Мне тридцать лет и у меня никогда не было долгих отношений.
Тут, конечно, сразу напрашивается вопрос: «а что такое долгие? Сколько это по времени?» и он справедливый. И мне кажется, на него нет однозначного ответа. Когда мы только начинали встречаться с теперешним партнером, я думала: «ну, если мы продержимся полгода вместе, это будет срок!». Сейчас, когда мы вместе почти год, шесть месяцев уже не кажутся показательным стажем.
На самом деле, у меня были романы длительностью 7 месяцев и год, и даже полтора. Просто кажется, что каждый раз было некое сопутствующее «но» - ну, например, мы были вместе 7 месяцев, но на расстоянии. Или полтора года, но при этом 9 месяцев не виделись.
А вот таких, где мы живем вместе, преодолеваем сложности вместе, притираемся, да еще и дольше трех месяцев – такого не было, это для меня впервые.
В общем-то, эти отношения стали для меня порталом в какую-то дополнительную реальность – не в розово-сопливом смысле, о нет, мы не из тех парочек в твиттере про которых думаешь «блин, ну это не может быть реальностью, они наверняка кого-то убили и хранят труп в шкафу». Нет, эта любовь просто сталкивает меня с такими аспектами жизни, о которых я прежде, наверное, не задумалась бы.
Например, про идентичность. Когда ты находишься в длительных любовных отношениях трансгрессия от «я» к «мы» происходит резко и плавно одновременно. Резко – потому что ты задорно начинаешь употреблять местоимение «мы» едва ли становится понятно, что ваши отношения значат чуть больше, чем одна ночь вместе: ты рассказываешь друзьям, что «вы» делали, куда «вы» пошли, когда «вы» планируете встретиться снова и считаете ли «вы» происходящее между вами серьезным. Плавно – потому что щупальца множественного числа проникают в твою речь незаметно, просачиваются от очевидно «ваших» дел и обсуждений, к твоему восприятию себя самое, к ощущению внутренних границ, которые отчасти становятся вашими общими, к планам, быту, ограничениям и взглядам на жизнь.
Каким-то образом его постельное белье, его подушки и одеяло вдруг обрастают каким-то слоем из «нас», и вот он утром недоуменно развешивает стирку: «а откуда у нас эта простынь?». Почему-то подушка, которую прислали на рекламу тебе звучит в обзоре как «у нас вот такая модель», и ты точно знаешь – расстанься вы завтра, на этой подушке прочно будет стоять клеймо «вас».
В эту общую идентичность проваливаешься – с одной стороны, она обещает тебе мнимую безопасность – ты теперь не один против целого мира, вас двое. С другой стороны, она умножает проблемы – может ли ты быть хорошо, если мы страдает?
Вокруг все трезвонят про внутреннюю опору, про устойчивость и вред слияния, и ты стараешься отделять себя – оставить себе друзей из той жизни, до него жизни – взболтать, но не смешивать. Встречаться с ними отдельно, позволяя просыпаться той части тебя, которая существует только в singlehood, позволяя себе чувствовать, что ты не только часть общего, но и отдельная, целостная. Какой внутренний диссонанс случается, когда эти миры вдруг пересекаются, когда они сталкиваются, поглощая один другого – и вдруг на кухне твой бывший парень сидит голый в халате твоего настоящего и разговаривает с ним про Доту.
И здесь вроде бы нет ничего крамольного – все знали о существовании друг друга, все знали об этой встрече и в халате он не потому что вы подумали, а потому что вспотел после тренировки, и ты предложила помыться, а твой просто вернулся со встречи с друзьями раньше, чем планировал.
Но все равно, это тот самый момент, когда твои идентичности спотыкаются друг об друга и перетягивают канат. Кто победит сейчас – ты, свободная полиаморка, наслаждающаяся глубокими разговорами или ты, которая мы, которая отказалась от свободы в пользу списка на холодильнике? Какой мир поглотит другой – тот, где мы разбивается от встречи с твоей свободной субличностью, или тот, где свободная ты прячется глубже, вытесненная из еще одного куска жизни вальяжными разговорами о Доте?
