Как соотносится профессия психотерапевта и фемоптика, как они влияют друг на друга и влияют ли? Каково это — быть феминисткой и психотерапевткой? Об этом мы поговорили с нашей гостьей, психологиней Маргаритой Спасской, соавторкой книги «Так будет не всегда».
– Каков был Ваш путь от изучения психоанализа к феминистской оптике?
Как психологиня я начала свою деятельность гораздо раньше, чем у меня появилась феминистская оптика. Я закончила дневное отделение Восточно-Европейского института психоанализа в 2007 году и тогда же начала работать с клиентами. За несколько лет до этого психоанализ увлек меня после первой же книги Зигмунда Фрейда, и я шла в ВЕИП осознанно, следуя своему выбору, интересу и желанию. Мне всегда казалось, что эта профессия связана со смыслом человеческой жизни, и я хотела не только учиться, но и работать по профессии. Критически переосмыслить те ценности, которые транслировались Фрейдом, да и не только им, мне удалось лишь спустя десять лет после начала профессиональной деятельности и спустя четырнадцать лет после начала моего психоаналитического пути.
Думаю, что сильнее всего на меня повлияло постепенное осмысление темы домашнего насилия – оно пришло ко мне в первую очередь через общественную дискуссию о проблеме насилия, которая со временем становилась все более значимой и весомой для меня. И спустя десять лет я уже выступала на конференции с темой «Кто готовила Зигмунда Фрейда?», чтобы в числе прочего обозначать тот важный контекст, который ускользает от нашего внимания: в то время, когда жил Фрейд, женщине практически нереально было пойти учиться на врача. То есть женщина в то время не могла бы занять место Зигмунда Фрейда и стать основательницей психоанализа. Вот характерный пример из книги Питера Гая о Фрейде: «Милль, жаловался он [Зигмунд Фрейд], выдвигает абсурдные требования. Одно из них – утверждение, что женщины должны зарабатывать не меньше мужчин. Это, считал Фрейд, противоречит исторически сложившимся отношениям в семье, когда женщина практически всё время занята ведением домашнего хозяйства, воспитанием и образованием детей, что не оставляет времени для работы вне дома».
– Меняется ли ситуация сейчас на уровне позиции профессионального сообщества?
Смотря какого. Российское психоаналитическое сообщество сильно отличается от, например, американского, которое явно и открыто заявляет свои ценности и позиции по некоторым вопросам. Считается, что психоанализ – недирективный подход, а психоаналитик в своей работе максимально нейтрален. Прежде это казалось мне привлекательным. Однако осмысление последних лет привело меня к пониманию, что психоанализ далеко не нейтрален и весьма директивен. Если об этом вообще можно говорить в настолько широком смысле, какой предполагает наша с вами беседа. Я бы сказала, что концепция бессознательного теряет свою несомненную полезность, если идея его существования используется для нормализации насилия.
Не знаю, как обстоят дела на практике, но, по крайней мере, публичная позиция, декларируемая Американской Психоаналитической Ассоциацией, вполне близка к профеминистской и ориентированной на ненасильственную коммуникацию. Около двух лет назад я делала доклад о публичных заявлениях Американской Психоаналитической Ассоциации, и для российского сообщества это было весьма радикально. А я в своем докладе всего лишь частично перечислила то, что написано на их сайте в разделе Position Statements, чтобы было понятно, почему мне кажется это важным:
за 2020 год это заявление о физических наказаниях, за 2018 – заявление о позиции в отношении дискриминации и насилия в отношении женщин, за 2015 – заявления о позиции в отношении торговли людьми, о позиции в отношении сексуального насилия в кампусах, за 2014 – заявление о позиции в отношении насилия на расовой почве. Это лишь малая часть заявлений – такая традиция идёт с 1962 года.
К примеру, уже в 1970 году Ассоциация разместила свой public statement на тему абортов. Все заявления находятся в открытом доступе, их можно прочесть в соответствующем разделе сайта Ассоциации: https://apsa.org/position-statements
– А что в России?
В России картина сильно отличается, российское психоаналитическое сообщество крайне консервативно в своих взглядах. Возможно, отчасти причина этого – сравнительная молодость сообщества. С другой стороны, можно видеть, что даже в начале своего существования Американская Психоаналитическая Ассоциация делала публичные заявления, которые по сути являются гуманистическими. На мой взгляд, если у сообщества такой публичной позиции нет, это приводит к тому, что важные аспекты, связанные с дискриминацией, системным неравенством или нарушением прав человека, как будто выпадают из поля зрения профессионалов. А ведь эти аспекты являются важной частью этического кодекса помогающих специалистов. Любая дискриминация или нарушение прав человека противоречит гуманистическим ценностям, которые являются основой нашей профессии.
К сожалению, у молчания есть последствия. В профессиональных коммуникациях я неоднократно сталкивалась с риторикой, обвиняющей пострадавших, с нечувствительностью и невниманием к ситуациям явного физического насилия, с виктимблеймингом, проявляющимся в акценте на идее вторичной выгоды от насилия, с попытками интерпретировать насилие как бессознательное желание быть травмированной, с шутками о насилии в процессе обучения, и наконец, с регулярными интерпретациями моей публичной позиции в отношении насилия. Как будто тот факт, что я считаю нужным и важным об этом говорить, сам по себе является признаком травмы, которую я не проработала.
Несколько лет назад отсутствие подобных ориентиров среди обучающих коллег завело меня в долгосрочный профессиональный кризис. Как инструмент психоаналитический подход казался мне крайне эффективным для ряда запросов, но из-за ценностных ориентиров большого числа обучающих специалистов для меня терялся смысл этого подхода. Мои попытки в ходе открытых групповых супервизий обращать внимание на случаи насилия и привлекать внимание к этому аспекту заявленных случаев приводили к тому, что супервизоры-ведущие могли давать обесценивающие комментарии по поводу моих слов. Кроме того, моя позиция вызывала неприятие у людей, заявляющих свои клиентские случаи, и у участников групп – иногда ко мне даже подходили после мероприятий, чтобы это обозначить.
В этот период меня очень поддержали коллеги из других профессиональных сообществ, объединенные в движение «Психология за права человека», в котором состою и я. Кроме того, большой опорой для меня были некоторые коллеги, которые разделяют мои взгляды и которые также не молчали в ходе различных публичных мероприятий. В конечном счете я поняла, что на той позиции, в которой я нахожусь как участница группы, я не имею достаточной власти, чтобы влиять на ценности, транслируемые обучающими коллегами. В определённый момент я перестала ассоциировать себя с психоанализом как со школой, хотя остаюсь в рамках психодинамического подхода, но по ценностям мне ближе, по-видимому, экзистенциальное и гуманистическое направления.
Очень поддерживает и вдохновляет, что обучающие специалисты ряда профессиональных сообществ имеют явную и прозрачную ценностную позицию. Для меня отдельным позитивным и мотивирующим, а во многом и целительным опытом стало обучение в Московском институте схематерапии у Александры Ялтонской и Натальи Гегель, а также в московском Центре когнитивной терапии Якова Кочеткова.
– Знают ли Ваши клиенты о том, что Вы феминистка? Как это влияет на работу с мужчинами?
Обычно да. Был период, когда мужчины практически прекратили ко мне обращаться, но со временем это изменилось. Я связываю это с тем, что насилие и обесценивание – это про общечеловеческий опыт. Вообще, по моему опыту, сообщать о ценностях важно, потому что может оказаться, что ты не можешь работать с клиентским запросом. Например, если человек приходит с запросом на партнёрство из профем позиции, а ты как психологиня или психолог её не имеешь, то будет достаточно трудно обсуждать какие-то важные вопросы. А скорее всего – просто невозможно. Наши взгляды и стереотипы сильно влияют на нас, на то, как мы думаем и на то, что мы говорим клиентам, как бы нам ни хотелось думать, что это не так.
Есть достаточно большое количество и женщин, и мужчин с высокой чувствительностью в теме насилия, разнообразия и инклюзивности. И тогда соответствующая оптика у помогающего специалиста является важным условием продуктивной работы. К слову, я вижу, что сейчас есть достаточно большой запрос у мужчин на выстраивание партнёрских отношений, основанных на равенстве – для психолога это сложная задача, которая требует вырабатывания новых решений в каждой паре. Уходя от традиционных моделей, мы сворачиваем с привычных рельсов, по которым можно было двигаться не задумываясь. Как только ты меняешь правила, то оказывается, что есть множество особенностей, с которыми не так просто иметь дело. Но я уверена, что искать и находить новые пути решения вопросов с учётом этих особенностей – это не просто важно, это суперважно.
Задавала вопросы Александра Че.
