Сейчас, набравшись уже жизненного опыта, перестав играть в «отрицалово » (ну или почти перестав) понимаю, что гауптвахту я заслужил. Как заслужили примерного наказания, те солдаты, что вернулись в часть пьяными.
Прав был майор, сбивший спесь с чеченцев, прав был мой командир взвода…
Они ведь были заложниками ситуации. Не их вина в том, что моя в/ч 34156 стала сборищем неуправляемых или управляемых только кулаком полусолдат.
По всей видимости, достаточно давно сложилась какая-то мерзкая традиция не считать нас людьми, а мы, всеми правдами и неправдами, доказывали обратное.
Кстати, года через два после демобилизации, когда часть еще не расформировали, пытался отыскать прапорщика Петушкова. Знал, что жил он в каком-то бараке, неподалеку от части, пришел туда, но выяснилось, что мой бывший комвзвода получил квартиру в Москве. Так мы и не встретились…
Ну и раз уж начал об офицерах, продолжу эту тему.
Были среди них интересные, яркие личности. Такие, как тот же майор Либерман, увлекавшийся хард-роком.
Да и последний командир части подполковник Завгородний тоже был еще той штучкой.
Как-то организовали у нас спортивные соревнования.
Надо сказать, что отношение к спорту было у нас чисто стройбатовское. Если кто и занимался физподготовкой, так в одиночку.
В основной же своей массе мы старались избегать забегов по утрам и если нас все-таки удавалось выгнать на улицу из роты, то старались где-то спрятаться от зорких глаз офицеров.
Так вот, по-настоящему спортивная братва «олимпиаду» просачковала и вышло так, что на турнике больше всех подтянулся сам комбат, сорокалетний мужик. Вот было смеха!
Другой командир части запомнился меньше и лишь тем, что постоянно твердил о слоновьих кучах, наваленных вокруг туалета во дворе.
Презанимательный старлей заведовал у нас вещевым складом. По нему было видно, что именно вещевым складом он и заведует. Этот интендант носил красные погоны, тщательно подогнанную по фигуре форму, а особой его страстью были яловые сапоги.
Блестели они у него как у кота яйца и были двух разновидностей – «бутылочкой» и «гармошкой».
Еще помню старшего прапорщика, который постоянно носил парадную, серую, но уже пожелтевшую шинель. Говорили, что отрез на новую шинель он пропил. Судя, по вечно красному, опухшему лицу, так оно и было.
Когда этот прапор оставался за старшего в нашей роте (не помню уже как точно называлась эта должность), вечно храпел в комнате ротного, а когда его будили, постоянно вытирал слюну с подбородка. Он уже не служил, а дослуживал…
Фамилию его, понятное дело, называть не стану, как и не буду конкретизировать личность старлея-азербайджанца. Он требовал, чтобы солдаты-земляки разговаривали с ним по-русски и имел большие проблемы с женой.
Доверенным лицом у него был мой друг Андрей, парень с армянской фамилией, несбриваемой черной щетиной на лице, огромный и очень добрый.
Как-то по секрету Андрей поведал мне, что был откомандирован старлеем следить за женой. Видел, как женщина эта выходила из подъезда с другим мужчиной, а когда доложил об этом старшему лейтенанту, тот, задумчиво и грустно, произнес:
- И что они в них находят? Когда женщина разденется – красиво. А мужик? Тьфу! Ноги кривые, волосатые, что-то непонятное между них болтается…
Еще запомнился мне наш ротный замполит лейтенант Косулин. Совсем еще зеленый, почти наш ровесник. Мне, Андрею и еще одному парню Игорю, стремившемуся сделать карьеру по линии комсомола, Косулин поручил заниматься ленинской комнатой.
Что-то мы там делали или, скорее, делали вид, что делали.
Меняли панели на стенах, развешивали стенды, но главное – могли ночевать в ленинской комнате, избегая тем самым раннего подъема. А еще Косулин, по возможности, отмазывал нас от выезда на стройку. Золотое было время!
Помню, сбивали мы с Игорем один стенд. Материалов у нас было – хоть завались. И фанера, и алюминиевые уголки, украденные со стройки. А навыков – ноль целых, ноль десятых.
Когда закончили, Игорь критически осмотрел наше творение и резюмировал:
- Кривой, но очень прочный!
Косулин, по всей видимости, не понимал, что мы, лодыри, просто тянем время.
Однажды пригласил нас к себе домой – в тот самый офицерский барак возле части.
Поил чаем, ставил какие-то пластинки, пытаясь таким примитивны способом заслужить у нас авторитет. Гм… Не заслужил. Может и стал позже офицером, но тогда мне казалось, что попал Косулин в армию случайно, как Жгут из фильма «Таежный роман».
Довелось мне побывать и в московской квартире ротного. Надо было отнести что-то тяжелое. Я отнес, был приглашен в квартиру, пил на кухне чай с дочками командира роты и старался спрятать от девушек под стол ногу, на которой был дырявый носок…
Другой командир роты доставил прямо ко входу в роту, на личном автомобиле Володю Радченко, которого всерьез намеревался перевоспитать.
Ох и не знал он, какое веселье начнется у нас с появлением Рака! Не воспитался Володя, совсем не воспитался, а довел и без того неблагополучную роту до полного разложения.
Напоследок о Кате из Новодевичьего монастыря, одном из самых светлых моих московских воспоминаний.
После гауптвахты пришел к ней, сильно прихрамывая, с букетом каких-то желтых цветов.
Посидели на скамейке, поговорили. Пообещал прийти через несколько дней, но не сложилось.
Один дружок отвел меня в общагу к «лимитчицам», за которыми не требовалось долго ухаживать и тратить время на чтение стихов.
Там я стал мужчиной, а заодно заразился гепатитом «С».
С Катериной больше не встречался – у нее началась сессия.
Где ты теперь, моя прекрасная смотрительница? Надеюсь, что у тебя все сложилось, верю, что ты жива-здорова и счастлива.
Очень хотел бы встретить тебя на презентациях моих книг в МДК или «Библио-глобусе», показать, что твой Сережка из стройбата не пропал бесследно. Какое там! Я ведь, дурак, даже фамилии твоей узнать не удосужился…
Продолжение следует.
