Надо заметить, что книги про секты все похожи. Если взять тот же "Побег" Эссоп или "Ученицу" Вестовер, там можно найти схожие моменты. Это неудивительно — деструктивные секты обладают четкими постоянными признаками, по которых их уверенно можно опознать. Для интересующихся рекомендую "Сектоведение" Дворкина, или статьи на тему.
Что касается конкретно "Секты в доме моей бабушки" Анны Чедия Сандермоен необходимо отметить следующее — это не литературное произведение в прямом смысле. Так же как "Исповедь бывшей послушницы" Марии Кикоть — это записки-воспоминания человека, имеющие прежде всего терапевтическую цель. Это и в самом деле один из самых эффективных способов выплеснуть наболевшее, посмотреть на все происходящее свежим взглядом, избавиться от воспоминаний так, чтобы они не мучали. Анна Сандермоен сама пишет, что начинала эти записки для того, чтобы ее муж и дочь имели полное представление о ее детстве. Поэтому подходить к таким запискам с требованиями, чтобы автор писал более литературным языком, не так сухо, и т.п. — не имеет смысла.
Анна Чедия Сандермоен — внучка Дины Чедия, ученой, ставшей соратницей Виктора Столбуна, основавшего ту самую секту, в которую попала вся семья Анны.
Столбун утверждал, что при помощи изобретенного им метода человечество, которое сплошь больно шизофренией, можно вылечить.
Для лечения в секте было еще одно важное условие: человек должен просить о лечении сам. Желательно умолять, стоя или даже ползая на коленях. Это значит, что он уже сломлен, потерял всякую надежду и, следовательно, пойдет на любые условия – остается лишь переиначить структуру его личности. Не раз я была свидетелем того, как педагоги-психологи ждали, когда же пациент дойдет до нужной им кондиции, чтобы снисходительно оказать ему помощь. Никто не считал такой подход бесчеловечным или антигуманным; наоборот, он был одним из самых важных элементов «метода». Если кто-то был при смерти, считалось, что помощь окажется действенной только в одном случае: он должен прийти сам и попросить о лечении. То, что умирающий человек физически этого сделать не мог, объяснялось его нежеланием меняться, чтобы жить дальше. Другими словами, его личным и осознанным выбором. Так умерла моя бабушка Дина Михайловна Чедия.
Еще тем же методом он лечил алкоголизм, рак, туберкулез, и воспитывал уникальных детей-вундеркиндов, среди которых не посчастливилось оказаться Анне. Детям не разрешали видеться с родителями, жили они в "коллективе" - в комунне в ужасающих условиях: с постоянными вшами, без доступа к нормальной медицине, среди постоянных унижений и нецензурных оскорблений. Как и в любом таком коллективе, поощрялась травля и избиения тех, кто смеет выбиваться из общего строя.
В многочисленной группе людей я была одинока. И на все шесть лет жизни в секте практически забыла свое имя. Если мне все-таки случалось услышать свое имя – Аня, – я каждый раз вздрагивала, так это было непривычно. Каждый раз я думала: а что случилось? Почему вдруг я – Аня? Не говно, не лахудра, не жопа, не чедия, не чедиюшка, не псевдоинтеллигенция, не больная, не злобная сволочь, не грязная тварь, как меня обычно называли, а Аня. <.> Огромную часть своих бесконечных монологов Главный посвящал теме взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Он говорил, что они должны быть чистыми – «без грязи». И лично мне он говорил, что я – б**дь. Так к словам «лахудра» и «проститутка» добавилось еще одно слово: «б***дь». Мне тогда только исполнилось восемь лет.
Избиения назывались механотерапией, тяжелый, почти рабский труд на полях и в колхозах - трудотерапией, постоянный поток оскорблений и ломка психики - беседами, детей не переставая "слоили" и "стучали", делая из них новых, "здоровых" людей. Это именовалось "гасить агрессию".
После первого теста, стука, Наталья Евгеньевна попросила меня снять трусы и лечь на бок. И стала лить жидкий хлорэтил – на ягодицы (сначала на одну, потом на другую, поочередно) и в определенные точки на пальцах ног. Это было больно, на поверхности кожи чувствовалось неприятное жжение. После процедуры нельзя было поднимать голову и следовало заставить себя заснуть или хотя бы лежать с закрытыми глазами. Потом кожа в тех зонах, куда лили хлорэтил, сильно чесалась и даже покрывалась небольшими ожогами в виде корки. Но с годами я к ним привыкла. С того случая это проделывали со мной практически каждый день в течение шести лет. Никаких изменений я не чувствовала. Всех остальных, как детей, так и взрослых, тоже постоянно «лечили» таким образом. Это называлось «слоить», «слоение».
В секте Столбуна были многие известные люди того времени, сейчас не секрет, что известный детский писатель Эдуард Успенский отдал туда свою дочь, и та до сих пор не может простить отца за это предательство. Даже когда после смерти Столбуна в 2005 году вскрылось, что "Главный" спал с женщинами из коллектива и они в большом количестве рожали ему детей, а воспитанников били, Успенский, по воспоминаниям Татьяны, остался в секте. Никакими другими словами это назвать нельзя — для любого нормального родителя так поступить с собственным ребенком, отдать его в толпу безумцев, не видеть его годами, не стремиться к общению это предательство. Детей же настраивали против родителей, говоря им, что их матери проститутки и фашистки, которые желают детям только самого плохого. В воспоминаниях Анны есть эпизод, когда за одной из девочек приехала мать, и ребенок в ужасе отбивался, чтобы "фашистка" ее не забрала...
Из секты Анне удалось выйти чудом: в 1986 году против секты Столбуна завели уголовное дело по избиению детей. Часть детей отправили по разным квартирам, а Анне посчастливилось вернуться в семью. Дедушка Анны был единственным человеком, кто не состоял в секте Столбуна, Аня после возвращения жила у него, ездила с ним в геологические экспедиции и это спасло ее от возвращения в секту.
«Мои родители считают, что дали мне уникальное детство, а я считаю, что это стыд, позор и преступление против личности и детства. Я успешный человек, живу в Швейцарии, у меня благополучный брак. Они скажут, что это благодаря вот такому детству. Но это, конечно, вопреки. Меня использовали как биоробота. Это немыслимо, как можно видеть в этом сверхмиссию. Даже представить себе не могу, чтобы я отправила своего ребенка в такое место, никто в здравом уме не пожелает такого своему ребенку». Из интервью Анны Сандермоен.
