- Вы говорите, вас очень мучает вид моря? Вы не можете вспомнить, когда это с вами началось, правильно я понимаю? – прозвучал привычный вопрос.
- Да, - ответил я.
Это была ложь. Все я прекрасно помнил. И вот сейчас, сидя в кресле в этой уютной квартире очередного врачевателя душ, я не мог сказать правду. Потому что такую правду никто не примет, все окажется в конечном счете только в пустую. И как бы худо мне не было, ничто не заставит раскрыть сундук моей тайны. Только бумага узнает о ней, ведь бумага все стерпит, а я уже нет.
Я родился в то время, когда тектоническая плита великой империи дала трещину, и из недр земли на поверхность вышло новое поколение, чтобы разрушить старый мир и на обломках построить что-то новое или почти новое. И может для кого-то начало 90-х было концом всей жизни, для моих родителей это было началом нового, ведь родился я.
Возможно время моего рождения нельзя было назвать удачным стечением обстоятельств, но место было выбрано самое что не на есть выигрышное. Ведь в стране, где большая часть территории скована льдами вечной мерзлоты, я грелся под солнцем южного Причерноморья с самого моего рождения, с первых моих минут. И море всегда было частью моего детства, таким же незыблемым как небо над головой и столь же привычным.
Море давало нам лакомства в виде т̀инистых моллюсков, давало развлечения принимая себя в теплые нежные объятия во время летних купаний у ржавых пирсов, а также пугало, играя свою значительную роль в байках у вечерних костров. И с него же все и началось. А именно в разгар бархатного сезона, 17 сентября, сразу после дня моего рождения.
Время это, столь облюбованное пенсионерами и ворами в законе, мы любили проводить на одном из тех самых ржавых пирсов у железки. 4 метра 51 сантиметр, которые нас отделяли от воды, приятно щекотали нервы, когда мы срывались с трясущихся рыже-зеленых ограждений пирса.
Каждый, как это бывает, делал все возможное, чтобы превзойти в искусстве ныряния своих конкурентов по пирсу. И это было больше чем просто спортивный интерес. Это были первые неосознаваемые попытки выделиться среди прочих особей мужского пола, первые шаги ухватить за хвост ускользающую птицу счастья. Ведь тебе 13 лет, и ты как юный Маугли начинаешь чувствовать что-то новое внутри себя, нечто томящее и непостижимое.
Ребят всегда на пирсе было предостаточно, у некоторых я даже имен не знал. Да и не важно это было. Главное я помнил имя той самой - Лины, мой веснушчатой лисички. Каждый раз, когда я ее встречал среди прочей загорелой мелкотни, нутро мое болезненно-томительно съёживалось от того, что она была так рядом и так далеко.
В тот день солнце было каким-то необычайно жгучим, буквально чувствовалось, как тебя облучает радиация ультрафиолета, как будто где-то рядом было невидимое пламя Припяти. И от этого мы с еще большим остервенением ныряли в ласковое лоно Черного моря, остужая вскипающую кровь. Все изощрённее и изощрённее погружали мы себя в синюю гладь воды, оттачивая тем самым свои акробатические трюки. С неосознаваемой легкостью мы были частью беззаботного юного мира. Пока не произошло это.
Он, как бы нам не казалось это странным, появился очень неожиданно. Наверно он все это время, зацепившись за стальные переплетения под пирсом, выжидал своего момента для эффектного появления. И в нужный момент море отпустило его, и он, окропленный брызгами от падающих в воду тел, показался на свет Божий. И многие из нас впервые увидели, как выглядит труп человеческой особи мужского пола.
Все на время как по команде стихли тогда: я, мои ближайшие друзья Фрунзик и Сёма, Лина, где-то совсем рядом, и все прочие мало что для меня значащие люди. Не скажу, что увиденное сильно меня испугало. На миру и правда смерть не так страшна, тем более чужая. Лишь склизкая оторопь, бросив тень на беззаботное существование, омрачила мой ум, как это обычно бывает при соприкосновении с миром мертвых. А после осознания безобидности неживого тела, это чувство сменилось на чистое мальчишеское любопытство. Помню, что мы смотрели на старших рассчитывая узнать, какая же она правильная реакция в этой нестандартной ситуации, хотя большаки были не в меньшей растерянности, чем мы. Лишь спустя некоторое время тишину прервали купающиеся девочки, которые увидели труп в непосредственной близости от себя. Их крики и испуг, усиленные всеобщим молчанием, взорвали тишину и постепенно запустили обсуждение случившегося.
Труп тем временем по непонятной причине упорно не желал возвращаться на берег, он, как заякоренный, дрейфовал на своем месте появления. Казалось, он хотел, чтобы мальчишки и девчонки им вдоволь налюбовались, а может быть он - ими.
Спустя некоторое время все начало возвращаться на свои места. С берега на пирс взбежали спасатели в кумачовых выцветших шортах и рваных футболках: видимо кто-то из парнишек быстро по-взрослому среагировал на этот инцидент и позвал старших. Началась судорожная беготня, обсуждение дальнейших действий. Вскоре, как и положено, приехала милиция, и тело взвалили на старенький педальный катамаран и вынесли на каменистый берег.
После того как все устаканилось, мне захотелось вернуть на место и свой скромный, но уютный мирок, и для этого я начал с надеждой искать глазами ту, которая являлась его центром. Но мир не хотел возвращаться, Линочки нигде не было. И лишь когда я обошел весь пирс, я увидел ее, одевающуюся… Рядом с Сёмой.
«Только не он»,- подумал я.
Я всегда втайне завидовал своему другу. Как же иначе, он был в моих глазах гораздо привлекательнее и увереннее в себе, а самое главное у него были карманные, о которых я и не мечтал. Тогда мое сердце, помню, сжалось не по-детски, как будто его схватила стальная рука Назгула. И мой мир начал таять, так и не успев восстановиться.
Не зная, как ответить на этот вызов судьбы, я сделал единственное, что мне пришло в голову: я разбежался и зажмурившись прыгнул в воду, с того места на пирсе, где ограждение уже давно кануло в Лету. Очутившись в воде, я не стал как обычно тянуться буйком на поверхность, но продолжал медленно погружаться на дно. Я тонул, открыв глаза: передо мной мутнели ржавые трубы опор пирса, бетонные основания которых были густо обжиты мидиями и мхом; мелкая сошка пестрила тут и там. Я смотрел на это все с жалостью думая о себе, пока не в силах предпринять дальнейшие шаги. Вода как будто и рада была мне, легко держа меня в своих почти живых объятиях. Но вдруг что-то привлекло мое внимание, мне показалось, что я увидел какое-то черное, продолговатое пятно: будто огромное веко моргнуло рядом, на мгновение приоткрыв око из густой плотной черноты. Я пригляделся.
«Наверно показалось», - подумал я.
Чтобы убедиться в этом, я начал оглядывать подводное царство по кругу. И когда я уже возвращался взглядом к тому месту, где у меня было видение, из ниоткуда появилась нечто. Сначала это была тьма, которая плотной массой стремительно росла передо мной, как будто кто-то выстрелил в воду густыми чернилами. А затем из самого сердца этой черной стены, материализовавшейся передо мной, проявилось оно. Смутными, но живыми очертаниями надвигалась на меня чудовище. И не ясно было мне: то ли это тьма была чудовищем, то ли чудовище было тьмой, - смотрели они на меня одним целым, наполняя густым цепким ужасом. Я резко зажмурился, ожидая чего угодно, плененный всевозрастающим и всепроникающим, ранее мне не знакомым ужасом. Но ничего не происходило. Тогда я с неимоверным усилием воли приоткрыл глаза. Я уже мысленно был готов ко всему, но только не к тому чтобы с тяжелым облегчением обнаружить, что ничего нет. Море как прежде зеленело мутноватым жидким стеклом. И тот ужас, который так сильно завладел мной, начал постепенно сменяться резким чувством удушья. Я наконец понял, что нахожусь в неестественной среде и дикая жажда кислорода заставила меня вскарабкаться на поверхность, под ослепительные лучи послеполуденного солнца.
На поверхности все случившиеся показалось мне кошмарным сном, о котором можно было благополучно забыть, по крайней мере того инстинктивно желал возбужденный ум, готовый с радостью избавиться от этих жутких воспоминаний. Тогда по правую руку от себя я увидел белеющий предмет четкой прямоугольной формы. Дотянувшись до него, я с неясной тревогой обнаружил, что это фотография, с полу размытыми надписями на развороте. На фото была запечатлена молодая пара - девушка с угольными волосами и лицом похожая на цыганку и молодой бледноватый человек. Они были сняты на фоне белой стены с обвалившейся местами штукатуркой, из-под которой по углам рыжел терракот кирпича. А на обороте синела подпись, часть которой была размыта: «Ради любви твоей священной готов пойти и в...». Балансируя в воде, я еще некоторое время разглядывал снимок. Молодые люди были мне не знакомы, по крайней мере девушка. Но в парне были черты, которые с первого взгляда напоминали о ком-то: толи виной была улыбка, выражавшая озадаченность, толи бледный вид лица, - казалось, что я его уже видел.
Я выплыл на берег.
- Миха! – пытался докричаться до меня Фрунзик.
- А Лина где? – с неприятным предчувствием спросил я.
- Сема с Линой в магаз пошли, а я тебя тут шарю повсюду, - сказал Фрунзик, продолжая: - какой стремный день выдался! Даже в воду не тянет теперь.
Я протянул Пете свою находку:
- А я вот что нашел.
Он повертел в руке снимок без особого интереса и сказал:
- Не знаю их. Оставь на пирсе, может подберут.
Я вернул себе фото, досадуя немного на то, что Фрунзик не разделил со мной детективного энтузиазма.
- А вот и они, - сказал Фрунзик, смотря мне за спину.
Сема и Лина шли молча, с видом как будто они только что обсуждали нечто личное, что посторонним слышать не стоит. Лина держала в руке бутылку с газировкой, а у Семы за спиной был бордовый рюкзак Nike на правом плече.
- Можно глоточек, - обратился Фрунзик к Лине.
Взяв бутылку, он сделал несколько глотков. И между глотками сообщил:
- А Миха улику нашел, - посасывая колу несерьезно бросил он, взглядом указуя на снимок.
- Можно посмотреть, Миш? – сказала Лина.
- Конечно, - протягивая снимок, я продолжил: - Да вот напоследок решил нырнуть, а там портрет их. Может ты знаешь?
- Знаю, - неожиданно заинтересовала всех она. – Это же тот утопленник. Я хорошо его запомнила. Он даже тут такой же бледный.
Все дружно мигом прижались к Лине, чтобы повнимательнее рассмотреть того, кого уже нет в настоящем, жизнь его осталась только на двухмерном слепке прошлого. Им было интересно задним числом познакомиться с тем, кто так неожиданно ворвался в их беззаботную жизнь.
- Миха, а что там на стене? Видишь, за их спиной? – спросил Сема. – Черное такое, как граффити. Гляньте!
- По-моему это просто пятно краски, копоть вроде, - сказал Фрунзик.
- Разве не видишь, что это похоже на морду с глазами мерзкими. Морда странная, вроде не животное и не человек. – не согласился с Петей Сема.
В этот момент я тоже пригляделся. Как же я сразу не увидел этот портрет в портрете, третьего персонажа, запечатленного в кадре. И под холодный пот, в который меня тут же бросило, я понял, что это нечто я точно уже видел. И мне захотелось резко поделиться увиденным мною под водой, но Лина меня опередила.
- Я кажется знаю это место. Это разрушенный эллинг на Штурме, я узнала его по рекламному щиту Pepsi. Видите, на заднем фоне?
И все мы дружно одобрили ее догадку, отчего я снова убедился, что она не только красива, но и умна, и сердце мое еще больше засаднило. Я был уверен тогда, что мы все ринемся в это приключение, чтобы разгадать эту таинственную загадку. Но Фрунзик развеял мои надежды, благоразумно предложив забыть об этом и заняться чем-то более подобающим для людей нашего возраста. Эх, сколько своего времени я потом потратил на сожаления, что не послушался друга. Но жребий судьбы был брошен в тот момент не в мою пользу. Я даже не стал никого уговаривать, поступить по-моему, ведь я думал, что сам все узнаю, сам найду, а потом с видом победителя раскрои все своим приятелям и Лине. И как она тогда на меня будет смотреть, мечтал я.
Ребятам, которые собрались к Пете, я сказал, что хочу остаться тут, вдруг еще что-то откроется мне. И, быстро попрощавшись, с видом заправского криминалиста пошел к воде. А после того, как увидел, что они были вне поля зрения, я собрал все свои вещи и отправился в свое опрометчивое приключение.
Место то я нашел к моему удивлению сразу. Я просто сел на вокзале на «семнадцатый», доехал до остановки «Штурм» и, пройдя за нее, спустился к небольшому тоннелю под трассой, который вел к морю. Береговая линия у этого места представляла из себя площадку на прочных бетонных сваях, на которых возвышались эллинги, стоящие плотным, стена к стене, рядком. А в конце этих строений были те самые развалины.
Дойдя до того места, я обнаружил, что все было как на снимке: стена, кирпичи из-под штукатурки, даже щит старый и выцветший синел под-над морем вдалеке. Но только чудища моего на стене не было. Лишь хаотичное граффити пестрило тут и там и все – кирпичная стена под островками гипса.
Погода была все такой же безоблачной и жаркой. Море внизу едва колыхалось под легким едва ощутимым бризом. Я смотрел на эту водную гладь с разочарованием и досадой от не сбывшихся ожиданий. Ведь там совсем ничего не было, даже намека на тайну или необычайное. С тенью надежды я осмотрел напоследок все еще раз, а потом встал у края площадки, чтобы с грустью в сердце смотреть в свое колышущееся отражение.
Я еще стоял какое-то время так, заворожённый синей бездной, пока вода не замутнела густой чернотой, стремительно и неожиданно, а из самой глубины ни явило себя моему испуганному взору чудовище, которого я по глупости своей сам же и искал. Существо, несмотря на то, что было под водой, я видел отчётливо. Поднявшись к самой кромке воды, оно замерло и к моему ужасу вцепилось в меня своим жутким цепким взглядом. Оно смотрело так, будто знало меня, и эта встреча была ожидаема для нее. Я был скован этим взглядом, не могущий даже шелохнутся. Тело мое перестало мне подчиняться, оно было в абсолютной власти этого древнего источника ужаса. Единственное, что было мне еще подвластно - это мои глаза. Я был не в силах оторвать взгляда от источника моего ужаса, не в силах сделать шаг в сторону, чтобы стремглав бежать от этого проклятого видения. Но веки мои еще слушались сигналов взбудораженного мозга. Я плотно смежил их, оставшись наедине с собственной тьмой закрытых глаз. Лишь тень образа, мною увиденного, вспышками мелькала внутри моего сознания. И тогда во мне начал бурлить иной страх: вдруг это нечто выйдет из воды, чтобы приблизиться невообразимо близко и перейти к контакту, который был еще более пугающим для меня. Я открыл глаза. И снова как тогда, под водой, тьма рассеялась.
Постепенно приходя в себя, я почувствовал, что тело мое снова подчиняется мне: пальцы, руки, шея, и ноги, - все в действии. Я повернул голову вправо, вглядываясь в заходящее солнце. Затем посмотрел на стену за моей стеной. Я ожидал этого. Внутренним чутьем, не доброе предзнаменование давало о себе знать. И все свершилось - на стене отпечаталась тьма и страшное нечто в ее глубине. В третий раз за день я ощутил дикую оторопь от увиденного.
Мне захотелось бежать, не глядя прочь от всего, к тому, что близко и породному знакомо. И только я сделал шаг, за которым последовала голова, взгляд мой с душераздирающим лязгом внутри стукнулся о мужскую фигуру. Я тут же попятился назад, и поскользнувшись упал, больно ударив ладони, которые я выставил, чтобы смягчить падение. Очутившись на горячем бетоне, я так же начал двигаться назад, подальше от человека в черном, от мертвого человека с фото. Потом случилось что-то еще более невообразимое и ужасное. Человек этот перестал быть чем-то слитным, плотным, а стал подобием призрака, который одновременно находился везде и нигде, он как обретший цвет и форму ветер дрожал предо мной темным вихрем, то соединяясь, то множась, неся за собой легкий едва видимый темный шлейф. Затем эта фигура, этот образ человека сменился другим человеком, мне не знакомым, а потом третьим, четвертым, пока я не сбился со счета. Все они были не похожи друг на друга и в тоже время были единым целым, частью пугающего вихря страха и мрака. И, наблюдая за этим, я перестал чувствовать себя как прежде, так как этот многоликий призрак оказался внутри меня. И уже другая суть поселилась внутри моего неокрепшего сознания, тесня меня своим объемом и силой. И если бы действительно была сила, о которой говорили герои «Звездных войн», то темная ее часть наверно было бы именно такой. ПЛОТНОЙ ТЯЖЕЛОЙ И МРАЧНОЙ.
И тогда я начал кричать. По крайней мере я думал, что я кричу, так как звука и вибрации своего голоса я не слышал. Я кричал немым отчаянным криком, пытаясь оглушить пробить и развеять это марево тьмы. И тьма стала сдаваться, постепенно теряя глубину цвета, пока совсем не канула в ту бездну, откуда она вылезла на свет Божий.
Ничего не осталось. Только эта рукотворное плато бетона подо мной, небо, скрывающее свое вечное око, и море, засыпающее под песнь заката. И я на том самом месте, осознавший, что в моей голове теперь нет свободы меня, так как там поселился нежданный и совсем недружелюбный сосед. Нечто не доброе взошло во мне, пока еще совсем не понятное, и от этого еще более темное.
Я встал и не оглядываясь, пошел прочь.
Я сел в автобус. Все теперь было для меня бессмысленным и не приятным. Я видел людей, но я не видел их. Я видел дорогу в желтом свете фонарей, но я не видел ее. Теперь мой взгляд не принадлежал только мне. Он был разделен на двое и, надтреснутый, стал для меня совсем чужим.
Дома, к моему удивлению, никто не стал меня отчитывать за позднее возвращение. И я, сделав усилие над собой, чтобы родители не заметили никаких изменений, направился в свою комнату. Только дома я понял, насколько я у стал за этот долгий и тяжелый день. Ночь я провел странную и не приятную. Это было похоже на болезнь, меня лихорадило всю ночь. Лишь потом, уже повзрослев, я понял, что это было похоже на сон пьяного человека, чей мозг отравлен изрядной дозой алкоголя.
На утро я понял, что соседствующее существо внутри меня не исчезло. Оно было рядом, и лишь казалось, что оно дремлет внутри меня, а сон его как тяжелое мутное испарение отягощает своим ядом мой ум.
Теперь я хотел одного: срочно увидеть своих друзей, в этом не было сентиментальности и желания разделить с ними свое время. Я просто чувствовал, что мне необходимо прикоснутся к жизни, к свету, который еще может быть рядом. Словом, во мгле замутненного сознания мне требовался лучик-фонарик, который осветит темные уголки моего нового «я».
Ребята, как и ожидалось, были на пирсе. Они сидели у края и, свесив молодые конечности, то улыбались, то болтали без умолку, периодически отвлекаясь на изобретательных прыгунов в воду. Вся троица моих самых близких друзей была на месте. И этот факт вызвал во мне противоречивые чувства: мне было легче от осознания их близости, но в то же время мысль о том, что я потерял свою беззаботную легкость и радость, омрачила мимолётное облегчение. Ко всему прочему добавился тот факт, что Лина сидела рядом с Семой и им было очень хорошо вместе, по крайней мере так мне казалось. Снова паучья зависть кольнула меня своим стальным жалом.
Я взошел на пирс и виновато-растерянной походкой направился к друзьям. Подойдя к ним, я замер за их спинами: то ли хищником, то ли чужаком, не знающим, как начать разговор. Тогда после продолжительной паузы я сел слева от Пети.
- Привет! - сказал Фрунзик.
Все поддержали его, одарив меня дежурными улыбками приветствия.
- Как дела? - спросила Лина почему-то для меня неожиданно.
- Немного нездоровится, - ответил я. - Но все пройдет скоро.
- Не хворай! - сказала она.
После этих слов Лина еще некоторое время пристально смотрела на меня.
«Может она что-то поняла», - подумалось мне тогда.
- Опять жарит адски, - прервал эту паузу Фрунзик.
- Да, пекло. Знаешь, что...- начал было я, но сделал паузу.
Я хотел уже рассказать обо всем, что со мной произошло Пете, но увидел мельком довольную физиономию Сема и кое-что еще, и мои планы резко изменились. Мне снова было видение. Я увидел черные всполохи вихря, которые выйдя из меня, потянулись к Семе и начали его обвивать, будто лаская его призрачными объятиями невидимых рук. И будто что-то почувствовав, взгляд его оторвался от Лины и вцепился в меня, и знакомая искра сверкнула в его глазах. И все мне стало ясно, и в моем замутнённом тенью чужака сознании родился ясный план.
- Искупаемся? - бодро предложил я.
- План как всегда зе бэст! - поддержал Фрунзик.
- План самый лучший, - согласился я.
И началось то, что не заканчивается уже ни один месяц во время каникул и сейчас в свободное от учебы время: подъем по ступенькам, синяя гладь внизу, прыжок, всплеск и снова по кругу - жизнь полная веселья под выброс адреналина. Пока приятная истома и клонящееся к закату солнце не заставили нас остановиться.
Ближе к вечеру, уставшие, мы сидели на берегу и смотрели, как рядом поднимали морской транспорт в лодочный гараж. Двигатель подъемного механизма в натужном напряжении взвывал под мерный шепот волн, а стропы стальными жилами трещали от натуги, поднимая моторки, байки и престарелые катамараны, которые один за другим исчезали в разверзшемся чреве гаража. Все это было похоже на то, как огромная черная рыбина пожирает плоды технического прогресса. И на это с чувством собственной неотразимости взирал южный закат по обыкновению своему нарциссически торжественный и прекрасный.
- Я был там. В том месте, - прервал я молчание.
- В каком еще месте? - не поняла Лина.
- На фото утопленника что ли? - понял Сема.
- Да. Я все видел. там все так же, как на картинке: стена эта, и на ней граффити. Ужасно пугающая, скажу вам, эта картина. Прям как живая... у меня мурашки по телу побежали при виде ее, вот даже сейчас. Фрунзик, глянь!
- Давайте завтра туда вместе съездим, сразу после школки?! Будет что вспомнить, - предложила Лина.
- Можно, - согласился Сема.
- Можешь мыльницу отцовскую взять? Пофоткаемся там на месте, - сказал я.
- Отличная идея! - поддержал Фрунзик.
- Да запросто, - ответил Сема.
- В общем встречаемся тогда в три у вокзала, где сядем на "семнадцатый", форма одежды - походная, - заключил я победно.
После этого мы еще немного посидели на берегу, провожая уже осеннее, но все еще щедрое солнце, чтобы ближе к сумеркам разбрестись по своим родным углам. Домой я шел со смешанными чувствами, не в силах разобраться, где здесь мое, а где чужое и не доброе. И я с растущим беспокойством наблюдал, как непривычное удовлетворение угольками хищнических глаз тлело внутри. Но что я мог поделать тогда, столкнувшись с этой непреодолимой силой.
Сон мой снова был полон мрачных видений и теней, сменяясь кратким пробуждением, а после новым провалом в это пекло лихорадочного сознания. И с каждым новым пробуждением я искал спасения в часах, которые даже не пытались спасти меня из этого плена. Но утро пришло, и повседневные дела мира живых скрасили мое время спасительным забытьем.
После школы, как и было условлено, мы встретились у назначенного места. Несмотря на послеполуденное время у вокзала было не многолюдно, как и в автобусе. Конечно этот факт не мог не порадовать нашу компанию: путешествие началось с пустого транспорта и безостановочной беседы не о чем.
И вот спустя какие-то час с не большим мы оказались в нужном месте. На мое удивление ребята сразу почувствовали таинственность и мрачность старого эллинга, и я уверен, что это было не самовнушение. Ведь фреска на старой штукатурке действительно была, как живая. Даже само изображение чудовища могло до чертиков испугать. Не говоря уже том, что я всем своим раздвоенным нутром ощущал, как это существо наблюдает за нами, и за мной. Я ощущал, как невидимые склизкие щупальца чудовища шарят во мне, наслаждаясь захваченной территорией. И страх во мне крепчал. И от этого мне становилось еще более не выносимо рядом с ним.
- Может все-таки сделаем пару фоток для улик? – предложила наконец Лина.
-Да-да, - сказал я облегченно, как будто легкие мои после вакуума снова задышали кислородом.
- Хорошо, щас начнем, - подчинился Сема.
Он сходил за рюкзаком и нашарив внутри искомое, достал из нутра фирменного рюкзака серебряный параллелепипед новенького Никона.
Все по очереди позировали у монструозной фрески, даже не подозревая об опасности скрытой в ней. Кто-то строил рожицы, кто-то был серьезен. И только мне эта идея с фото совсем не нравилась, поэтому я просто наблюдал.
- А как же Миха? – спросил Фрунзик, - давай и тебя щёлкнем у морды. Внукам покажешь!
- Нет, спасибо. Я люблю живые воспоминания, - попытался оправдаться я.
- Тогда давай нас троих, - сказала Лина.
Я взял фотик, и серебро алюминия холодным оружием легло мне в руки. Я взял нужный ракурс и сделал серию выстрелов в своих друзей. Потом еще с другого места. После чего Лина вдруг сказала: «Теперь нас с Семой»
Я повиновался с тяжелым сердцем. И снова тень более мрачная и тяжелая вспенилась внутри меня, как только я увидел рядом с ней Сему. А за ними того, кто держит меня в своих невидимых тисках, и новый укол пронзил мою несвободную душу. Лина тем временем деликатно прижалась плечом к Семе, будто пытаясь влезть в кадр. Щелкнул затвор, еще и еще. Мне стало невыносимо. И улыбка Лины, и немного растерянный Сема, и я за кадром с фотоаппаратом, - вдруг о чем-то напомнили мне, вспыхнув смутным чувством дежавю.
- Хватит уже, - не выдержал я, - нам пора, а то скоро стемнеет.
- Согласен, пора, - поддержал мое спасение Фрунзик.
Мы быстро собрались и пошли в обратную дорогу, и я вместе с ними не оглядываясь покинул место преступления, омраченный мыслью, что мне еще придется сюда вернуться, пусть и в последний раз.
Домой я вернулся уже затемно. Быстро прошмыгнув в комнату, я начал ждать звонка. И долго ждать не пришлось.
- Миша, - зазвенел голос матери, - тебе Семен звонит, возьму трубку.
«Да, мама, я знаю, что он звонит, уже иду», - прозвучал ответ в моей голове.
Я взял трубку, в которой нервно ожидал моего приговора Сема.
- Еще раз привет, Миха, - начал тихо Сема, - слушай фотик не могу найти. Ты же последний его брал, нас напоследок снимал. Не знаешь, где он?
- Дай вспомню… Я его кажется в рюкзак положил тебе. Или нет? – врал я. Аппарат был у меня, он лежал на столе в моей комнате.
- Нет его там.
- О чертики! Кажись его там на уступе оставил, когда зашнуровывал кросс. Е-мое. – продолжал врать я.
- Балда, блин ты, Миха, - страдальчески проскрипел в трубке Сема.
- Да ладно, Сем, завтра съездим. Кто там тронет наш аппарат? А дождя еще долго не предвидится, - выпускал я свои паучьи тенёта.
- Хорошо. Только ты со мной. Сам будешь искать.
- Конечно, договорились, -сказал я в трубку, на конце которой была уже кромешная тишина.
«Конечно,- думал я,- куда же денусь теперь... Сема, Сема, что я делаю!? Ведь тоже самое страшное может и с тобой произойти. Но разве что- то измениться завтра, ведь ничего не известно, это просто мои домыслы».
И тень существа во мне снова зашипела, чтобы в миг заглушить голос моего «я»; нашептывая свои планы, оно убаюкивало последние проблески моей юной совести. И я принял эти правила незаметно для себя, чтобы погрузить весь свой ум в этот холодный сумрак чужака внутри меня.
В комнату я вернулся с тяжелым чувством предстоящей болезненной ночи. Но и мучительное ожидание грядущего тоже было для меня не лучшей перспективой. Единственное, я надеялся на почти физическую усталость, неожиданно расслабившую меня.
«Делай со мной, что хочешь, чужак, - прозвучал слабый голос в моей голове, - у меня нет сил тебе сопротивляться».
И я уснул. Без особых усилий, незаметно погрузился в глубокий омут сна, как будто после укола анестезии. И я видел пустыню с песком, цвета пепла, и таким же небом. Впереди был холм, у основания которого было выжженное дерево с черной кроной из острых безжизненных веток. Гроздьями на ветках сидели вороны с черными головами на голом молочном скелете. И что-то еще виднелось рядом с деревом. Со скоростью мысли этот предмет оказался рядом со мной, увеличившись до размеров гигантского стеклянного куба с грязными гранями. А внутри был Сема, он не видел меня. Лишь только испуганным непонимающим взором он смотрел по сторонам, обходя замкнутую площадь своей камеры, отчаянно пытаясь бросить немой клич о помощи. Я не слышал его, никто не слышал. Шаг за шагом он обходил свое заточение, силясь понять его причину. Но неожиданно его стеклянный взгляд вдруг прозрел. И Сема увидел меня или почувствовал. Тогда он бросился ко мне, и это уже был не затравленный зверь, а охотник, хищник, нашедший свою жертву. Я тщетно думал, что стекло куба защитить меня, но рука Семы без особых усилий пронзила стекло будто завесу дыма и схватила меня… И крик… сначала немой, а потом оглушающий вырывался из открытого зева Семы. И тогда я проснулся.
Быстрая ночь многоглазым зверем пожрала мое время, освободив меня от тяжести самого себя. И встреча с моим другом была уже близка.
«Скоро что-то измениться, - думал я, - тогда быть может эта ноша спадет с моих плеч, и я снова стану собой».
В школе мне хотелось оттянуть момент нашей встречи, поэтому я старался не пересекаться с Семой, благо мы учились в параллельках. Но на одной из перемен он все же поймал меня. И мы договорились, пришлось договориться, что сбежим с последнего урока. Трудовик, предположили мы, не сильно обидится на наш демарш.
И вот прозвенел тот самый звонок: для какого-то очередной, а для нас последний. Каждый видел в нем свое спасение: Сема освободится от груза наказания за потерю дорогой вещи, а я от груза притаившегося мрака внутри меня. И вот мы в школьном коридоре, сворачиваем налево, а потом вниз по лестнице на первый этаж, потом - во двор, потом - дальше за пределы школьной территории, а там направо, мимо ларьков, теснившихся по сторонам, вниз к дороге, и там она – остановка автобуса в тревожное будущее. Но все решено, жребий брошен.
И мы снова в этом автобусе. В двадцати пяти местном эмигранте из Кореи я разделял сиденье со своим возможно лучшим другом, пока еще лучшим.
«А он разделить со мной тебя, мое чудовище», - пригрозил я себе.
Уже привычный маршрут, действовал мне на нервы, двигаясь медленнее обычного. А время двигалось еще медленнее, словно давая мне последний шанс всё рассказать Семе, но я уже не мог что-либо изменить. Мне было жутко изо дня в день делить себя с этим пугающим гостем внутри меня, этим чужаком. Я жаждал свободы. Ко всему прочему, я предчувствовал, что сосед мой тоже не особо рад моему присутствию, а кто в этой возможной борьбе окажется сильнее, я точно не мог сказать. Страх мой говорил во всяком случае не в мою пользу. А эти приступы, когда я совсем терял себя в мороке присоседившегося чудовища, то и дело всплывая в уме, неприятно бередили мою память. Нет, я решительно так не мог больше.
Какое-то время мы ехали молча. Море рядом также рябило синевой, еще маня своей освежающей плотью. Небо было чистым и как будто уже уставшим от чрезмерного внимания солнца. Казалось оно уже скучало по холодам, когда можно укрыться в одеяло дождевых туч от назойливого желтого ока.
- Тебе нравиться Лина? – вдруг прервал молчание Сема.
- Наверно также как тебе, - не нашел я ничего лучшего для ответа.
- Так сказал бы мне, а то все дуешься тайком. Когда мы в последний раз нормально проводили время? Даже поговорить не можем.
- Ну конечно ты же теперь с девушкой. Куда тебе обо мне подумать, - проворчал я, - может бы все по-другому было бы.
- Что по-другому?
- Не важно, - осёкся я.
- Ты ведь это специально сделал? Правда? – удивил меня Сема.
- Что?.. Что именно? – насторожился я.
- Фотик мой забыл там? Мне хотел насолить ведь, да?
- Возможно, - успокоился я.
- Чучело ты!
- Ну сказал бы я тебе, чтобы тогда изменилось? – съязвил я, - ты бы отстал от нее?! Нет.
- А может…
- Хватит уже… У меня нет желания дальше трындеть, - огрызнулся я.
- Вот и дуйся дальше себе под нос, - заключил Сема, - язву заработаешь.
До места мы дошли молча. Сема был понурый, а я еще более раздраженный, то ли на Сему, то ли на себя.
И снова мы оказались в этом проклятом месте. И эта тварь так же взирала тяжелым удушающим взглядом с облупившейся стены.
Сема тем временем начал шарить вокруг в поисках аппарата. А я стоял прямо напротив лика тьмы, едва-едва бросая на него испуганный взгляд.
- Где ты его оставил, дурень? – злился Сема.
- Я не могу так, Сема. Мне тяжко. Я уже чувствую, что гасну как свечка. А что будет потом?! Мне стремно очень, блин. – залепетал я сумбурно, поглядывая на фреску.
Сему это конечно сильно напрягло. По нему было видно, что ему стало не по себе.
- Ты о чем это, Миха, - недоуменно вопрошал мой друг, подойдя ко мне поближе, оказавшись как раз между мной и чудовищем на стене.
- Прости меня, Сем. Я думал, что это все из-за Лины. Но это не так. Не совсем так. Я просто боюсь его, а ты другой. Ты сможешь с ним совладать, Сем, - сказал я, краем глаз цепляясь за фреску.
- Чего ты? – зло тревожился Сема.
И в этот момент все началось. Я увидел, как тьма стала выходить из меня рваными всполохами, направляясь к фреске. И тогда Сема все понял и ужаснулся. И я буквально услышал, как забилось марафонцем его сердце, вторя моему.
Тьма постепенно вышла из меня, освободив от лихорадки порабощенного разума, и я наконец почувствовал долгожданное облегчение. Сгустки черноты, покинув меня, потянулись к своему источнику на стене, и черный лик губкой впитал свое порождение. И мне сразу стало легче, как будто подействовал анестетик, и боль облегчилась. А когда туман разума рассеялся, я сразу понял, что натворил. Мне стало ясно как день, что сделанное мною может омрачить мою жизнь не меньше, чем тварь, которая жила во мне.
А фреска тем временем начала оживать. Ее плоскость стала приобретать объем, превращаясь из рисунка в барельеф, все больше вытягиваясь и наполняясь. И черный лик постепенно оброс чудовищного вида туловищем, покрытого густой плотной шерстью, каждый волосок которой был живым и мерно двигался, образуя волны на теле страшного творения.
Воплощение было завершено, и чудовище на фреске обрело свой истинный вид. И ужас тогда во мне взорвался могучим цунами, полностью накрыв меня с головы до пят. Чудовище стало собой, и было жутко представить, что это нам сулило.
А Сема все также стоял и смотрел на меня. Он видел, куда был направлен мой взор. И ужас на моем лице обездвижел его, превратив в испуганную статую. Сема понял, что царящее за его спиной действительно ужасающе и он не смел обернутся. Пока монстр не оказался в шаге от него, прямо за его спиной. Я буквально почувствовал, как холодное дыхание тьмы холодит затылок моего друга. И Сема решился и медленно обернулся. И тогда крик из самых глубин его души попытался вырваться наружу, но немота одолела его, и на искаженном ужасом лице замер вопль.
И тогда мгновеньем все случившееся в эти дни со мной пронеслось перед глазами: труп, всплывший на поверхность у пирса, фотография, выловленная из воды, тот самый ужас на лице, как у Семы, когда я пришел впервые на это место, монстр, который стал частью меня и план по спасению себя из этого плена. И открылось мне, что не чудовище погубило того утопленника и может многих других, а тот страх стоящего в стороне, стоящего по другую стороны объектива фотокамеры. Это его тьма возвала к монстру и дала ему силу, чтобы напитаться этой тьмой до следующего своего пиршества. И вот теперь и я стану причиной гибели близкого мне человека - человека ни в чем не повинного.
И в тот момент, когда мои мысли плели эти сети самобичевания и вины, Сема в ужасе стал пятиться назад, прямо к краю площадки. И когда он уже был у самой кромки, за которой билось море, он остановился и всполохи тьмы начали тянутся к Семе, обвивая его черными щупальцами, желая проникнуть внутрь нового тела.
«Но не бывать этому!» - решил я для себя.
Я резко рванулся к другу, и с разбега толкнул его с эллинга, и мы вместе упали в воду. Я крепко держал Сему, пока мы погружались в пучину, пока он не очнулся, и не начал судорожно сопротивляться в моих руках. Тогда я разжал руки. И, Сема успокоившись было, вдруг резко перевел взгляд мне за спину, и я понял, что чудовище где-то рядом за моей спиной. И мы рванули на поверхность. У Семы это получалось, а мне повезло меньше: что-то держало меня, не давая вырваться за пределы пучины. Сема был уже где-то у стенки бетонной площадки, а я не мог вырваться из цепких невидимых пут, удерживающих меня. Но я не сдавался: я рывками поднимался к кромке воды, но после снова уходил под воду, а потом опять вверх, инстинктивно двигаясь к эллингу. Я сделал еще несколько попыток, но почуял, что уже не в силах.
«Все кончено, - думалось мне тогда. - Свет надводного мира уже не достижим для меня. Наверно я этого и заслуживал за содеянное. Так тому и быть»
Но тут рука схватила меня и потянула на поверхность. Это был Сема, который одной рукой держался за ржавую арматуры, торчащую из бетона, а другой вытягивал меня. И я не заметил, как страх покинул мое сердце, и я понял, что монстра уже нет рядом.
«Он сдался», - подумал я с чувством облегчения.
Мы балансировали в воде еще какое-то время, держась за спасительный металлический прут, когда наше сознание пыталось осмыслить произошедшее. Еще не веря в окончательную победу, мы смотрели то по сторонам, то в воду, то друг на друга. Пока легкая тень надежды на благоприятный исход окончательно не восторжествовала в нас, и мы не осознали, что с монстром было покончено. Победа была за нами. И только Богу известна истинная причина столь удачного стечения обстоятельств для нас. Теперь нас ждала дорога домой. И весь этот путь мы проделали молча. В своей голове я снова и снова прокручивал все события, особенно то, что произошло сегодня. Я думал о том, сможем ли мы быть снова друзьями с Семой. Какие теперь нас ждут испытания. И что будет с Линочкой. И во мне опять на мгновенье затлели алые глазки ревности. Но теперь я знал, что мысли могут быть так же опасны, как и монстры, которых мы ими порождаем, идя темными путями.
- Прости меня, Сема! – нарушил я первым наше молчание. - Сам ведь видел, что это такое. Я бы никогда так не поступил, если бы не это.
- Да понятное дело, - успокоил меня Сема, - главное спаслись.
От его слов мне стало так хорошо, что у меня перехватило дыхание. Сердце мое было умиротворенно свободным, ведь этот тяжкий груз наконец спал с моих хрупких плеч. И на краткий миг освобождённая жизнь вдруг показалась такой ясной и радостной.
Но в море с тех пор я больше никогда не заходил. Сколько бы я не пытался избавиться от этой фобии с помощью психиатрии, экстрасенсов и прочих разношерстных целителей, этой победы я так не одержал.
А что касаемо Лины, то мы продолжали дружить одной тесной компанией, и чувство мое так и осталось невысказанным и безответным. А через годы спустя она вышла замуж за Фрунзика, кто бы знал. Но и на то ведь не наша с вами воля.
Автор: Руслан Тимербаев
Источник: https://litclubbs.ru/writers/6972-strah-morja.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
