В предыдущей публикации мы говорили о своеобразном лингвистическом шоке, который испытывает неподготовленный (а он, как правило, неподготовленный) читатель, приступая к чтению романа-эпопеи Л.Н. Толстого «Война и мир». Однако это не единственное неудобство, которое этот читатель (по умолчанию школьник-десятиклассник) испытывает: с первых же страниц произведения на него обрушивается громадная волна (чуть не написал «цунами») исторической и культурологической информации. Разница с лингвистической агрессией состоит лишь в том, сто основной нагрузке подвергаются не глаза, а руки: приходится постоянно обращаться к комментариям, которые, как известно, помещаются в конце кн6иги или тома. Глаза, кстати, тоже нагружаются: комментарии, как правило, набираются меньшим, чем основной текст, шрифтом. За примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить самое начало романа:
«— Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens que si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) — je ne vous connais plus, vous n'êtes plus mon ami, vous n'êtes plus мой верный раб, comme vous dites (“Ну, князь, Генуя и Лукка — поместья фамилии Бонапарте. Нет, я вам вперед говорю, если вы мне не скажете, что у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста (право, я верю, что он Антихрист), — я вас больше не знаю, вы уж не друг мой, вы уж не мой верный раб, как вы говорите» – перевод Толстого, как правило, публикуется в конце страницы после основного текста). Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur («Я вижу, что я вас пугаю»), садитесь и рассказывайте.
Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер».
Условный десятиклассник в растерянности: причем здесь Генуя и Лукка? И то этот вопрос возникнет только в том случае, если школьник знаком с географией Европы. Если же нет (что весьма вероятно), то вопрос зазвучит по-другому: «Что такое Генуя и Лукка?» В любом случае путь начинающего читателя лежит к комментарию (по умолчанию считаем, что этот самый начинающий читатель – натура любознательная).
Привожу комментарий к этому фрагменту (полностью):
«Сцены, открывающие роман (гл. I-Vнаст. тома), воссоздают картины жизни одного из великосветских салонов Петербурга в начале 1800-х годов. В разговорах гостей А.П. Шерер отражены политические настроения «придворного легитимистского петербургского общества» (слова Толстого в гл. VI, ч. 2, т. II), «мода» и «злоба дня», и поэтому они особенно насыщены отголосками исторических событий, связанных с политической борьбой в Европе той поры. Наполеон с его военной славой, добытой на полях сражений в Италии, Египте, неудержимо рвался к власти, принял (в 1804 г.) титул императора и, готовясь к новым войнам, активно осуществлял территориальные захваты. В 1797 г. в результате первого Итальянского похода Наполеон занял Геную и выделил ее в Лигурийскую республику. В 1805 г. он присоединил ее к Франции. Лукка, захваченная французами в 1799 г., в 1805 г. была превращена Наполеоном в центр вассального княжества, которое он отдал во владение своей сестре Элизе и ее мужу Бачокки».
Спрашивается, как судьбы Генуи и Лукки помогают читателю понять авторскую позицию и хотя бы приблизиться к пониманию идеи произведения? Правильно, никак. Эти два города в «Войне и мире» больше вообще не упоминаются. Зато французский текст состоит из 74 слов, русский перевод - из 59, а комментарий к ним – из 144. Представляете, более двухсот слов принципиально ненужной информации да еще разбросанной в трех местах книги!
Но это далеко не все: в продолжение разговора вновь всплывают «европейские дела».
«— Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a-t-on décidé par rapport à la dépêche de Novosilzoff? Vous savez tout («Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцева? Вы все знаете»).
— Как вам сказать? — сказал князь холодным, скучающим тоном. — Qu'a-t-on décidé? On a décidé que Buonaparte a brûlé ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de brûler les nôtres (“Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли, и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши»).
Привожу дословно комментарий к этому пассажу:
«Весной 1805 г. возобновились переговоры об организации антинаполеоновской коалиции, которую должны были составить Англия, Россия, Австрия, Пруссия, Швеция и Королевство обеих Сицилий. Наполеон, встревоженный слухами об этом, предпринял дипломатический маневр, направив английскому королю письмо с предложением мира. Граф Н.Н. Новосильцев (1761-1836), государственный деятель, пользовавшийся особенным расположением императора Александра I, был отправлен им в июне 1805 г. в Париж, так как Россия взяла на себя роль посредника в переговорах Англии и Франции. Однако, прибыв в Берлин, Новосильцев узнал о присоединении Генуи к Французской империи и депешей сообщил об этом Александру I. В ожидании дальнейших инструкций Новосильцев остановился в Берлине. Александр I отозвал его, отказавшись вести переговоры с Наполеоном, который, говоря о мире, продолжал осуществлять прежнюю политику присоединения территорий соседних государств. Подробное изложение «депеши Новосильцева» и ответа русского императора было приведено Толстым в рукописях романа (Л.Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90-та томах, т. 15, с. 334; в дальнейшем ссылки на это издание даются лишь с указанием тома и страницы) и в журнальном тексте («Русский вестник», 1865, №1, с. 51), но в окончательный текст не вошло».
Нет, все-таки не зря называют Толстого великим гуманистом: ведь хотел включить дипломатический документ в текст романа – и не включил! Пожалел читателя. Ну а если серьезно, дал понять читателю, что суть произведения не в этом, не в деяниях исторических личностей, а в чем-то другом, в том, о чем читатель еще не знает. Кстати эпизод с «депешей Новосильского» занял 78 слов (вместе с переводом) и 174 слова комментария. Надо сказать, что первая глава романа благодаря развернутому комментарию становится весьма объемной и очень информативной. Единственное спасение от этой информационной агрессии – не воспринимать ее всерьез, что и делают любимые герои Толстого: для Пьера это забавная игра (не случайно он сравнивается с ребенком в игрушечной лавке), а для князя Андрея – нудная обязанность, и он делает вид, что принимает участие в разговоре, отделываясь односложными фразами, и оживляется лишь тогда, когда нужно выручить Пьера. Остается лишь пожелать будущему читателю «Войны и мира» такого же терпения, стойкости и равнодушия к избыточной «исторической» информации.
А мы в следующий раз поговорим об особенностях возрастного и гендерного восприятия «Войны и мира».
Другие публикации по теме: