Агата выбрала минутку, чуть слышно повторила те самые, непонятные для него слова, что сказала ему той ночью, когда вынесла из сиротского приюта двух малюток:
- Спасибо тебе.
Сейчас он не удивился. Было то время, когда за столом уже стоял обычный на всех свадьбах весёлый гомон. Негромко, чтоб лишь она расслышала, ответил:
- Как вернулись с Аксиньюшкой и сыночком нашим, – из монастыря-то… – лишь тогда вспомнил я сад батюшки Алексия. Тебя вспомнил. Даже корзину плетеную будто наяву увидел.
Агата затаила дыхание… Но – ни слова давнишних укоров не услышала от него. В глазах – простое и доброе понимание, улыбка светлая:
- Славную дочку ты вырастила. Вижу, как полюбилась она Сергею нашему. А старое – что ж ворошить его, сватья. Спаси, Господи, – за всё.
От его простого, такого нужного участия на глаза Агаты Ермолаевны слёзы набежали. Она снова прошептала:
- Спасибо тебе, Михаил Пантелеевич.
Он кивнул:
-А за дочку не беспокойся, Агата Ермолаевна. Аксиньюшка моя – видишь? – и не отходит от неё, уж роднее родной Александра ей стала. А мне она будто и была родною, – с той ночи, как поднял со ступеньки корзину… Неисповедимы Пути Господни… Нам с Аксиньюшкою ещё ребят хотелось, дочушку хотелось. Да только не было у нас больше детей, – может, оттого, что тогда, в монастыре, роды у неё преждевременные случились… от другой ли беды какой, только Сергей так и остался у нас единственным сыном. А теперь станем Бога молить, – чтоб родила нам дочка наша внуков.
Смотрела Агата на Михаила Пантелеевича… Дивилась: видела перед собою прежнего парня – того, что догнал её в батюшкином саду. Как бережно держал он корзину с новорождённой малюткой в своих осторожных и сильных руках!.. И таким же до сих пор остался, – красивым и сильным. И Аксинья, чувствовалось, лишь хорошела с годами… Выходит, ни годы, ни проклятие… ни порча не тронули их любовь.
… После свадьбы заметил Сергей, что Сашенька ровно тревожится о чём-то. В глаза её взглянул, а она сама сказала:
- Надо нам, Сергей Михайлович, проведать родню твою.
Сергей не понял:
- Родню?..
- Два деда у тебя. И бабушки. Как же не уважить!
-Я ж рассказывал тебе, – удивился Сергей. – Я без них и вырос-то, – будто их и не было. Они сами так решили, – ещё до моего рождения. Теперь-то уж что.
-Теперь и есть самое время, – проведать их, – строго сказала Саша.
Сергей не сдержал улыбку: учительница!..
- Ну, уж Вы строги, Александра Григорьевна. Только ни к чему это. Лишнее и запоздалое.
А в Сашиных глазах – обида… и жалкая растерянность:
- Серёжа!.. Сергей Михайлович! – метнулась к сундуку, где приданое её было. – Вот!..
Перед глазами у Сергея взлетела какая-то невесомая нежность…
В радостном удивлении Агата замечала: Саша ещё совсем девчушкою была, а уже вязать и шить выучилась. Будто и не особо учила дочку, – просто раз-другой показала, что и как делается. А вышло так, что Сашенька хоть рубашку сошьёт, хоть кофту праздничную, а то шаль свяжет либо платок, – залюбуешься…
- Вот… Это я сама вязала, – Сашин голос вздрагивал от обиды. – Думала, – выйду замуж… а у мужа моего бабушка будет. Пойдём к ней в гости, – я и подарю ей платок тёплый, а ей понравится, и станет она носить его… А это – взгляни! – я для маманюшки Аксиньи Степановны связала, – будто знала, как подойдёт к её глазам и волосам такая шаль…
-Ну, маманюшке – это дело другое: она рада будет. А дедов с бабушками не было у меня, – все эти годы. Теперь-то что ж – вдогонку.
- Серёженька!.. Серёжа, Сергей Михайлович! Давай проведаем их. Увидишь, как они обрадуются нам. Ведь после свадьбы так и положено: родню проведывать. У меня уж нет никого, кроме матушки. А у тебя…
- И у меня, кроме отца с маманей, нет никого,– свёл брови Сергей. – Теперь вот ты есть, жена моя. И матушка твоя, – всей и родни.
А у самого сердце сжалось: так покорно Саша уложила в сундук приготовленные подарки…
Утром вздохнул:
- Давай уж… Сходим к Пантелею Фёдоровичу… в общем, к Туроверову. Потом к Атарщиковым заглянем, – на минуту. Нам с тобою вечером надо собираться: тебя ребята в школе ждут, а мне к экзаменам готовиться. Не годится же, чтоб я у тебя – у учительницы! – не сдал экзамены за курс Горного училища.
Пантелей Фёдорович шагнул к Сергею… Видно было, – обнять собрался… Да только остановил его холодно-вежливый, чуть удивлённый Серёжкин взгляд. Долго не мог управиться с самокруткой. Сергей протянул ему пачку городских папирос.
А Ефросинья застыла на крыльце. Александра – как положено, с поклоном, – подала ей пуховый платок. Прижала Ефросинья к лицу бесценный подарок, заплакала…
- В избу… проходите-то, – едва смогла сказать.
- Спаси Христос. Некогда нам, – батя уж лошадей запрягает, ехать надо.
Сергей взял жену за руку, и они вышли со двора.
Ефросинья догнала их, нашла Сашину ладошку:
- Тебе это.
Сашенька примерила колечко на тонкий пальчик, взглянула счастливо: как раз впору пришлось!..
Степан Панкратович тоже растерялся, когда молодых увидел. Обескураженно на Нюру оглянулся. Но тут же самодовольная усмешка тронула его губы:
-Значит, по сердцу пришлись, – мои слова-то.
А Сергей уж и забыл про предложение Атарщикова, – не до того было всё это время, что прошло после пожара на кирпичном заводе… Сейчас припомнил: что-то про наследство говорил Степан Панкратович… про капитал, про управление заводом. Всё же нашёл нужные слова:
-Я через месяц учёбу оканчиваю. И мы с Александрой Григорьевной сразу в Лисью Балку уезжаем, – там на новой шахте я буду работать горным инженером.
Горделивая усмешка на губах Атарщикова растаяла… Он снова оглянулся на Нюру. А жена в молчаливом укоре лишь головою покачала…
Хоть после Красной Горки совсем тепло уж было, Нюра набросила на голову мягкий и тёплый платок… Не сдержалась от слёз:
- Как хотелось мне, – платок этот!.. Чтоб зашли вы к нам, – как хотелось!.. Спаси Христос, Александра Григорьевна! И… – протянула маленький узелок, – возьми. Перстенёк это, носи. На счастье тебе.
Когда домой возвращались, Сергей прижал к себе Сашеньку, снисходительно улыбнулся:
-Уж прямо все пальцы у Вас, Александра Григорьевна, в кольцах-то дарёных.
А перед отъездом так и не зашёл – ни к Туроверовым, ни к Атаращиковым. На замечание крёстного – мол, надобно бы проститься со стариками-то… – сухо ответил:
- Некогда нам. Проведали, – достаточно.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Часть 21 Часть 22 Часть 23 Часть 24 Часть 25
Часть 26 Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30
Часть 31 Часть 32 Часть 33 Часть 34 Часть 35
Навигация по каналу «Полевые цвет