Интересно. При чтении этой книги проходишь все стадии ее принятия. Как в учебнике по психологии. Отрицание-гнев-торг-депрессия-принятие.
Сначала преодолеваешь скепсис - какие-то излишне натуралистические блики чужого индийского быта. Какие-то осколки чьего-то бытия: то ли воспоминания, то ли сны. То ли от лица детей, то ли все же рассуждения и наблюдения взрослых.
"Когда она улыбалась, ямочки у нее на щеках выглядели так, словно им больно."
Затем, только втягиваешься в нарратив, только мозг с удовольствием начинает складывать пазл, - жесть растления ребенка, избыточное смакование туалетной физиологии.
"Она сказала, что чувствует себя дорожным знаком, на который гадят птицы."
После все же не можешь отложить этот роман, потому что ты уже живёшь в нём, пустил корни и уже предчувствуешь, что главные события, катарсис ещё впереди.
"Когда он предложил ей руку и сердце, Рахель облегченно вздохнула, как пассажир, увидевший свободное место в зале ожидания аэропорта."
Наконец, современная индийская писательница, Букеровский лауреат (1997, за эту книгу), выдаёт психоделическое откровение.
Изящно показывает читателю красивые недостающие кусочки мозаики. Молча протягивает их тебе на ладонях. Получается жизнь человека во всей своей мимолетности, трагичности, обречённости, одиночестве, счастье и тоске. Арундати Рой безмолвно кричит тебе: "эй, слышишь ли ты меня?! Ты и я - одной крови. Эй!"
"Стальная дверца печи поехала вверх, и приглушенный гул вечного огня превратился в красный раскаленный рев. Жар метнулся на них голодным зверем. Ее Амму скормили ему. Ее волосы, кожу, улыбку. Ее голос. То, как она брала в помощники Киплинга, чтобы любить своих близнецов на сон грядущий: "Мы одной крови - вы и я". Ее поцелуи перед сном. То, как она пальцами одной руки ухватывала лицо ребенка (сплюснутые щечки, рыбий ротик), а другой делала ему пробор и причесывала его. То, как она, нагнувшись, держала перед Рахелью панталончики. Левая ножка, правая ножка. Все это скормили зверю, и он остался доволен.
Она была их Амму и их Баба, и она любила их Вдвойне.
Дверца печи с лязгом захлопнулась. Плакать никто не плакал."
И да, ты вдруг видишь картинку целиком. От семечка до пепла. От детского рая до взрослого молчания андроида. От танца девушки с искрящимися глазами до одиночества трупа. От Христа до Христа.
"Проснувшись той ночью в гостинице, Амму села в чужой кровати в чужой комнате в чужом городе. Она не понимала, где находится, и не узнавала ничего вокруг. Знакомым был только страх. Человек в ее груди кричал криком. Стальная пятерня на этот раз так и не ослабила хватку. В обрывистые впадины над ее ключицами слетелись летучие мыши.
Утром ее увидел уборщик. Он выключил вентилятор."
Этот роман написан женщиной. Честно, красиво, как надо. Женские персонажи прорисованы тонкой кисточкой, эмоционально-чувственный мир красочной страны в каждой строке: то лилии на воде, то красные виноградники в Арле, то немой крик на мосту жизни.
Думаю, прекрасной половине человечества роман проникнет в самое сердце. На миг мне даже представилось, что если бы я родился женщиной, то был бы счастлив так изобразить то, как я себе все это представляю. Как Арундати Рой, как Сильвия Платт, как Элена Ферранте.
"Внутренность ее головы была комнатой в солнечный день с плотно задернутыми шторами на окнах."
Сюжетная линия начинается с конца: читатель, хоть и не знаком ещё с героями, уже знает, что с ними случится. И вот от конца к началу, с внезапными наплывами воспоминаний, подключением сознания то детей, то взрослых вырисовывается история индийской семьи, жизнь современной Индии, жизнь человека во всей полноте. Жизнь богатых, бедных, неприкасаемых, прикасаемых, женщин, мужчин, детей.
На что похоже? На цикл Э. Ферранте (там Италия, здесь Индия), на "Убить пересмешника" Х. Ли, на "Вино из одуванчиков" Брэдбери, на "Книжного вора" М. Зусака, даже чем-то на К. Маккарти и Стейнбека.
В общем, вечная весна в одиночной камере.
Все как мы любим.
И язык, образы, описания, да, очень хороши.
"Вдруг Амму захотелось, чтобы человек, которого Рахель заметила в толпе демонстрантов, действительно оказался Велюттой. Чтобы это был его флаг и его гневный кулак. Чтобы в нем под безукоризненной маской приветливости жил и дышал гнев против самодовольного, упорядоченного мира, вызывавшего ее ярость.
Ей захотелось, чтобы это был он."
Читайте также:
Космос женской души. Доподлинная правда
ГРОЗДЬЯ ГНЕВА. Голос Настоящей Америки
В наш век изоляции и пандемии лайки и репосты становятся экзистенциальными жестами неравнодушия. Не стесняйтесь, СТАВЬТЕ ЛАЙКИ, ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА МОЙ КАНАЛ