Посвящается всем ушедшим от болезни мужьям...
Сегодня 50 дней, как не стало Серёжи... Наверное, за эти дни я просыпалась тысячу раз, не веря в то, что это может быть правдой. Как только осознавала, что это мир, в котором нет его, начинала реветь. И больше всего винила себя в том, что не сумела спасти. Серёже было 36 лет, и мы слишком поздно заметили, что болезнь глубоко пустила корни и не собирается отпускать ..
Это была любовь с первого взгляда, когда в кружке актерского мастерства я увидела его, будто время остановилось. Я откровенно пялилась на светловолосого парня, в глаза которого лезла челка, и не слышала, как меня зовёт одна из подруг.
- Лада, ты здесь? - она щёлкнула несколько раз пальцами у моих глаз, и я, глубоко вздохнув, перевела взгляд на неё. - Всё нормально? - решила уточнить она.
- Дддда, - выдавила я из себя, начиная нервничать. Опять заикаюсь. Я пришла сюда бороться со своими страхами, постоянно говорила. Психолог советовал такую терапию, и, казалось, начало получаться, и вот опять.
- Кстати, новенький, - кивнула Ира на парня. - Но уже дали роль, - понизила она голос. - Видно, чей-то сынок.
Серёжа ничьим сынком не был, вернее, конечно, он был сыном своих отца и матери, хороших людей, воспитавших замечательнго человека, но роль получил только благодаря таланту. Среди других он и впрямь выделялся харизмой и умением говорить, что давалось мне с трудом. Я чувствовала себя на его фоне какой-то маленькой и плюгавой, но он никогда не смеялся и не обижал меня.
Серёжа принял меня такой, какая я была. Со всеми моими недостатками, и стал для меня самым важным человеком на земле. Тем, кто никогда не предавал, кто всегда верил и поддерживал несмотря ни на что, тем, кто шёл вперёд, непременно таща меня за руку. Мой путеводитель, мой флюгер, мой герой, мой мужчина, моя любовь...
В который раз беру фото в черной рамке, будто перечеркнутое лентой по углу, и не могу унять слёзы. Сколько их? Как долго я смогу плакать? Ответ звучит слишком просто и пугающе: всю жизнь. Мне никогда не забыть его глаз, смотрящих в самую душу, его губ, от которых я распадалась на тысячу атомов, его рук, заменяющих целую вселенную. Мир уже не будет прежним. Не для меня.
Потеряв Серёжу, я осиротела. Единственное, что заставляет жить - дети. Старшему Назару исполнилось 15, младшая только-только пошла в первый класс. Хорошо помню, как, превозмогая боль, Сережа сам отвёл её на первое сентября. Он хотел видеть начало Алиной школьной жизни, понимая, что не суждено дожить до конца. Как мало ему было отмерено. От момента, когда поставили диагноз и до его ухода прошло всего два месяца. Так резко, в одночасье перевернулась моя жизнь. Жизнь полная любви, заботы, веселья.... Она просто остановилась.
Серёжа никогда не жаловался, потому что болей не было, просто его стало рвать после еды, и вес быстро уходил, хотя лишнего в нём ничего не было. В больнице после ФГС нам сразу сказали, что у Серёжи рак... Окончательно и бесповоротно прибили страшным словом из трёх букв, отнимая какую-то часть надежды. Срочно надо было удалять желудок. Но я верила, я не могла так просто опустить руки и ждать.
До сих пор помню это ощущение, как будто меня ошпарили кипятком с головы до ног, я смотрела на мужа, до боли сжимая его руку, и боялась отпустить, а он был спокоен. Даже тогда он был собой, приняв стойко новость.
Следующие два месяца были как в тумане. Паника наказывала каждую минуту. Сделали всё очень быстро: обследования, анализы, Кт, консультации. Через две недели Серёжа лежал на операционном столе в онкологическом институте, а я молилась, чтобы всё прошло успешно. Не верила, что это происходит с нами, потому что всё было таким нереальным. Детей решила оградить до поры до времени, говорила, что папа болеет, но не вдавалась в подробности. Серёжа сам настоял, это было его решение и его право. Они остались у моей матери, потому что его мама, узнав о диагнозе, попала в больницу с инсультом. Она не готова была к подобному, и врачи боролись за жизни обоих.
Но операция только подвела финальную черту: неоперабельный рак желудка, 4 стадия, вся брюшная полость в метастазах. Если бы это заметили на КТ, не стали бы и пытаться спасти, потому что это просто невозможно.
Человек не может летать, не может стать бессмертным, не может выжить при таком диагнозе.
Когда врачи вышли из лифта после операции, они смеялись, и это вселило в меня надежду. Люди улыбаются, значит, всё хорошо. Ну не может человек после операции идти с улыбкой на лице, чтобы потом, в кабинете, когда я, заметно нервничая, перебирая пальцы и смотря на него, как на Бога, услышала приговор.
- Всё плохо, он умрёт.
Что-то не совпадало в моей голове. Ничего не совпадало. Как может умереть человек, которого я люблю? Как может так спокойно говорить об этом врач, сидящий напротив?
- Но он же такой молодой, - искала я оправдания, будто это могло как-то сыграть на пользу Серёжи.
- Увы.
- Он же сильный, знаете, какие у него руки? - торговалась я со смертью.
- Максимум два месяца, - оповестил меня врач.
И песочные часы нашей жизни принялись быстро отмерять песчинки. Серёжа угасал у меня на руках, и всё, что я могла, ухаживать за ним и быть рядом. Химия, капельницы, уколы - ничего не помогало, становилось только хуже. И когда он слёг окончательно, я поняла, наше время кончилось.
Почти всё время он спал, очень мало говорил, а я сидела рядом, боясь отпустить его руку, словно именно она связывала его с этим миром. И, смотря на изможденное лицо, гоняла по кругу одни и те же вопросы в своей голове. Как я без него? Кто я без него? Как мне дышать?
Дети плакали, а он дал наказ всегда держаться вместе и помогать друг другу. Он взял клятву, что мы продолжим жить, что мы попробуем снова стать счастливыми. Я не смогла дать обещание, не в моих силах, просто трясла головой и не могла унять слёзы.
Его не стало 5 октября. Я до последнего надеялась, что произойдёт чудо, выучила молитвы и взывала к Богу. Но Сережа умер
у меня на руках, придя в себя на какое-то мгновение. Я говорила, как люблю его, аккуратно покрывала поцелуями до боли изменившееся лицо, и видела в его глазах столько нежности и любви. Ему не надо было ничего говорить, я знала, я чувствовала, я ощущала эту любовь и так боялась его потерять... Мне было мало этих 20 совместных лет, но даже через 40 или 50 я сказала бы то же самое.
Он оставил меня, и жизнь словно остановилась, возвращая меня в тот последний момент, когда я держала его на руках.
Я что-то ем, как-то сплю, хожу на работу, которая иногда отвлекает, правда, ненадолго. Но я должна быть сильной ради детей, именно поэтому я ещё как-то держусь и заставляю себя выполнять механические действия.
Свекровь смогла выкарабкаться, но мне кажется, она жалеет об этом, потому что её боль такая же невыносимая, как и моя. Мы говорим о нём часто, иногда встречаемся на кладбище, чтобы просто помолчать, глядя на черный мраморный памятник, навсегда запечатлевший мою любовь с широкой улыбкой и глазами, проникающими в самую душу.
