В тени своей любимой ивы Павел так и пропадал с утра до вечера. После сатирических стихотворений его потянуло на лирику. Он писал и напевал свои стихи. Однажды не заметив, что за ним наблюдает Глаша, чуть повысил голос.
"Лютый февраль" 5 / 4 / 1
Трогательная песня о красоте природы, о закате и восходе солнца, о Боге была у Павла одной из любимых.
Когда он вытягивал очередной куплет, Глаша неожиданно громко чихнула, а потом ещё раз. Павел вскочил на ноги. Осторожно раздвинул ивовые ветви.
Увидел Глашу. Она смотрела на него со слезами на глазах.
Эти слезинки так переливались на солнце, что Павел затаил дыхание.
У него не было ни злости к Глаше, ни ненависти, он просто смотрел на эти слезинки и сам чуть не заплакал. Вовремя взял себя в руки, и сразу в голове сложились грубые фразы.
Павел скорчил через силу злое лицо и грубо выпалил:
— Займись своими делами на кухне, Глаша!
Девушка вытерла слёзы, гордо подняла голову, отвернулась.
Павел вспомнил, что на балах девушки делали так часто, когда строили из себя обиженных.
— Я велю отцу наказать тебя за то, что в рабочее время ты прохлаждаешься в саду! — распылялся Павел. — В доме дел невпроворот, а ты ходишь тут! Здесь мой клочок земли, никто не смеет сюда ходить. Даже моя мать не позволяет себе этого! Уйди! Уйди, пока не стало поздно.
Глаша медленно стала отдаляться.
А Павлу хотелось её окликнуть. Опять посмотреть в глаза, любоваться жемчужинами-слезинками.
Глаша исчезла из виду. Павел юркнул в своё ивовое укрытие. Порвал на мелкие кусочки несколько листов, небрежно бросил их на землю и пошёл домой.
Больше он не возвращался в излюбленное место.
Глаша стала сниться ночами. Павел видел её во сне обнажённой. Просыпался в поту. Стал замечать, что Глаша смотрит на него украдкой.
А однажды прогуливаясь вдоль реки он заметил служанок, которые в свой выходной день купались визжа и хохоча.
Сначала стыдливо отвернулся, вспомнив, что суббота — купальный день у слуг. Отец в этот день велел не ходить к реке, дабы не согрешить ненароком.
— Эй, Глаша! — услышал Павел. — Ну чего ты стесняешься? Покажись уже!
Девушки окружили Глашу, уговаривая её раздеться. Она смущаясь снимала рубаху.
— Царица, — вздыхали девушки. — И куда барин смотрит?
— Куда-куда?! В свои стихи он смотрит. Куда ему такая красота! Цапель одним словом.
— Да вы что, девки? — в разговор вмешалась пожилая домработница. — Разве ж наше племя для их рода подходит? Глашка и есть Глашка! Кухарка! И чего вы ей голову морочите? Под барина подложить хотите? На кой она ему сдалась? Они кровь свою марать не будут. Вот Феофановна услышит, что вы тут Пашку сватаете, задаст вам, дурындам!
Девушки смеялись весело, а с ними Глаша.
А потом все побежали в воду.
Среди хохота, визжания только голос Глаши слышался Павлу. Среди водяных брызг только её тело он различал. Только её рыжую копну согревало солнце своими лучами.
Павел тяжело дышал и никак не мог заставить себя уйти.
Девушки тем временем вышли из воды. Стали вытирать друг друга, плести косы.
Нужно было срочно уходить, но Павел не мог сдвинуться с места. Когда одетые девушки проходили мимо него, он стыдливо прятал глаза.
А вечером отец вызвал его на разговор. Долго объяснял, что есть правила, которые лучше не нарушать, потому что они нужны для порядка.
— Голову морочишь нам с матерью, — ворчал отец. — Тебе баб сколько уже показано, сколько сватов готовы хоть сейчас свадьбу сыграть. А ты…
За прислугой подглядываешь. Забыл он о субботе! Как же! Что мне теперь женщинам говорить? Как их защитить от взгляда твоего бесстыжего?! Это ж надо так меня опозорить!
Отныне бумагу я выдаю тебе строго по одному листу в месяц. Вот сколько места хватит, столько и напишешь. Вот помру я, чем ты жить будешь? Пропьёшь всё или пропоёшь? Или будешь на подмостках читать стихи и бить себя в грудь обзываясь поэтом?
Запомни сын, поэты — люди вольные и ненадёжные. У них муза — явление приходящее. Когда как другая профессия не даст умереть с голоду. Ты, Павлуша, зря из себя блаженного строишь. Надо мной уже посмеиваются. Мол, сына родил, до возраста взрослого дорастил, а тот… Эх… Пашка, Пашка…
Слова отца доносились до Павла обрывками. Перед глазами до сих пор была обнажённая Глаша.
А потом Павел заболел. Глаша носила ему в комнату горячий компот. И как бы случайно у неё всегда была расстёгнута верхняя пуговка на рубашке.
В отличие от другой прислуги, от Глаши даже после кухни пахло лавандой и мятой. Когда от остальных несло до рези в глазах чесноком или луком. Ногти на пальцах были аккуратно подстрижены и блестели. Такие же блестящие ногти Павел замечал у дочерей Сахаровых.
Не была она как остальная прислуга. Отличалась от них сильно и манерами, и разговором, и поступью.
Андрей Леонтьевич, бывало, забывался и лил лестные речи о том, какая у него замечательная кухарка. Его друзья курили трубки и вздыхали, завидуя отцу Павла.
— А моя даже имя своё прочесть не может. Умора, ей-богу!
Павел не мог себе позволить объясниться с девушкой. Вёл себя с ней по-прежнему грубо.
Однажды отца и мать пригласили в другой город на свадьбу. Те хотели взять с собой Павла. Но он наотрез отказался.
Оставшись в доме в качестве хозяина, Павел развеселился. В гостиной сидел на отцовском кресле, закинув ногу за ногу и курил его трубку. Задымил по неопытности всю комнату. Глаша прибежала с мокрым полотенцем, открыла все окна и двери и размахивая полотенцем выгоняла дым.
Было воскресенье. Некоторые слуги уходили к своим семьям. В доме оставалось всего несколько человек. Глаша не уходила никуда.
Она размахивала полотенцем и возмущённо говорила:
— Павел Андреич, ну как можно? Ваш папенька будет зол. А зачем ему злиться-то? Научитесь у него дымить красиво, по-барски. А вы сейчас как пастух на пастбище.
— Не твоё дело, — огрызнулся Павел. — Закрой окна, заморозила меня. Или ты опять хочешь, чтобы я простудился?! Понравилось стыд свой мне показывать? Думаешь, я не знаю, что ты на меня глаз положила.
Глаша от неожиданности даже выронила из рук полотенце.
— Что вы, Павел Андреевич! У меня ведь жених есть.
Павел сначала смутился, потом широко улыбнулся, стараясь не показывать своего волнения.
— Да ты что! — воскликнул он. — И как зовут этого прекрасного принца? Какой такой принц приедет жениться на кухарке?
Глаша подошла к Павлу. Он вскочил с кресла. Она была так близка, грудь вздымалась от тяжелого дыхания. И эта пуговица… Опять была расстёгнута.
Павел наклонил голову и поцеловал Глашу в макушку.
Она вздрогнула, подняла свою руку и ладонью коснулась щеки Павла. Тот схватил руку в свою и стал покрывать поцелуями. Ещё никогда Павел не целовал девичью руку. Никогда никому не позволял вот так стоять рядом с ним. Сердце то бешено колотилось, то замирало от нежности, которую он испытывал после лёгких прикосновений девушки.
Глаша встала на цыпочки и прошептала еле слышно Павлу на ухо:
— У меня есть жених…
И вдруг всё закончилось. Вся эта нежность куда-то испарилась, исчезла. Павел поёжился от холода, оттолкнул от себя Глашу и пробормотал:
— Ужинать не буду, не зови.
Почти не помня, как оказался в комнате, Павел лежал на кровати и рисовал в своём воображении как Глаша его целует.
Потом вскочил с кровати и записал:
«Твои поцелуи огнём на моих щеках
Горят и горят, и летаю я в облаках».
А утром Глаша пришла звать Павла на завтрак. Она стояла в дверях и не уходила. Павел сам не понимая, что творит, подошёл к ней и прижал к себе.
Продолжение тут
Всем доброй субботы и воскресенья!
Обнимите дорогих людей и напишите тем, кто давно ждёт весточки от вас.
Гордость не делает людей счастливыми.
Спасибо, что вы со мной!
