Зоя никогда не задумывалась, любили ли её родители друг друга. Отец никогда не обнимал мать при детях, не говорил ласковых слов. Но сейчас, вспоминая раскрасневшиеся мамины щёки, стоило отцу ступить на порог и его долгий, с поволокой, взгляд в её сторону, понимала, что любили.
«А на меня Федя ни разу так не смотрел. И неважно, кто из них был головой, а кто шеей», – Зоя закуталась в одеяло и дала волю слезам.
И тут же появилась злость: «Сколько можно ныть? А главное, не понятно, что оплакиваю: прошлое, которое нельзя изменить, мужа или себя».
– Слёзы бывают разные, – говорила бабушка. – Пустые ничего не дают, а те, что от боли, душу облегчают.
– Пустые – это какие?
– Слышала, как Марья вчерась у колодца голосила? Так пустобрёх гавкает, чтобы показать, что он есть во дворе. Шуму много, а для чего он, не понятно.
Тётка Марья, сорвав платок с головы, орала с подвываниями:
– Люди добрыыыыые, как жииииить на белом свете? Посмотрииииите, на этого шаромыгу! По ветру меняяяяя пустииииить хочееееет...
– Что опять случилось? – выглянула из своего двора школьная учительница Татьяна Ивановна.
– Кабанчика этот гад в огород выпустил, – тётка Марья тыкала пальцем в сторону дядьки Кузьмы, который на скамеечке у ворот невозмутимо подшивал валенки, – а тот всё перерыл. Остааааанемся теперь на зиму без картохиииии...
У колодца собрался народ, но никто не крутил вороток – все смотрели на Марью.
– Толком объясни! – приказала Татьяна Ивановна.
– Пошла кабанчика покормить, а он, свинья такая, возьми, да и выбежи, и прямиком в огород. И давай там грядки рыыыыыть, – захлёбывалась слезами тётка Марья.
Дядька Кузьма не понимал, почему жена машет руками и радостно приветствовал односельчан, подтягивающихся к колодцу.
– А почему калитка на огород открыта была? – как опытный следователь задавала вопросы Татьяна Ивановна.
– Так я ж не думала, что он выбежит, вот и не закрылааааа.
– А Кузьма тут причём? – недоумевала Татьяна Ивановна. – Ты не думала, а он виноват?
– А кто ещё? – встрепенулась Марья. – Не я же! – Она, как ничём не бывало, накинула платок, повязывала его вокруг головы и ушла к себе во двор.
Невольные зрители покатывались со смеху. А дядька Кузьма, изредка поглядывая на соседей, продолжал заниматься делом. Он не слышал стенаний жены, не понимал, почему смеются. Фронтовая контузия навсегда лишила его слуха, а потом и речи.
– Бабушка, а ты почему никогда не плачешь? – спросила Зоя.
– Отплакала своё. Запас слёз закончился.
– Как это?
– А как дядьку твоёго, Сёму, в сарайке закопала, так плакать и разучилась. Всё думала, что мужу скажу, когда с войны вернётся и спросит, почему сына не сберегла.
Дядю Сёму, которого Зоя никогда не видела, застрелили немцы в первую военную зиму. У двенадцатилетнего мальчишки ночью живот прихватило, побежал на двор, потом крики «Партизанен!» и очередь из автомата.
– А ответ держать не пришлось. Похоронку на деда твоего весной сорок пятого получила. Стиснула зубы, и дальше жить стала.
Зоя смотрела на сморщенное бабушкино лицо, со светлыми, почти бесцветными глазами, и видела в них невыплаканную боль.
«Нет, Марьины слёзы не были пустыми. Маленькие представления, которые она периодически устраивала, компенсировали ей тоскливую тишину дома и веселили соседей после трудового дня. И уходила она с улицы всегда с достоинством, как клоун с цирковой арены под аплодисменты зрителей. Это мои слёзы пустые, ни облегчения от них, ни радости». – Зою уже угнетало, что не может справиться с собой.
Другое дело Валентина. Зоя единственный раз видела, чтобы сестра плакала. Когда после удара мужа ногой в живот потеряла ещё неродившегося ребёнка и услышала вердикт врачей: «Детей иметь вы не сможете», не зарыдала, а окаменела с застывшими в глазах слёзами. Зоя, оставив детей со свекровью, не отходила от сестры ни на шаг.
А она, почерневшая, с потухшим взглядом и плотно сжатыми губами, молчала, как будто не слышала и не видела никого вокруг себя. От отчаяния, что не может вывести Валю из страшного оцепенения, Зоя отбила отцу телеграмму: «Срочно приезжай».
И он примчался, забрал своих взрослых стрекоз в деревню. Уже немощная бабушка, почти не поднимающаяся с кровати, села и прижала младшую внучку к высохшей груди. Она поглаживала Валю как в детстве по голове и спине заскорузлыми, исхудавшими руками с толстыми, как стебли лебеды, венами, и уговаривала:
– Поплачь, внуча. Не таи в себе. Я же понимаю, тяжело тебе. Мой грех на тебя лёг, вот ты самое дорогое и потеряла.
Зое показалось, что бабушка бредит.
– Не смотри на меня так. Всю жизнь молчала, теперь покаяться хочу. Избавилась я от дитяти... Давно в сорок третьем... Немец снасильничал меня. Никому не говорила. Сама чуть не подохла, но выковыряла семя поганое. По-другому не могла. Не мужнего гнева боялась. О Петьке и Ваське думала. Как им с материнским позором жить? И покой с того дня потеряла. Знала, настигнет плата за содеянное. А оно вона как получилось... На Валентину легло...
Бабушка корявым пальцем вытерла слезинку со щеки Вали.
– Отмякнет душа. По себе знаю, – пробормотала она, закрыла глаза и откинулась на подушки. – Устала я. Идите. И наказ мой помните: всегда держитесь друг дружки. И про горемыку не забывайте.
Через несколько дней бабушки не стало. Тётка Марья, любовно обмывшая бабушку, перекрестилась, скупо обронила: «Теперь мы с Кузей на очереди», – и оставила дядьку Кузьму снимать мерки для домовины. Он горестно мычал, грозил кому-то невидимому и без конца вытирал покрасневшее лицо большими ладонями.
Бабушка лежала в новом платочке, такая родная и одновременно чужая. А Валя убивалась, словно до неё только сейчас дошли бабушкины уговоры.
И Вовка, приехавший вместе с Катей проводить бабушку в последний путь, сорвался из деревни, отыскал в городе Валиного мужа и набил ему морду.
Катя шипела на мужа, так, чтобы не слышали остальные:
– А если бы он в милицию сообщил? Тебя бы дисквалифицировали.
– Не жалю о том, что сделал, – оправдывался он. – Каждый должен получить по заслугам. Ведь бабушка всегда так говорила? – искал Вовка поддержки у Зои.
– Но об этом больше никто не должен знать, – приложила она палец к губам.
На похороны собралась вся деревня. Старики степенно переговаривались, добрым словом поминая бабушку, притихшие дети с опаской косились на гроб, а взрослые совали Зое мятые рублики:
– Возьми, дочка, не погребуй. Положено так.
Зоя чувствовала сопричастность друзей, дальних родственников и соседей. Они как будто разделили горе семьи на всех, растащили его по кусочкам, чтобы облегчить страдание близких. Чужими казались лишь люди в строгих костюмах, подъехавшие на чёрной «Волге» к выносу тела.
Кто они, стало понятно на кладбище – глава района и председатель совета ветеранов войны. И для Зои открылась новая страница из жизни бабушки – она была связной партизанского подполья. Захлестнула мимолётная обида: «Почему сама не рассказала об этом?», которая тут же сменилась гордостью. Тихая и незаметная бабушка причастна к большой истории страны, она тоже герой!
В суматохе Зоя не сразу не заметила, что похоронах не было Володиного отца. Она знала причину. Им с Вовкой было лет по десять. Прочитав «Тимура и его команду», они оборудовали себе штаб на чердаке дома тёти Тоси и торчали там. А Валя боялась высоты и сидела на завалинке, не рискуя подняться по шаткой приставной лестнице.
К воротам подрулил красный «Жигулёнок». Лысоватый мужчина вышел и открыл дверь перед спутницей.
Зоя рассматривала в окно странную парочку – толстенького мужчину, чем-то похожего на папку, и женщину, в коротком как у маленькой девочки, платье.
– Вот, Клара, мой родной дом. Согласись, прекрасное место для дачи.
Та брезгливо потянула носом:
– Коровами пахнет. Может, лучше в садовом товариществе купить?
– Кларочка, зачем платить деньги? Нужно только освободить помещение, и живи себе всё лето. Тут тебе и молоко, и сметанка, и яйца свежие. Да и зимой есть кому за имуществом присмотреть. Маманя не откажет.
Мужчина по-хозяйски открыл калитку и направился к дому. Вовка скатился сверху и бросился ему наперерез:
– А ну, стой!
– Ты кто? – мужчина схватил Вовку за руку.
– Сын твой! – выпалил Вовка.
– У тебя сын есть?! – взвизгнула женщина.
– Клара, это недоразумение. Ты же видела мой паспорт. Я тебе сейчас всё объясню! Пошёл вон! – отпихнул мужчина Вовку.
Володя упал.
Зоя выкрикнула: «Валька, зови бабушку. Наших бьют!» – и кинулась на помощь Вовке.
Брат уже поднялся и, набычив голову, пошёл на мужика с кулаками. Валя резво пронеслась мимо непрошеной гостьи и завопила:
– Помогите!
Вовка скакал перед мужиком, не позволяя ему приблизиться к крыльцу. Зоя схватила черенок от лопаты и с грозным орудием наперевес встала сбоку от брата.
Тётка Марья, Татьяна Ивановна и бабушка появились почти одновременно.
– Васька, что ль? – подслеповато прищурилась Марья. – Явился не запылился!
Бабушка схватилась за сердце:
– Сынок! – и шагнула к Василию, раскрыв объятья.
– Что это вы, мамаша, тут устроили? – отстранился тот от матери. – В дом родной попасть не могу. Этот гадёныш на меня бросается.
Бабушка замерла:
– Ты зачем пожаловал?
– Вы забыли? Дом у меня тут! – взвился Васька. – Что же вы, мамаша, не объяснили квартирантам, кто тут хозяин?
– Хозяин?! А где ты был десять лет, хозяин? – встряла тётка Марья.
– А вам я слова не давал, – отмахнулся Васька. – Не будем сориться, мамаша. Давайте всё по-хорошему решим.
– Пошёл вон, – процедила бабушка сквозь зубы.
Вовка дрожал как в лихорадке и переводил взгляд с бабушки на этого ... своего отца. Татьяна Ивановна обняла мальчишку.
– Ну, зачем вы так, мамаша? – сменил тон Василий. – Я законное право имею...
– Это твоя бывшая жена имеет законное право подать в суд за невыплату алиментов на содержание сына, – подала голос Татьяна Ивановна. – Ты что обещал, когда просил отозвать исполнительный лист? Что помогать будешь! Или я не права?
Васька затравлено оглянулся. Клара усмехнулась и села в машину. Взревел мотор.
– Меня подожди, – Васька бросился со двора. – Ну, мамаша, вы ещё пожалеете! Сдохните, на похороны не приду!
– Бог тебе судья, – прошептала побледневшая бабушка.
Тётка Марья преградила ему дорогу.
– Отпусти его, Марья, – попросила бабушка и подозвала внуков: – Испугались, соколики? Пойдёмте чай пить.
Тётка Марья в картинках растрезвонила на всю деревню, как ловко Вовка управился с отцом, и ещё долго сельчане обсуждали это происшествие.
«Наверное, к лучшему, что не приехал. А то бы устроил скандал на похоронах», – думала Зоя.
Оглушённая последними событиями, Зоя видела, как в один момент постарел отец. И мама, растерянная от такой перемены, суетливо хлопотала около него, уговаривая покушать. Бабушка никогда так себя не вела. Она молчком ставила тарелку на стол, нарезала хлеб крупными ломтями и приказывала: «Ешь!» и никто не смел ослушаться.
Острое осознание, что закончилась эпоха, когда она была внучкой, резануло сердце Зои. Никогда больше она не получит письма, написанного почти печатными буквами, и никто не свяжет для неё нелепые полосатые носки из распущенных старых трикотажных кофт. С уходом бабушки изменится жизнь у всех.
И до боли захотелось вернуться в давнишний летний день, когда бабушка кричала с крыльца с хворостиной в руках:
– От я тебя! Опять на речку сбежала, да ишшо и Вальку с собой свела.
А они с сестрой прятались в лопухах у бани, потому что планировали незаметно пробраться в дом за ватрушками или булками, которые с утра напекла бабушка.
– Опять весь день голодные шлындать будут. Хоть бы печёного с собой взяли, – нарочито громко говорила бабушка и возвращалась в дом, оставляя на крылечке узелок со сдобой.
Они с добычей неслись к заводи, где уже ждал Вовка. И на речке, развязав узелок, хрумкали сладкие молодые огурцы с солью, варёные яйцами и ватрушки и мысленно благодарили бабушку за гостинец.
«А ведь я по-настоящему не стала бабушкой своим внукам. Ладно, Оленькины мальчишки далеко. Пашины девочки под боком. Ночевать их лишний раз у себя не оставила. Всё ради покоя Феденьки. Будь он проклят!» – Зоя уткнулась в подушку. «Охолони, – как наяву услышала она голос бабушки. – Зачем на свою голову напасти кличешь. Разговор у нас с тобой будет долгий впереди. А сейчас спи!»
Наталья Литвишко
Продолжение следует
Все части в подборке Хороший муж
