Космос со-масштабен человеку. В это верили еще древние, находя в строении человеческого тела соответствие звездам, планетам и движениям энергии в мировом пространстве. Взрослея, человечество забывало об этом, но в детстве, мечтая о звездах, люди не просто думают о путешествиях, но, учась управлять каждой клеточкой себя, еще слышат, как откликается ветер и разговаривают с ними звезды.
Ирина Хожаинова на протяжении нескольких лет снимает своего мальчика. Ее вселенная – признание в материнской любви и наблюдение фотографа за маленьким человеком, который открывает для себя живой космос.
Материнская фотография. Может ли быть такой подвид в искусстве светописи?
Просматривая ее историю, мы находим очевидные примеры не случайного обращения к своей семье, к своему ребенку художников.
Сложность такой фотографии, впрочем, как и материнской живописи, заключается в расстановке ролей в спектакле «Создание произведения искусства»: обычно мы говорим о двух соучастниках творческого процесса, художнике и модели. Двадцатый век внес свои коррективы: говоря о художнике, подразумеваем творца, который, подобно первому демиургу, обладает полнотой силы, и может быть как мужчиной, так и женщиной. И, в продолжение этого размышления: модель не обязательно муза; модель может быть антагонистом творца и его альтер эго. С развитием современной культуры расширяется наше представление о том, каким процесс создания произведения искусства бывает...
Художник и модель. Что, если их связывает не только общность пребывания в одном насыщенном энергией творчества пространстве студии, но кровная общность? Каково это, вести диалог и совместно создавать произведение, будучи родственниками?
На протяжении тысячелетий в истории мировой культуры одна из важнейших тем – тема рода, передачи между поколениями знания и традиции. От первых наскальных орнаментов до теории информации Маклюэна речь идет о наследовании и преобразовании знаков, о том, что сам процесс передачи знания – процесс его преобразования, постоянно происходящий в человеческом сообществе. И все-таки, признавая эволюцию знаков, мы одновременно верим в неизменность символов рода: мать и сын. Здесь и вовеки, в соединение земного и небесного: «мертвый или живой, разницы, жено, нет. Сын или Бог, я твой». При этом классическая история искусства дает нам представление о том, что мать и сын – единое целое, модель, которую созерцает художник, рисуя с натуры и обращаясь к трансцендентному.
Двадцатый век, век войн и великих перемен, приводит нас, зрителей, к пониманию того, что художником, который запечатлевает отношения матери и сына, может быть женщина-мать, и тогда она делает это не извне, но изнутри целостной и загадочной извечной модели искусства.
Двадцатый век, отошедший в прошлое, является нам в виде эха многих современных веяний и событий в искусстве и культуре. Кто-то может поспорить со мной и сказать: после модернизма случился постмодернизм, а теперь мы живет в эпоху, после-постмодернистского искусства, так стоит ли вспоминать время модернистских перемен? – Очень многое из того, что было открыто и переоткрыто / осмыслено заново в эпоху модернизма, в искусстве до сих пор остается принятым и желанным. Так, фотография, в эпоху модернизма введенная в круг самостоятельных видов искусств, первое из технических видов визуальных искусств, развиваясь в наше время на территории актуального искусства и в виде массовых способов визуализации всего и вся, до сих пор имеет адептов, умеющих чувствовать прелесть ее джазовой импровизационной природы, ее способности в обычном и повседневном открывать запредельное. Фотография, фиксирующая нечто, происходящее вне камеры вокруг автора, оказывается языком и способом поговорить со зрителями о происходящем внутри, в голове и сердце художника. Этот рывок в отношениях фотографии и прочих искусств случился в эпоху модернизма. Именно с тех пор в Европе и Америке развиваются галереи и музеи, коллекционеры собирают фотографию, которая может работать со зрителем в форме одиночного произведения и в виде авторского проекта, объединяющего фотоизображения не всегда однородные по сюжету и жанрам. Будучи «словами» в арсенале фотографа-романиста, отдельные снимки выстраиваются в ладный ряд, понятный зрителю не буквалистски – по принципу «сначала и потом», – но интуитивно, подобно музыке и поэзии. Язык модернистской стройной по форме и умной смыслами фотографии до сих пор не утерян, он, как аристократическая практика литературной речи и хороших манер, практикуется художниками из разных стран мира. Даже в России. Даже… Эта частица морфологии обозначает не только удивление, но печать и меланхолию. В русской фотографии, бывшей в 1920-е авангардом модернизма, затем последовал период замкнутости и переработки уже найденных форм, вплоть до выхолащивания их смыслов. Без вливания свежей крови современных тенденций визуального развития, тот процесс мог оказаться смертельным. Но этого не случилось. Фотографию спасли фотографы. Интуитивно, наощупь, разбивая в кровь головы в буквальном и переносном смыслах, художники в фотографии искали собственный голос. Этот процесс искреннего блуждания привел к тому, что в русской фотографии, впрочем, как и в чешской, в американской, польской, китайской или в фотографии из Бангладеш, наравне с авторами, признанными новаторами среди современников, работают те, для кого обращение к вечным темам сопряжено с работой в сложившейся визуальной традиции, которая для фотографии – модернизм. Именно в этом направлении выбрала (или фотография выбрала за нее?) свое развитие Ирина Хожаинова.
Ее проект «Моя вселенная» - парадокс матери, рассказывающей о самом сокровенном, о своем сыне, языком модернистской плотной и жесткой по форме, очень откровенной и дистанцированной фотографии.
«Моя вселенная» - первая персональная выставка фотографа, уже получившей признание на российских и международных конкурсах, но будто медлившей с тем, чтобы расставить все фигуры в пластическом этюде о взрослении.
«Моя вселенная» – игра и признание; разговор о самых серьезных и важных отношениях, какие только бывали в истории человечества, отношениях матери и сына, и одновременно искреннее приношение мировой истории фотографии, где проекты-путешествия во времени и пространстве, фотографические роуд-муви, – одна из самых привлекательных линий.
