Мастера "симптомы". Есть первые скрипки! Но что они без оркестра. Их сольные партии без хора -странны и жалки. Великие музыканты даже не тренируются без поддержки, и перестают себя слушать. Они не привыкли в одиночку. У них в ушах всегда гремит "оркестр за плечами". Давно у меня была мысль рассказать про "импрессионизм". Но идея не в том. Идея- как взять какое-нибудь великое явление и рассказать "эти реалии" через третьестепенных, трудяг, мастеров непризнанных, непринятых. По-моему это идея уже была у кого-то из русских классиков. Взять и выбросить из энциклопедий гениев, аоставить только всех остальных. Как бы Пушкин, Толстой, заслуживают большего- и они должны идти вне программы, и внешкольного обучения. Обучение это примерное. А тут гении! Лучше всего взять середняков, сугубых, тех кто через таких то "друзей друзей", и тренды. Качественная подделка под "великую русскую" музыку это Калинников, подделка под литературу Леонов. Подделка под живопись?
"Событие" как экскурсию можно провести не с фасадов, а прямо со дворов. Экскурс через "незначимые" явление, можно сделать и через схлынувших и лишь "временно топовых" мастеров.
Объявление о явлении. Непроницаемость. Ясность. Не через феномены, а через заурядности. Разобрать явление через симптомы! Подсобрать сирых, надежных, абсурдных, и малых. Найти тех художников, которые воспринимали явления буквально, ошеломительно, искренне. Статистов! Те кто туда же, вслед за "великими". Да- такие мастера немножко "ребята", они немножко не взрослые, у них нет личностного, нет остро персонального. Они часто просто зарабатывают на жизнь, тем что модно, тем чем можно.
Закрепленные- проходные. "Статисты" они феноменальные! Они даже круче гениев понимают эпоху. Корифеи зрят в космос. Гении- заносчивы, амбициозны и всегда на своей волне. А у этих "падальщиков", нос по ветру, они следят за чужими находками, они скромны, всеядны. А все потому что смотрит вокруг, а не в себя. Потому и чувствует лучше -моду, температуру, нюансы.
Они все! Лишь таланты! Из их середины лучше видны тенденции, "виды" и время. "Сердцевина стаи" умеет подстраиваться даже под всякие "микро стили" внутри больших стилей. А гении, что гении! Примитивны. Гении -все о личной трагедии, нужде, все о своем. Что то сумбурное они кричат всему миру. Так голосят, что столетия люди не могут не закрывать уши. Голос автора сильнее грома пушек. Ван Гог голосит- отдайте мою Сиен. Рембрандт ищет Саскию! Какой-нибудь Киркигор требует- "Верните мне Регину".
А что простаки? Они о деле, они изучают, налегают на технику и прем. Обустраиваются, обрастают семьями и учениками. Создают правила игры. Бухгалтерию. Потом они постепенно перетекают в президиумы, они не чуждаются "бумажной работы". Неспешно организуют профсоюзы.
Средние - чисты. Слезы! Зато именно в таких "прозрачных озёрах" максимально виден сам стиль. Тут и исследователю легче, можно сосредоточиться ради наглядности на главном, убрать факты, убрать биографию и порассуждать про искусство. Гении таких конкурентов (метящих) крайне боятся, поэтому всегда пытаются затмить их, налегая на скандал. Кто технику и ремесло ценит, зритель любит истории и драмы.
Корифеи, как грибы часто идут пачками. Гении знакомиться- стоят друг за друга. А все ради переписки и красивых мемуаров. Именно поэтому если мы говорим про импрессионизм, то мы непременно "про великую пятерку". По росту. Камиль Писсарро (1830 – 1903). Эдуард Мане (1832—1883). Эдгар Дега (1834—1917). Клод Моне (1840—1926). Огюст Ренуар (1841—1919). И это уже много, этого уже достаточно. Но я хочу не про имена, а хочу про приём. Чистый стиль! Вот я нашел простака Федерико Дзандоменеги, пусть он за всю пятерку и отдувается. Показательный он мастер, и со всеми был знаком. Твердый участник всех выставок.
Импрессионист Федерико Дзандоменеги? Давайте чуть подробней пробежимся по биографии художника. Он карлик. Художественная семья. Боевая бедность под красными знаменами Гарибальди. В 1859 году, с началом войны с Австро-Венгрией, юноша покинул Академию и бежал из Венеции на Сицилию, за что был объявлен дезертиром. Пытаясь тайком пробраться в отчий дом Зандоменеги поехал на север Флоренции, но был взят в плен после пересечения реки По и заключен в тюрьму Ровиго. Родители похлопотали и досрочно освободили вольнодумца, и взядли на поруки. Но в родной Венеции он пробыл лишь несколько дней. Опять язык и пылкость помешали, и революционеру пришлось снова бежать. Участник и вполне себе исторично.
Осев во Флоренции, в 1862-1866 годах Федерико сблизился с кругом художников "Школы маккьяйоли" (итал. macchiaioli - от macchia - пятно). Это было объединение молодых художников, выступающих против академического стиля в живописи. Снова! Тоже по своему "местная революция". Пятнисты-передвижники. «Влюбленные», 1866 г. Ранняя работа очень в духе мрачно немецкого Каспара Фридриха Давида. Видимо тревожные настроения иногда посещали. Были и "думы". Есть еще поздний мрачный пейзаж "Парк Монсо" . Но в ранней период мрачность была классовая, тогда властвовал "национальный соцреализм". «Перед крестным ходом 1865 г. «Лодка в высохшем доке», 1869, « Бедняки на ступенях Аракоэли в Риме», 1872 г. Социальная критика.
Маккьяйоли, такое название группа получила за свободную манеру письма яркими цветовыми пятнами. Потихоньку от отображения социальных явлений художник стал приходить к простым портретам. Примерял идеи социальной борьбы, гарибальдизма. Разменивал, переустройство "милой родины", а может и всего мира- на всего лишь красоту.
Стал рисовать красоток. Первая ласточка- работа «Чтение» на котором изображена читающая Тереза, жена Мартелли арт критика группировки. « Тереза Мартелли в Кастильончелло» 1865 г. 1870- годы автор еще "маккьяйоли" и учувствует в выставках. «Женщина в красном» 1873 г.
От друзей, с их социальными проектами, художник уезжает в Париж. Там как раз происходит фурор, первая выставка-Салон импрессионистов в студии фотографа Надара. Новые связи пришли сразу, а вот успех очень долго не приходил. Пришлось работает в "глянцевых журналах". Сначала итальянец жил в гостинице "Брюссель» на улице de Clichy, пока не смог снимать квартиру на улице de la Victoire, 45. В 1878 году Федерико переехал в Пассаж de l'Elysée des Beaux Arts, 25 на Монмартре. Оттуда он переехал в самое сердце Монмартра, на улицу Турлак, 7, где жили Тулуз-Лотрек со своим интимным другом Гаузи и натурщицей Марией – известной в будущем художницей Сюзан Валадон.
В 1888 Федерико попадает под влияние теоретиков строгого разделения цветов Жоржа Сёра и Поля Синьяка. Новые идеи цветной живописи работают появляются мазки, полосочки, точки. Чистые цвета и все в тенденциях.
Картины очень в форматере импрессионизма видны заимствования и расхожие сюжеты. «Мулен де ла галет», 1876 г. Месте, Париж, 1880. Площадь Бланш, утро 1911 г. На диване. Разговор, ок. 1882—1890; жизнь светского общества «Ложа», 1880-е. Велосипедистки носятся по дорожкам. Пробуждение. (Женщина, которая несеться) 1895 г. И не значительное. Девушка с песиком, с кошечкой, перед зеркалом- сентименты. Хотя есть его странная пастель "Матильда", с попытками даже перевести какое то его наработки в "ню". "Ню- обнаженки" кстати у него выходили очень неудачные, и к тому же неумелые, вот что значит не практиковался. Эта тема его заинтересовала только уже под конец жизни. В самом конце 1890х. вошел эрос и пан. 1900 г. появился его "Земной рай".
В начале 1890-х входят в моду новые быстрые материалы, художник серьезно занялся пастелью. " Женщина и ребенок на площади" 1890. Федерико был заядлый плинерщик, то есть живописец вне студии. Тогда принято было рисовать не поодиночке, а ходить на природу большими компаниями, сверяться, учиться друг у друга. Но как то больше у него про город-пригород. "Красная крыша" и преотличная "Казетта на Монмартре". Но малочисленные чистые пейзажи автора очень хороши. На природе его умильное анонсированное, как то сглаживается и не тревожит. Магнетически желтая "Дорога" украсила бы творчество любого пост- импрессиониста!
Есть у него мерзкие портретики, от которых сразу тошно. Я их тут не привожу чтобы "не сбивать рамку". Чрезмерные улыбочки, зубки, томные глаза. Страшно все доброе, сахарное. Временами напоминающее китайскую живопись времен Мао "о счастливой жизни". Например картина "Письмо", очень в северокорейском стиле. Молодая студентка, пишет в домой "в деревню". Картина "Reverie" 1897-1899 годов могла бы украсить нацистко- патриотическую экспозицию. Так что без инвективов обойдемся.
Много было афронта от меня, но вот художественный критик Феликс Фенеон, кстати открывший французам Рембо, писал о Дзандоменеги. "его образы отличаются элегантностью, но лишены непосредственности и похожи на мыло". Элегантность- это очень французская критика.
А вот моя критика и позиция. Совсем не элегантная и неловко запутанная. Всё-таки какое моё отношение о том что -"это несомненно искреннее искусство". Временами жизнерадостное, и до горячности. Черезчурное, но уже с элементами усталости. Слишком всего много, слишком эти головки друг на друга похожи.
"Большая живопись" та в которой ты живёшь, в которую ты осмотрительно всматриваешься и понимаешь что вот-вот что-то откроется. Она опасная. Веришь, что там есть что-то больше "за этими холстами". Тайны, намеки, знаки, истины о тебе. Да это всего лишь кисти и краски, но почему-то надеешься на откровение. А в данном китчевом искусстве всё просто хорошо, ничего от этого не ожидаешь. Фредерико -хороший, но к нему вопрос меры. У него о свете! Там замечательно, там "милый дом", там греет. Там нас ждут не какие-то тайны, а удобная постель, дружеские объятия.
Большое искусство это кровотечение, а тут бинты, ватки, аптечки с пластырями. Когда жанр становится чистым настроением, это удивительно! И это милота уже переходит границы удобного, улыбки "искренней- искреннего", и гамма напориста ярко дидактична. Чистый цвет, "няшность". Когда уходит всё лишнее, все эти "мелкие" детали, приходит пустота. Остаются только световые пятна, полуопущенные глазки, полу улыбки, высоко зачесанные волосы, брошки. В конце- концов остаётся простая робость- радость. Эта радость меня успокаивает. Но когда чуть ярче. Пугает другая радость- когда блестят глаза и расплывается улыбка. Пугает настоящая радость. Разве может жить она долго в этом мире. Улыбка легка и мимолетна. Но когда всё долго и упорно, это и есть по-настоящему страшное. Когда смеются! Забавно, здорово! Но когда хохочут 10 часов кряду. Это странно. Юмор. Восторг-искра, мгновение или истерика? И это уже повод медикаментозно как-то это чудное блаженство подавлять. Если ребёнок возбуждён, беспокоен, восхищен из этого волнения как-то надо человечка выводить. Чрезмерное. Ведь в нашем мире так много радости. Диско-пати, техно рейвы, хаус-ритм-бит. Жизнерадостность и залихватский танцпол. Хип-хоп- пиршество. Но когда много часов шустрого фанка, то становится по-настоящему грустно. Ханжество восстает. Меня это именно и угнетает.
Слышишь какой-то джазовый шедевр. А все классические пьески, они как правило очень маленькие меньше 2 минут. Крохотное, но надолго впечатляет, "берет в себя". Чувствуешь прилив радости и сил, но когда-то же самое но в виде какого-то затяжного "вариативно- импровизированного джимования". Тонны звуков и бесконечного счастья. Без начала и конца. Это выглядит уже как подмена. Заказная импровизация, особая радость для непритязательного артиста. Шустрый джаз и рокенрол, разваливается и утомим. Бесконечный хоровод одного и того же имитирующий творчество. Печали- когда яростный джаз "банды" импровизирует. Салонный джаз -легкая музыка, наоборот тянет к граням сна. Она призывная, как русалочья песня, как молитвенный хорал. Обессмысливание.
Единственное по моему нескромному мнению более-менее адекватные чувства "радости и возбуждения" рождает в людях нижний брейк, и треш -блек угар. Это когда участники интенсивно самовыражаются, трясут хаерами, слымятся. Это пик. Кружатся и падают в бессилии и это честно, но такое не может продолжаться долго. Как правило, лихо покрутить головой 10 минут достаточно, и потом ещё два дня выйдут шея болеть. Это всё честно, это всё соизмеримо с человеческой психикой и физикой. Хочешь дерзкой радости порадуйся чуток. Но когда ажитация становится затяжной, долгой, требовательной, активной, это немножко пугает. Попробуйте походить с улыбкой 3-4 часа. Становится тошно. Как то мир не для таких "нагрузок счастья". И вот я пришёл к странному выводу что единственный музыкальный стиль который может длиться практически вечно- это заунывный блюз, и погребальные песни. Молитва требует ответа. А тут слезы, норма жизни. Вспоминается христианский "слезный дар".
Унылый Бл-юз, и можно практически вечно сидеть с гитарой, ковырять струны, ронять сопли и это не выглядит надуманно. Это и не патриотично, и не странно. Это как-то само собой. Так можно, и это приемлемо. Разумеется дребезжания и такие подхлипование приемлемое. Норма. Скорбь бесконечна. А веселье- это точно не про время. Когда это длится долго понимаешь, что радость надо лечить. Если энтузиасты расшалились, их надо как-то всё же укладывать в кровать с "тихой колыбельной". Людям нужно утешение от радостей. Может быть есть на свете какая-то тихая благородная радость без бульканья, без смешков? Наверное, она только в уголках глаз.. Не знаю, какая музыка такой радости соответствует.
Не сюда. Есть конечно большое зрительское искушение взять и рядом с картинами итальянца поставить картины его друзей французов. В этом наверное и есть чудно, он похож на всех сразу, и при этом еще умудрился сохранить какое-то своё бесхитростное, честное лицо. Все на месте, а как бы то же самое, только ещё сентиментальнее, ещё лучше, ещё милее, ещё более красивее!
Только факты. Федерико был свидетелем на свадьбе у Ренуара. Лучшим другом итальянца был самый брезгливый Парижский художник Эдгар Дега. Два ворчуна как то находили о чём поговорить.
Принимал участие в выставках импрессионистов 1879, 1880, 1881 и 1886 гг.
В конце 90-х у художника были многочисленные, персональные выставки. В Милане на Международной выставке, в 1906 были представлены две работы художника, но соотечественники не рукоплескали.
" Причесывание". Один из шедевров и чувствуется за этим абсолютная "Зинаида Серебрякова". Это не только мое но и финансовое признание. На аукционе Sotheby's в 2013 году, в Нью-Йорке была установлена рекордная цена для работ художника, и она составляет $ 1 миллион 805 000 долларов США за картину " Причесывание".
Один день не дотянул до мирного 1918 года, умер 31 декабря 1917 в любимом Париже. Все имущество и картины были проданы с аукциона.
Художник был по взглядам настроен сильно националистический, таких всегда опасается на родине, поэтому он был признан в Париже, но итальянцы "его не знали", немного стыдясь.
