Среди других критериев, какие пьянили Пушкина, был и тот, что в его глазах брюнетка Натали была похожа на белокурую императрицу Александру Фёдоровну: и чертами лица, и изяществом сложения, и ростом, и манерой поведения. Позже он так и говорил Карлу Брюллову, автору знаменитого полотна «Последний день Помпеи», прося его написать портрет жены: «А вот моя тёмная Мадонна».
Немного истории: великий Карл, однако, не вдохновился красотой Натали, и всем известный акварельный портрет (юная светская красавица в бальном платье замерла, опершись на что-то) исполнил его старший брат Александр. На портрете у прекрасной Натали в ушах серьги с дорогими бриллиантами, которые одолжил на время, когда она позировала художнику, Александру Пушкину его друг князь Пётр Мещерский. Эти алмазы, так называемые «ширинские алмазы», были из тех, что относятся к историческим «роковым драгоценным камням». Считалось, что их не могли безнаказанно носить женщины, не принадлежащие к роду князей Мещёрских, в том числе и жёны князей.
Может ли это служить хотя бы косвенным подтверждением гипотезы, что Александра Фёдоровна (урожд. принцесса Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская) и есть искомая всеми «NN» из «донжуанского списка» Пушкина? Не уверен.
С одной стороны, её величественная и строгая фигура, представляла «законченный тип немецкой красоты». Так, во всяком случае, отражено в знаменитом уникальном 5-томнике «Русские портреты XVIII и XIX столетий. Издание Великого князя Николая Михайловича», ставшем итогом кропотливой работы на протяжении нескольких десятилетий научных сотрудников музеев, архивов и библиотек по установлению подлинных атрибуций отдельных «персон», а также авторства опубликованных 1087 портретов.
С другой стороны, немецкий тип красоты не мешал россиянам, кто писал о жене Николая I, отдавать должное не только её красоте, но и душевным качествам разного рода.
Вот только следует иметь в виду, что порой невнимательные пишушие и читающие, говоря о супруге Николая I, ссылаются при этом на строки А.Ф. Тютчевой в её книге «При дворе двух императоров. Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора»:
«Несмотря на высокий рост и стройность, она была такая худенькая и хрупкая, что не производила на первый взгляд впечатление belle femme [красавицы]; но она была необычайно изящна, тем совершенно особым изяществом, какое можно найти на старых немецких картинах, в мадоннах Альбрехта Дюрера, соединяющих некоторую строгость и сухость форм со своеобразной грацией в движении и позе, благодаря чему во всём их существе чувствуется неуловимая прелесть и как бы проблеск души сквозь оболочку тела».
Дело в том, что Тютчева, так пишущая о цесаревне, имеет в виду Марию Александровну, будущую российскую императрицу, супругу Александра II и мать императора Александра III. Только ли невнимательностью можно объяснить ошибку? Полагаю, людей сбивает с толку соотнесение не называемой в этот момент в тексте Тютчевой цесаревны с мадоннами Альбрехта Дюрера. Фигура Александры Фёдоровны впечатляла, что и говорить, многих. Уже упоминаемый среди поклонников Анны Керн А.В. Никитенко писал:
«У Императрицы стройная, величественная фигура, каких, я думаю, не много есть; лицо бледное, но также величественное, с оттенком добродушия; в приёмах её и обращении много приветливого и ласкового».
У Анны Фёдоровны Тютчевой, жены небезызвестного И.С. Аксакова, в её книге воспоминаний и дневников, тем не менее, есть пассаж и об императрице Александре Фёдоровне, причём не только о её фигуре. И интересен он ещё тем, что в нём фигурирует её муж, человек, сыгравший немалую роль в судьбе Пушкина:
«Император Николай питал к своей жене, этому хрупкому, безответственному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, единственным властителем и законодателем которого он себя чувствует. Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золочёных решёток своей клетки. Но в своей волшебной темнице птичка не вспоминала даже о своих крылышках. Для императрицы фантастический мир, которым окружало её поклонение её всемогущего супруга, мир великолепных дворцов, роскошных садов, весёлых вилл, мир зрелищ и фееричных балов заполнял весь горизонт, и она не подозревала, что за этим горизонтом, за фантасмагорией бриллиантов и жемчугов, драгоценностей, цветов, шёлка, кружев и блестящих безделушек существует реальный мир, существует нищая, невежественная, наполовину варварская Россия, которая требовала бы от своей государыни сердца, активности и суровой энергии сестры милосердия, готовой прийти на помощь её многочисленным нуждам.
Александра Фёдоровна была добра, у неё всегда была улыбка и доброе слово для всех, кто к ней подходил, но эта улыбка и это доброе слово никогда не выходили за пределы небольшого круга тех, кого судьба к ней приблизила. Александра Фёдоровна не имела ни для кого ни сурового взгляда, ни недоброжелательного жеста, ни сурового осуждения. Если она слышала о несчастии, она охотно отдавала своё золото, если только что-нибудь оставалось у её секретаря после расплаты по громадным счетам модных магазинов, но она принадлежала к числу тех принцесс, которые способны были бы наивно спросить, почему народ не ест пирогов, если у него нет хлеба».
Однако в памяти потомков Александра Фёдоровна всё же сохранилась. Для неё был возведён дворцово-парковый ансамбль «Александрия» в Петергофе, гуляя по которому и сегодня, получаешь огромное удовольствие. Её именем назван Александринский театр в Санкт-Петербурге.
Уважаемые читатели, если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1 — 41) повествования «Как наше сердце своенравно!»
Эссе 16. Пушкин: «Я больше всего на свете боюсь порядочных женщин и возвышенных чувств»
Эссе 36. В ту пору Пушкин пред гордою полячкой «унижался»… и вынужден был прощаться с ней навек
