Ал. Разумихин. Классика и классики

Случилась история, про которую хочется сказать, что в ней всё было наоборот в сравнении с вечной как мир сказкой про Золушку, мечтающую о прекрасном принце. Главное, чего не захотела сделать графиня, это стать женой художника, а решила оставаться его возлюбленной и Музой. И Карл тоже, судя по всему, не ставший предлагать руку и сердце Юлии, желал показать всем и прежде всего самому себе, что он полюбил не богатую графиню, а «обыкновенную» красивую женщину, которую не смутили его маленький рост и большой нос, зато привлекли копна кудрявых волос, ясные глаза и несомненный талант...

В середине того же марта Брюллов ещё раз побывал в Неаполе. Тогда до Рима долетели слухи, что Везувий сначала задымил сильнее обычного, потом через несколько дней над ним поднялся высокий столб пепла и дыма, а по склонам кратера потекли потоки лавы. Желающих увидеть собственными глазами новое извержение Везувия оказалось столь много, что Карл Брюллов с большим трудом смог заполучить место в карете с ещё пятью пассажирами. Но когда они добрались до Неаполя, вулкан затих и даже перестал куриться. Стать очевидцем разгневанного Везувия художнику оказалось не суждено...

И всё же Юлия Павловна — любимая Брюлловым — это прежде всего любимый Брюлловым тип женщины (легко заметить, что на его полотнах многие черноокие красавицы похожи друг на друга). Раньше она существовала лишь в его воображении. И вот она рядом с ним живая! Во плоти! Говорят, что сходятся противоположности. По иронии судьбы у них сходные темпераменты. Они у обоих страстные. Про Карла Брюллова говорили, что он «весь был страсть» и «когда в нём кипели страсти, взрыв их был ужасен, и кто стоял ближе, тому и доставалось больше»...

Можно предположить, что замолвить слово за проштрафившегося художника мог князь Г.И. Гагарин. Из чего возникает такая мысль? В коллекции Русского музея Санкт-Петербурга есть акварельный портрет его сына Григория Григорьевича (в овале), написанный Карлом Брюлловым незадолго до срока, когда он должен был завершить заказанное Демидовым полотно. Так что Григорий Иванович вполне мог поспособствовать Карлу Брюллову, а Демидов — принять во внимание заступничество советника российского посольства. Впрочем, и эта версия рождения замысла произведения художника не последняя...

Как отмечал князь Пётр Вяземский, брак Разумовских был самый счастливый. В 1809 году он был признан церковью. Но в 1818 году графиня овдовела и переехала в Петербург. Дом на Тверской она тогда подарила своему брату, князю Николаю Вяземскому. По завещанию мужа ей достались все его малороссийские имения в полную собственность. Года через три Мария Григорьевна по совету докторов отправилась поправлять здоровье за границу. Поездка благотворно подействовала на неё. Париж, Вена, Карлсбад, Рим принимали её радушно, что, разумеется, утешало и услаждало её светские наклонности...

Почему слова князя Гагарина я назвал легендой, пусть и прелестной? Нечто подобное я читал и про Сергея Дягилева. В 1917 году антрепренёр Сергей Дягилев, сегодня его именовали бы продюсером, поразивший Старый Свет своими «Русскими сезонами», пригласил своего друга Пабло Пикассо оформить балет «Парад». Во время одной из репетиций произошло знакомство 35-летнего Пикассо с 25-летней балериной Ольгой Хохловой. И случилось то, что случилось: художник потерял голову. Видимо, с большими художниками такое бывает...

Всё встаёт на свои места, когда мы присовокупим сюда ещё тот факт, что с 1822-го по 1832-й год князь Г.И. Гагарин был советником посольства, а потом послом в Риме (чрезвычайным посланником и полномочным министра). В жаркое время года Гагарин с женой Екатериной Петровной (урожд. Соймонова) и детьми*перебирался из столицы в снимаемую им виллу. Там обе картины и писались. Первая, скорее всего, для их домовой церкви, вторая — в качестве семейного портрета. Брюллов появился в Риме в мае 1823 года. Как...

Глава 6-я Вдохновение художнику дарится его прекрасной Музой Однако вернёмся к героине нашего повествования Юлии Самойловой и повторим незамысловатую фразу, поставленную в начало предыдущей главы: «В 1827 году в Риме, в знаменитом салоне княгини Зинаиды Волконской, Юлия Павловна познакомилась с молодым художником Карлом Брюлловым». Эпизод примечательный и многим известный. Но так ли всё было на самом деле? Хотя следует признать: фраза в том или ином виде традиционно присутствует в большинстве текстов, повествующих о жизни графини...

Изначально Зинаида Александровна не рассматривала переселение в Италию как окончательное. У неё были большие планы, как сегодня сказали бы, несколько российских проектов. Ещё в 1831 году княгиня задумывает создать Эстетический музей при Московском университете. В том же году в московском журнале «Телескоп» был опубликован проект создания музея. Составленный по инициативе княгини С.П. Шевырёвым и М.П. Погодиным, он был подписан З.А. Волконской, которая намеревалась на свои средства заказать слепки античных скульптур в Италии, где она жила...

Предложение стать домашним учителем, в данном случае сегодня мы сказали бы «репетитором», Шевырёв воспринял без воодушевления. Может, счёл, что предложение княгини ему, не какому-нибудь бедному студенту из разночинцев, а потомственному дворянину, чей отец много лет находился в должности саратовского губернского предводителя дворянства, сродни желанию микроскопом забивать гвозди. Может, подумывал, что ничего хорошего от наверняка взбалмошной княгини, о которой каких только слухов не ходило, ждать не приходится...

Растянувшийся почти на полгода прощальный тур Марии завершился посещением ею салона Зинаиды Волконской. Разговоры об этом событии не стихают по сей день. И потому, что всем присутствующим запомнилась атмосфера того вечера, на котором Зинаида много пела и музицировала, как бы стараясь наполнить душу родственницы «звуками италианскими». Потом, приехав в Сибирь, Мария обнаружила, что в большом ящике, притороченном сзади к кибитке, оказались не тёплые вещи, как она полагала, а… клавикорды, которые Зинаида презентовала отъезжающей Марии...

Пётр Вяземский так вспоминал ту первую, сентябрьскую, встречу Пушкина с Волконской: «Помнится и слышится ещё, как она в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним пропела элегию его, положенную на музыку Геништою: Погасло дневное светило, На море синее вечерний пал туман. Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства…» Как бы в ответ в мае 1827 года Пушкин подарил «царице муз и красоты» вышедшую в свет поэму «Цыганы», сопроводив её восторженным стихотворным посвящением («Среди рассеянной Москвы…»)...